Про вкус, думаю, врут, чтобы цена рыбьей молоди сомнений не вызывала. Байкальский эндемик здесь, на берегу Байкала, стоит столько же, сколько и на иркутских рынках.

– Зато свежесть другая, – объясняет сосед по домику, купивший десяток недомерков. – Рыба только что из сетей. Вон, шевелится, кажется!

Раньше, когда любительская рыбалка сетями не только по закону, но и в сознании людей была преступлением, такую мелочь даже браконьеры ловить стеснялись. Сети использовали с ячеей покрупнее, чтобы односельчане презирать не начали. Омуль в пролив Малое море, в прогретую солнцем воду, летом заходит, чтобы жирок нагулять да повзрослеть. А так называемые селенгинский, посольский и чивыркуйский действительно всегда крупнее были. Не знаю, как сейчас, но лет 10–15 назад экземпляры весом 500–700 граммов чудом не считались, а всякий местный рыбак имел про запас историю, как он полуторакилограммовых рыбин добывал. 

В то время никому в голову не приходило выдать за сига пусть даже очень крупного омуля. А у мужиков, приехавших на турбазу, во втором мешке, заполненном наполовину, оказался омуль нормального маломорского размера, граммов, пожалуй, до трёхсот. Но продавался он уже как байкальский сиг. Наверное, чтобы продать дороже. Хотя я не ихтиолог и не стану утверждать, что они врут. По внешнему виду омуль и сиг похожи. Для меня, к примеру, главным отличием между ними всегда был размер, а не форма верхней губы, как для ихтиологов. До появления на Байкале дешёвых китайских сетей-путанок сиг весом менее полукилограмма считался недомерком. 

– А другие браконьеры сегодня приедут или вы одни в Байкале рыбу ловите? – наивно спрашивает женщина, заметно обескураженная размерами рыбы.

– Кроме нас, вам омуля никто не привезёт, – уверенно ответил тот, что помоложе, нимало не смутившись и не обидевшись на слово «браконьеры». Байкальские турбазы, судя по категоричности его ответа, поделены между браконьерами так же, как места выгодных стоянок между частными извозчиками Иркутска. На «чужую» территорию лучше не соваться. Это опаснее, чем профессионально нарушать природоохранное законодательство современной России. Браконьеры друг за другом присматривают и строго наказывают «коллег» за нарушение своих понятий, в то время как государство, на мой взгляд, наоборот, изо всех сил старается не замечать преступлений против природы. Современной власти так удобнее. Народ это чувствует, и потому в массовом сознании слово «браконьер» теперь стало едва ли не синонимом слову «рыбак». И только истинные любители спортивной рыбалки, спиннингисты да «поплавочники», произносят его с глубочайшим презрением к тихушам-сетевикам, продолжающим замусоривать Малое море китайскими путанками. 

С двухтысячного года, после ликвидации Государственного комитета по охране окружающей среды и окончательного развала действенной государственной природоохранной системы, главной задачей надзорных органов, по моему личному убеждению, стало не замечать даже очевидных нарушений природоохранного законодательства и не наказывать виновных, в то время как закон требует наказания. Сужу об этом не только потому, что рыбное браконьерство де-факто превратилось едва ли не в самостоятельную отрасль «народной» экономики. На это, кроме открытого браконьерства, указывают и безразмерные объёмы незаконных вырубок российского леса. И нелегальные нефтеперегонные заводики, наподобие нашего карлукского, который был остановлен только после протестных митингов селян и активного выступления средств массовой информации. Впрочем, я не уверен, что этот заводик прекратил работу навсегда, потому что даже наполовину государственный Байкальский ЦБК, давно ставший в общественном сознании символом преступного отношения бизнеса к «колодцу планеты», с одобрения Москвы вновь отравляет байкальский воздух и ежесуточно сливает в участок всемирного природного наследия сотни тысяч тонн целлюлозных стоков. Для формальной легализации его повторного запуска даже законы и нормативную документацию пришлось подправить, чтобы преступление перестало считаться преступлением.

– Да не закрываем мы глаза на браконьерство, – не соглашается с моими мрачно-упадническими выводами Иван Разнобарский, начальник Иркутского территориального отдела контроля, надзора и рыбоохраны Ангаро-Байкальского управления Росрыболовства. – Думаете, у вас одного душа болит? У нас тоже болит. Боремся, как можем. Сети изымаем каждый год километрами. Хотя суды их потом браконьерам возвращают…

Работать «как можем», а не «как надо» – это точно про нас. Бороться с браконьерством, как и с коррупцией, к примеру, конечно, надо. Но не дай Бог переусердствовать в этой борьбе, потому что побеждать нельзя. Селянина, который срубил за огородом пять сосен, чтобы баню подправить и внука в первый класс собрать, надо поймать и наказать публично. Это демонстрация борьбы государства с беззаконием. Но того, кто сам в руках бензопилы не держал, но нелегально заготовленную древесину отправляет в Китай вагонами, лучше не трогать. И не столько потому, что он умеет «делиться» с нужными людьми, сколько потому, что много людей пострадает, которых государство не сумело обеспечить законной работой.

– У меня на всю область (а это, кроме Байкала, три крупных водохранилища и бесчисленное количество нерестовых рек и речек) 66 государственных инспекторов, которые имеют право составлять протоколы о нарушениях, – объясняет своё «как можем» Иван Александрович. – На весь Слюдянский район три человека. На Ольхонский – пять, считая руководителя. А сколько там турбаз? И на каждой – куча отдыхающих с сетями. Но штатное расписание не от нас зависит. Его Москва сбрасывает. 

Думаю, это должен быть очень тонкий расчёт – «сбросить» ровно столько, чтобы борьба была всем очевидной, а победа – недостижимой. Со штатами в Иркутском отделе возникают и совсем уж нелепые ситуации. Он, по словам И. Разнобарского, располагает шестью теплоходами. Но пользуется только двумя. «Для остальных штатов не выделяют». А в целом с техникой у рыбоохраны совсем плохо. «На «уазике» 1994 года выпуска ездим. А самый новый – 2002 года». Начальник отдела хотел ещё что-то про горюче-смазочные материалы рассказать, но махнул обречённо рукой и замолчал.

Проблемы с техникой у иркутских борцов с браконьерством были не всегда. Особенно трудные времена начались в 2005 году, когда функции рыбоохраны были переданы из Байкалрыбвода в Россельхознадзор. Передача была организована «как положено», со штатами и техникой. Но какой же хозяйственник хорошую технику из рук выпустит?! Отдали рыбинспекторам то, что уже сломано или вот-вот сломается от старости. Тогда Минсельхоз подошёл к проблеме с пониманием и добился выделения средств из федерального бюджета на новую технику. Кое-что прикупили. Начали работать как надо. Поэтому, наверное, в 2007 году и грянула очередная реорганизация. На этот раз рыбинспекторов передали в расположенное в Улан-Удэ Ангаро-Байкальское территориальное управление Федерального агентства по рыболовству. А приличная техника, естественно, в сельхознадзоре осталась. 

– Сейчас мы и на 20 процентов техникой не обеспечены, – признаётся начальник рыбоохранного отдела.

В таких условиях предъявлять претензии государственным рыбинспекторам по недостаточной эффективности их работы было бы неразумно. Они делают то, что им позволяет государство, ограничив определёнными рамками. Может быть, даже немного больше. 

При очевидной недостаточности штатов и техники борцы с рыбным браконьерством не то чтобы нашли, но, похоже, нащупали возможность заметного повышения эффективности своей работы. Она заключена в дружеской кооперации сил и средств с другими государственными контролирующими и надзорными структурами, с региональными и муниципальными властями. Совсем недавно, к примеру, отдел с удовольствием принял предложение службы по охране и использованию животного мира правительства области провести очистку водоёмов от старых, брошенных рыбаками и затопленных сетей, которых под водой тысячи. На эту работу выделяются целевые средства. Но, отыскивая брошенные сети, рыбоохрана, естественно, не обойдёт вниманием и новые, только что поставленные браконьерами. А ещё И. Разнобарский рассказал о совместных планах и рейдах с милицией, особенно в нерестовый период. Не пожалел добрых слов в адрес иркутских подразделений МЧС, в первую очередь в адрес инспекции по маломерным судам, «с которой у нас сложились особенно хорошие деловые отношения». И муниципальные власти, по его словам, не отказывают федеральной структуре в посильной помощи. Поэтому, считает начальник иркутского отдела, эффективность работы рыбоохраны постепенно повышается.

Жаль, что по количеству рыбы в Малом море Байкала растущая эффективность пока незаметна. В восьмидесятые годы прошлого века щуки, к примеру, во всех бухточках вблизи устья Сармы было немерено. За ней со спиннингом на берег, как с деньгами в магазин, сходить можно было. Умелому спиннингисту для выуживания трёх-, четырёхкилограммовой хищницы более получаса не требовалось. Теперь процеженное сетями Малое море неделю блесной хлестать нужно, чтобы осчастливить себя «травянкой» граммов хотя бы в пятьсот. Даже надоедливый в прошлом елец, то и дело выхватывавший червя из-под самого носа крупного окуня, стал редкостью на поплавочной удочке. 

Удобно устроившись на большом скальном обломке, напряжённо всматриваюсь в солнечные блики, среди которых прячется мой поплавок. Чуть дальше остановилась резиновая лодка. 

– Давай здесь, – предлагает напарнику мужчина, сидящий на вёслах.

– Давай, – легко соглашается второй и, с явным намерением отгородить мою удочку от акватории, вытряхивает из мешка сеть.

– Любительская рыбалка сетями на Байкале запрещена, – информирую я потенциальных браконьеров. 

– Да мы знаем, знаем, – радостно и дружелюбно улыбается мне тот, что с сетью. – Не переживай! Я рыбнадзор здесь ни разу не встречал. Они, наверное, гоняют только тех, кто омуля без лицензии ловит.

– А собственную-то совесть утопили, что ли? – спрашиваю. – Или не заметили, что из-за ваших путанок рыбы в Малом море не осталось? 

– А при чём здесь совесть? – удивился словоохотливый браконьер. – Мы же не на продажу. Так, побаловаться хотим. Для души. А рыба пока ещё есть. Вчера мы килограммов пять окуня с сорогой взяли. И пару щучек. Правда, очень маленьких…

Увидев в моих руках фотоаппарат, тот, что сидел на вёслах, отреагировал мгновенно. Хлопком ладони выбил китайскую сеть из рук разговорчивого напарника, прижал её ко дну лодки, чтобы в кадр не попала, и в несколько мощных гребков увёл лодку из кадра за величественный скалистый мыс. В фотоаппарате остался мирный пейзаж: мой поплавок в солнечных бликах, зелёная резиновая лодка и два затылка, а в душе – глубокое презрение к пакостникам, истребляющим Байкал «для души». 

У браконьеров-«любителей» нет своего «лица». Китайскими сетями в тёплых «турбазовских» заливчиках и бухточках окуня, щуку и сорожку ловят и подростки, и пенсионеры, независимо от образованности и социального статуса. Их объединяет только отсутствие совести. Другое дело браконьер «профессиональный», превративший нелегальную добычу ценной рыбы в личный бизнес. Это, по словам И. Разнобарского, относительно молодой, крепкий мужчина, имеющий богатый опыт ловли омуля, сига, хариуса. Официально считающийся безработным, но имеющий в собственности отличную технику, о которой рыбоохрана и мечтать-то не смеет.  

– Те, что мелкого омуля на турбазе продавали, они, скорее всего, с Маломорского рыбозавода, – предполагает И. Разнобарский. – Мелочь обычно неводом ловится. По новым правилам промыслового размера не существует, и они могут ловить всё, что ловится. А на заводе, как мне рассказывали, хозяин с рыбаками не рассчитывается…

Отсутствие в новых рыболовных правилах такого понятия, как промысловый размер, для меня оказалось новостью. Помню, что в доперестроечные времена размер ячеи сетей, используемых для промышленного лова омуля, регламентировался очень строго. В шестидесятые годы, как подтвердила пожелтевшая от времени брошюрка в руках Ивана Александровича, использование сетей с размером ячеи менее 30–32 миллиметров приравнивалось к браконьерству. Теперь же, как понял я собеседника, на законных основаниях можно ловить хоть мальков и продавать их в баночках, как кильку. Если бизнесу это будет выгодно. 

– Чисто по-человечески тех рыбаков, которые омуля, ну… налево, понять можно, – жалеет маломорских браконьеров Иван Александрович. – Им же детей в школу собирать нужно, а зарплату на заводе не платят…

Не соглашаясь с ним разумом, я почувствовал, что где-то глубоко в душе тоже подумал про «чисто по-человечески». У нас понятия «по закону» и «по-человечески» обозначают разные, нередко прямо противоположные сути. 

Когда-то в России выше всех законов и даже выше Конституции ставилась «революционная целесообразность», а жестокое беззаконие объяснялось тем, что «лес рубят – щепки летят». Теперь под определяющий принцип «если нельзя, но очень хочется, то можно» меняются законы, чтобы не «кошмарить» бизнес, которому с каждым годом хочется всё больше. Судя по растущему числу миллионеров и миллиардеров, он богатеет даже в кризис. Другое дело – профессиональный лесоруб, рыбак, целлюлозник, нефтепереработчик… 

Если государство оказывается неспособным обеспечить профессионалов законной работой, то перед ними, чтобы выжить, остаётся два пути. Либо, в расчёте на попустительство, продолжать (теперь уже нелегально) зарабатывать тем, что они умеют. Либо (если надзорные органы начнут работать «как надо») выходить на площади с требованиями всяких отставок. 

Для некоторых, привыкших к высоким комфортным креслам ещё со времён комсомола, даже мысль о слове «отставка» – страшный кошмар. Поэтому только 66 человек борются с браконьерством в огромной и водно-рыбной Иркутской области. Поэтому в нашей лесной державе де-факто больше не существует лесной охраны. Поэтому так трудно бывает государству загасить даже маленький нелегальный нефтеперегонный «самоварчик». Поэтому работа контролирующих, инспектирующих и надзорных органов в России строится так, чтобы борьба с «негативными явлениями» была, но чтобы не было победы.