издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Жёлтое на сером

Когда Софию Адольфовну спрашивали, не страшно ли ей одной в большом доме на Поплавской, она отвечала, что всегда готова себя защитить, если это понадобится. И оборачивалась к новой печке-голландке, у которой висели на элегантной подставке клюка и угольные щипцы. Но когда в обеденный час она возвратилась домой и увидела китайца, склонившегося над её шкатулкой, то просто бросилась на него и принялась колотить тем, что было в руках. А в руках у Софии Адольфовны в этот жаркий день 22 июля оказалась бутылка с квасом. Хорошо, что крышку сорвало: вырвавшаяся пена несколько отрезвила взбешённую даму, и китаец остался жив. В полицейской части, куда госпожа Свербицкая отконвоировала незваного гостя, констатировали «большую степень избитости» и отправили пострадавшего вора в больницу.

Мешок хлеба обошёлся подрядчику в несколько разбитых вагонов

А Свербицкая ещё целый месяц, не меньше, отвечала на бесчисленные вопросы знакомых и соседей: эта история попала в газеты, и теперь каждый почитал себя в праве узнать, «как всё было-то». Между прочим, вспоминали и ещё один случай, когда средь бела дня в контору по найму рабочих на 5-й Солдатской, 33, вбежал китаец Сун-Ю и стал умолять одолжить ему денег в долг. А получив отказ, начал потрясать незаряженным пистолетом.

– Так он, видно, голодный был? – вдруг осенило Свербицкую.

– Да разумеется, – отмахнулся сосед. – Подрядчики-то что наши, что китайские держат их хуже, чем скот. Ты что, газет не читаешь? Кажись, в то же время, как ты своего-то квасною бутылкой ухайдакала, на станции Толбага рабочие забросали камнями локомотив и несколько классных вагонов. И всё для того, чтобы подрядчик их хлебом досыта накормил.

София Адольфовна не поддержала этот неприятный поворот в разговоре, но её мысли-то всё равно уже приняли новое направление. И теперь она думала с возмущением, почему это господин Богомолов, взявший подряд на постройку кадетского корпуса, не устроит ни баню, ни прачечную для китайских рабочих? Трое ведь уже заболели сыпным тифом от грязи и голода! «А наше медико-санитарное бюро очень уж щепетильно и ненастойчиво: люди до крайности доведены, а санитарные доктора только лишь предлагают и убеждают», – размышляла она. И так, рассуждая сама с собой, София Адольфовна дошла до неожиданной мысли, что надо бы навестить в Кузнецовской больнице избитого ею китайца. 

Пристав 2-й полицейской части, может, и удивился, но виду не подал, а записал на бумажке: «Ян-Тин-Жунь», то есть как бы имя, отчество и фамилию, и Свербицкая повторила их на большой коробке, в которую уложила свою передачу. Отнесла, повидалась, уверилась, что не отберут, и потом ещё долго сокрушалась, рассказывая о своём походе в больницу:

– Как же их отпускают-то к нам в Сибирь, если они и по-русски почти что не понимают! 

Приятельница слушала с сочувственным выражением на лице, но при первой возможности перевела разговор:

– Мой-то Константин Эдуардович на японских гейш собрался смотреть. Говорят, что на подъезде уже к Иркутску и будто бы чуть не тридцать их. Как ты думаешь, очень неприличные?

Хотят немного потрясти соотечественников

Мельком сообщив об императорской труппе гейш (они были в Иркутске лет десять назад и всех разочаровали), газетчики более подробно остановились на проезде японских парламентариев. На их счёт товарищ министра путей сообщения даже разразился приказом о специальном вагоне.

– Может, быстренько расспросить наших местных японцев об их отношении к парламенту? – предложил скорый на ногу хроникёр «Иркутской жизни». – Всё же в Иркутске немаленькая колония, думаю, человек сто наберётся.

Редактор задумался и после затянувшейся паузы проговорил:

– Да, наберётся. Вот только у меня ощущение, что им вовсе не до политики. По-разному ведь живут: у кого-то оптовая фирма «Катаока и К0», а кто-то, как и на родине, на побегушках. Вторых-то, я думаю, много больше, и это они сейчас ходатайствуют перед консулом об открытии в Иркутске японского общества по образцу уже существующих на Дальнем Востоке. Хотят немного потрясти своих богатых соотечественников, принудить их к затратам на лечение и образование. 

– А мне кажется, что они куда больше стремятся вписаться в местное городское сообщество, – обронил ответственный секретарь. – Вот недавно предложили свою помощь организаторам благотворительного гуляния.

– И помогут, нисколько в этом не сомневаюсь! – закончил редактор. – А мы расскажем об этом.

И Иван Иннокентьевич Серебренников, секретарь городской думы, с удовольствием записал в своём дневнике: «Сегодня, 22 июля 1916 года, состоялось большое гуляние в Александровском сквере, устроенное в пользу Иркутского комитета Союза городов. В устройстве гуляния приняла деятельное участие местная колония японцев. На карбазе, поставленном на Ангаре вблизи сквера, был устроен японский чайный домик, где гейши подавали гостям чай. Большой успех имели у публики японские пантомимы и японский балет». 

Коротко говоря, господин Сасичи-Макаре, заведующий станцией испытания растений в Токио, почувствовал себя будто дома, что крайне важно для долгосрочного командированного. А Сасичи-Макаре, добравшийся морем до России, объехал уже и Западную Сибирь, и часть Восточной. Правда, при переводе на русский исследования особенностей климата и его влияния на жизнь растений упрощались до «ботаникой занимается», а ему показывали лучшие огороды и сады. Вот и в Иркутске Сасичи первым делом отвели к правительственному агроному при управлении генерал-губернатора. 

Тот несколько смутился, однако ж не утаил, что попал впросак этим летом: департамент земледелия обещал дать немного денег, и в расчёте на них он организовал посадку картофеля на облюбованных шести сотках под Усольем. Да подсадил к ним ещё капусту, свёклу и морковь. Затраты составили 800 руб., 600 из которых одолжило Иркутское сельскохозяйственное общество, остальное же агроном приплатил из собственного портмоне. И вот, когда он уже договорился с будущими охранниками и подсобными рабочими о поливке-прополке, из департамента сообщили: денег нет и не будет. 

– Очень, очень сожалею, что Вам придётся подать в отставку, – вырвалось у Сасичи. Но правительственный агроном отнюдь не выглядел удручённым:

– Правление местного сельскохозяйственного общества постановило «довести дело до конца, считать устроенный огород своей собственностью и принять на себя все расходы».

– Неужели рассчитывают на высокую прибыль?

– Ну что Вы! Разве возможно такое в нашем климате? Предположительные расходы на усольский огород составляют 1572 руб., а предположительные доходы – лишь на три рубля больше, – он рассмеялся невесело. – Ну а по части огородных чудес Вам лучше к заезжим китайцам обратиться. 

Ко-Хо-Я выбирает Кузьмиху

 К началу нынешнего, 1916 года в Иркутск понаехало немало китайцев, и все сразу принялись хлопотать о земле. Большинство просто договаривались с домовладельцами из предместий, а Ко-Хо-Я обратился в управу с официальным ходатайством.

 – Да-а, а запросик-то скромным не назовёшь, – удивился секретарь комиссии по городским угодьям. – Этот Ко-Хо-Я хочет на 10–12 лет участок, примыкающий к Сибиряков-ской даче.

– А почему бы и нет? – подумав, рассудил председатель. – Место пустое, неухоженное, обыватели там и днём-то побаиваются ходить, а Ко-Хо-Я обиходит да к тому же и принесёт нам арендную денежку. Думаю, если в первые три года будем брать с него по 25 руб., а после по 50, за двенадцать-то лет выйдет куда как прилично.

– Но у нас по огородной аренде не имеется руководящих данных, – ввинтил секретарь. – Придётся готовить в думу доклад, а там уж как в очередь поставят на рассмотрение.

Председатель покряхтел и распорядился «включить этот пункт в повестку ближайшего заседания городской комиссии по угодьям». Но как-то что-то сразу не сложилось, и китайцы, поводив канцелярские хороводы, отъехали в Кузьмиху. Где и завели огороды безо всяких хлопот и затрат.

– Растёт, всё растёт у Кузьмихи! – развёл Ко-Хо-Я руками. – Зачем не расти? – он выглядел совершенно счастливым.

А вот мэр Иркутска (здесь он именуется городским головой) показался японскому опытнику очень мрачным. После двух-трёх дежурных вопросов, заданных безо всякого интереса, из вежливости, он принялся рассказывать о городском хозяйстве. Да так страстно, словно надеялся получить от заезжего чудодейственные советы. Он и вопрос о достопримечательностях пропустил, погружённый в свои расчёты и предположения. Не оправдались и надежды Сасичи на соседа по гостинице «Метрополь» художника Калмыкова. Едва познакомившись, он предложил «заглянуть в несколько занятных местечек», но на другой же день его перехватили старшины 1-го Общественного собрания: сначала они поручили ему реставрацию своей портретной галереи, а затем оформили новый заказ – на портрет недавнего генерал-губернатора Князева. 

– Это значит, что в Иркутске нет своих художников? – высказал догадку Сасичи.

– Ну отчего же? Есть, есть, но главным образом пейзажисты и прикладники. К тому же к своим нигде не принято относиться серьёзно; обо мне дома-то тоже ведь говорят, что с ленцою работаю да и талантами обойдён. А здесь хвалят – вот я и стараюсь вовсю.

– Это значит, что в «местечки занятные» мы уже не пойдём?

– Нет, брат, не пойдём. Но какую-никакую замену я тебе приготовил. 

«Ласточки» вьют гнёзда на циклодроме

Действительно, он познакомил японца с корреспондентом газеты «Иркутская жизнь», ещё молодым человеком с наружностью спортсмена. Он с готовностью взял над Сасичи-Макаре шефство и все дни до отъезда из Иркутска будил его в половине шестого утра, потому что ровно в шесть открывались ворота Интендантского сада для прохода публики к Ушаковским купальням. Потом, слегка позавтракав, они мчались на циклодром, где в июле проводились соревнования легкоатлетов. В Иркутске было несколько спортивных кружков, но все малочисленные. В беге на 3000 метров обыкновенно побеждал господин Чекалов, он же отличался и в прыжках в высоту и длину. И не потому, что показывал выдающиеся результаты, а просто по причине отсутствия конкуренции. Впрочем, Сасичи записал в свой блокнот несколько фамилий спортсменов, о которых говорили, что они «наступают на пятки» Чекалову, – прежде всего Юзефовича, Киселёва и Еремеева. 

– Это что! А вот посмотрел бы ты наших велосипедистов, когда мчат они из Усолья в Иркутск! – зазывно сообщил ему спортивный обозреватель.

Увы, на этот забег японец уже точно не успевал и лишь пометил в своём дорожном блокноте: «Усолье – это есть курортное местечко, и напротив входа в курортный парк стартуют участники велопробега. А финишировать они будут в Иркутске на циклодроме. Самые сильные гонщики – Быстров и Ровинский. Из подающих надежду называют господ Липчинского и Бушмагина». 

Что до самого Сасичи, то ему больше всех понравились теннисисты из кружка «Ласточка», очень милые и интеллигентные люди. Особенно выделял он господина Дерябина и во время соревнований даже ставил на него. Но выиграл отчего-то Михалкин. 

– Вот что грустно, – резюмировал японец в разговоре с соседом своим Калмыковым.

И художник от души посмеялся:

 – А ты, брат, это, подхватил у нас фразочку. Нет бы что хорошее взять…

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры