…Ну, наконец-то вот она, вершина. Позади меня лес причудливо кривых, как японская икебана, прибрежных байкальских лиственниц. Слева внизу – зелёный «язык» выносов реки Сармы, глубоко вдающийся в пролив Малое море. Справа – невидимая с этой вершины, скрытая крутой каменистой выпуклостью рельефа бухта Хужир-Нугуй, откуда я пришёл. А прямо передо мной – главное, ради чего я сюда поднялся, – просматривающийся насквозь пролив Ольхонские Ворота и далеко-далеко в фиолетово-синей дымке горы на противоположном берегу Байкала. 

Красота о-бал-денная! Пролив, отделяющий остров от материка, неспешно, со скоростью минутных стрелок, в противоположных направлениях пересекают одновременно два парома. Издалека они выглядят лирично и даже романтично, потому что невозможно рассмотреть их палубы, забитые крутыми внедорожниками и квадроциклами. Потому что отсюда, с высокой горы, людьми пока ещё не исхоженной и внедорожной техникой не изъезженной, не видно безмерного, никем и никак не контролируемого потока «организованных» туристов, заполняющего каждое лето все доступные для автотранспорта берега Малого моря Байкала, его заливы и бухточки. 

Не зря задыхался, поднимаясь сюда. Это лет 20–30 назад естественный Байкал можно было фотографировать  с любой точки. Теперь такие точки приходится искать долго и трудно. Туристический бизнес уже превратил самые доступные берега в шашлычно-шансонные зоны. Мне повезло. Я нашёл. 

Если снимать прямо перед собой, то в кадр не попадают ни ярко-красно-жёлто-зелёные крыши бесчисленных турбаз, ни дощатые туалеты «типа сортир». На снимке вообще не будет следов туристического бизнеса, с помощью которого современное чиновничество планирует «ещё активнее развивать» БПТ – байкальскую природную территорию. Правда, чтобы Байкал на фотографии получился уж совсем как настоящий, как несколько десятилетий назад, нельзя просто поднять фотоаппарат и «щёлкнуть». Надо немного сузить угол обзора, «подтянуть» к себе пространство зумом-трансфокатором и ни в коем случае не поворачивать объектив вправо. Иначе добрый кадр загубит некогда прекрасная, но теперь совершенно уродливая бухточка Зуун-Хагун, бездумно и густо заставленная сотнями домов и домиков, которые построены не для жизни, а для получения денег. На языке чиновников – для развития БПТ.

Туристический бизнес уже превратил доступные берега
в запретные зоны

Ярусом ниже, подо мной, на похожей вершинке, более доступной для техники, из плоских камней выложено множество высоких туров. Они хоть и творение рук человеческих, но естественность пейзажа не портят. Смотрятся на высоком берегу вполне органично. На той горке часто появляются джипы с «красивыми» номерами и квадроциклы без всяких номеров. Любители шашлыков и шансона, оказывается, фотографируют не только шашлычные мангалы, фейерверки над зеркальной гладью воды и запущенные в ночное небо китайские фонарики, но и настоящий, естественный Байкал, которого остаётся всё меньше. Они приедут и начнут массовые фотосессии на удобной горке после полудня, в промежуток между обедом и ужином. А пока раннее утро и в обозримом пространстве – ни-ко-го! Возникла иллюзия, будто вернулся я в добрые семидесятые, когда сюда по бездорожью добирались лишь те, кому это было крайне нужно: учёные-естественники, студенты да  самые самоотверженные любители естественной природы. Они добирались до Сармы и ближних бухт, чтобы увидеть Байкал натуральный, не тот, который уже был в Листвянке. 

Массивный плоский камень, на который плюхнулся, чтобы отдышаться, оказался удобным и тёплым, как автомобильное кресло с подогревом. Осторожно перевожу взгляд в сторону негромкого птичьего писка. Метрах в 20–30 – трясогузка на камешке. Не бело-голубая, как на даче под Иркутском, а серенькая, под цвет камня. Смотрит вопросительно: ты добрый или так себе? Молчу. Не знаю, как ответить, чтобы птичке понятно стало. А трясогузка прыг поближе. Сняла какую-то козявку с сухой былинки. Ещё ближе – прыг. Склонила головку и, не обращая внимания на грохот затвора фотоаппарата, сняла с травинки что-то ещё, мне невидимое. Она и сама-то с камнем сливается. Тоже была бы невидимой, если бы не шевелилась. Прыг – ещё чуть ближе стала.  

Изо всех сил сдерживаю дыхание, чтобы не напугать птицу, не при-ехавшую на отдых, как я, а живущую здесь, на Байкале. Для неё это среда обитания. Она хозяйка уникальной экосистемы, а я только вежливый гость. Осторожнее осторожного жму спусковую кнопку. Раскатом грома взрывается фотоаппарат, но трясогузка не испугалась. Даже не вздрогнула. Есть кадр! Кажется, есть. На маленьком дисплее многого не рассмотришь. Фотографии надо смотреть крупно… 

На турбазе, просматривая фотоснимки на компьютере, почти не расстроился и уж тем более не удивился. Понимал же, что фотографирую не естественную экосистему Байкала, а всего лишь её иллюзию. А объектив потому и называется объективом, что, в отличие от людей, иллюзий не испытывает. Он объективно и честно показывает всё, что попадает в кадр. Рядом с серенькой трясогузкой оказался не серенький камень с голубым отливом, а… пластиковая бутылка с выцветшей на солнце этикеткой.

В Хужир-Нугуйской бухточке, где на малой территории штук пять или больше туристических баз понатыкано, мой объектив чаще всего показывал… заборы. Они уходят в горы, в прибрежный лес. Они опоясывают группы убогих (кое-где с потугами на оригинальность) туристических строений. Теперь забор на Малом море если не главная, то самая распространённая достопримечательность. Ну а что? Куда деваться туристическому бизнесу, который, по убеждению чиновничества, должен стать панацеей для байкальской экосистемы, должен сохранить её уникальность и девственную красоту? Каким иным способом смогут собственники туристических баз свою территорию пометить? Они же не коты. 

Заборы на Байкале нужны, чтобы чужие по территориям турбаз да по захваченным заливам Байкала не шастали. С этой целью береговая пляжная зона тоже заборами поделена на клетки, которые хозяева сдают в аренду автомобилистам-палаточникам. А чтобы во время купания туристы свои клетки не попутали, заборы уходят в воду. Но не очень далеко. Всего-то метра на три или, может быть, на пять-шесть. Понятное дело – цивилизованный туристический бизнес только зарождается. Он ещё ни денег, ни опыта не успел накопить, чтобы акваторию пролива, так же как прибрежную землю, поделить заборами на отдельные клетки и сдавать их в аренду любителям помахать с лодки удочкой. Окуньки да сорожка нормального размера здесь, правда, уже почти не ловятся, но с удочкой на резиновой лодке посидеть да на новенький поплавок в солнечных бликах посмотреть тоже удовольствие.

Про них, про заборы, уходящие в воду вопреки законодательству, я несколько месяцев назад расспрашивал Алексея Калинина, прокурора Западно-Байкальской природоохранной прокуратуры. Только не про эти, на Байкале, а про другие, на Иркутском водохранилище. Но закон один и для тех, и для любых других. Заборы и иные строения (за исключением некоторых специальных) нельзя устанавливать ближе, чем в 10 метрах от естественных водоёмов. 10 метров прибрежной земли для людей и, наверное, для животных по закону оставляется, чтобы могли они беспрепятственно по берегу прогуляться.

– Такие заборы (которые вплотную к воде или даже в воду заходят. – Авт.) сносятся, – категорически заверил меня Алексей Михайлович. – Это самый раздражающий фактор для местных жителей и вообще для тех, кто любит отдыхать у воды. Если будет жалоба – забор сразу снесут.

Но в том-то и дело, что никто из людей, отдыхающих в палатках на берегу Малого моря, никому никаких жалоб на заборы писать не собирается. Они же деньги заплатили и теперь категорически не хотят, чтобы чужие по их клеткам прогуливались. Все соседи по клетке – свои, а кто в соседней клетке – чужие: «Идите в свою загородку и там топчите свою траву!» А если прокуратура заставит хозяев убрать заборы, сюда же какие-нибудь «дикие» туристы-пешеходники со своими палатками припрутся. Ещё теснее на берегу будет. Или, не дай бог, байдарочники с воды на ночёвку причалят. Тем более что акватория-то ещё не поделена между собственниками, вот и шастают по ней всякие бесплатно. Забор – он показатель организованного туризма. «Дикарям» на Байкале делать нечего.

Наша клетка, которая на турбазовском сайте обозначена как «небольшой собственный пляж», – самая крутая! Во-первых, у нас по сравнению с соседними огороженными участками вполне просторно и чисто. Трава не вытоптана, потому что нет ни одной палатки и ни одного джипа, зато есть вполне приличный и чистый общественный туалет. Есть несколько небольших беседок. Есть немного песочка, в котором ребятишки маленькие копаются. Есть причалы – старый, который для всех, и новый, на который «посторонним вход воспрещён». Есть даже свой магазинчик с пивом, водами и соками, чупа-чупсами и прочей мелочёвкой, которая на пляже может потребоваться. Магазин хоть и расположен в старом и страшном, наверное, давно списанном вагончике, зато в цвета российского флага патриотично раскрашен. Он специально поставлен у самого входа в нашу клетку, чтобы чужие туристы из-за заборов по нашему пляжу не ходили и в наших беседках не сидели. 

Пришёл я сюда однажды чуть свет, чтобы восход солнца над Ольхоном сфотографировать. Палаточники в соседних клетках ещё спят. Тишина! И – красотища, если смотреть не влево-вправо, где всё забито палатками и машинами, а только прямо перед собой, на воду. Но холодновато. Поджидаю появление солнца. Уже и фотоаппарат включил. Светило-Ярило вот-вот, вот сейчас из-за крутогорного Ольхона… Напрягся в ожидании мгновенья, и… вдруг резкий, громкий звук! Вздрогнул от неожиданности, и фотоаппарат сам по себе криво-косо Ольхон сфотографировал с краешком солнца над зубчатым горизонтом. 

А оказалось всего-то, что из ближней ко мне палатки, стоящей в соседней клетке у самого забора, мужик с озабоченным лицом как из пушки вылетел и галопом в воду, без раздумий, без подготовки, даже под мышками водой не похлюпал. Забежал по пояс, остановился. Растопырил руки, согнутые в локтях на уровне плеч. Понятно, вода-то утром, на восходе… Байкал же всё-таки! Постоял мужик неподвижно минутку, наблюдая не сфотографированный мной восход солнца. Потом повернулся и медленно-медленно побрёл назад, к берегу. Руки на уровне плеч, чтобы ни одной случайной брызгочки. А на лице больше никакой озабоченности. А вот если бы не было забора, отделяющего нашу крутую клетку от их неблагоустроенности, того мужика, слегка перепившего пивка накануне, могло бы и в нашу сторону из палатки выстрелить.

Окинул взглядом берег бухточки и увидел, что палаток многие сотни, может быть, и за тысячу. И в каждой не по одному человеку. А куда ж они все?.. До капитальных турбаз, которыми весь прибрежный склон как ульями на пасеке заставлен, далеко и, главное, в гору. Не всякий добежать успеет. Но за забором, на «ничейной» территории, стоят вертикально, как местные суслики у своих норок, другие «палатки». В них человек только стоя или сидя поместиться может. Внутри, догадываюсь, ямка неглубокая. Группа друзей, отдохнув, закопает свою, и уедет. На их место приедет семья – новую ямочку поблизости в камнях проковыряет. Так и идёт на берегу колодца планеты круговорот людей и отходов их жизнедеятельности. А что  же тогда там, в земле делается, на глубине полуметра? И куда это всё фильтруется?..

Ни с того ни с сего расхотелось мне на рыбалку ехать, хотя ещё вчера мечтал в деталях, как накачаю видавшую виды резиновую лодку и на вечерней зорьке выгребусь метров за 200–300 в сторону острова Большой Тойник. Отыщу глубину метра в три-четыре. Насажу червячка… Ну вот совсем расхотелось. И стало скучно, потому что фотографировать больше нечего. Куда не повернёшь объектив, в кадре вместо особой сурово-сдержанной природы, типичной  для Малого моря, то яркие крыши, то блёклые домики-близнецы, то джипы и квадроциклы или объявления, что в аренду сдаются не только квадроциклы, но ещё и лошадь, и водные шары, и всякая всячина. 

Уже много десятилетий ежегодно, не пропуская ни одного лета, я выкраиваю хотя бы недельку, чтобы побродить по берегу Малого моря с фотоаппаратом, поймать порцию адреналина, когда поплавок осторожно, будто нехотя, или, на-оборот, стремительно и уверенно погружается в прозрачную воду и уже там, под водой, начинает двигаться горизонтально.

Заборы и иные строения (за исключением некоторых специальных) нельзя устанавливать ближе, чем в 10 метрах от естественных водоёмов.
Но на Байкале, оказывается, можно

Я помню Байкал другим. Настоящим. Естественным. Наверное, поэтому последние лет пять, пожалуй, после каждой очередной поездки даю себе слово, что не буду больше тратить время на бессмысленное времяпрепровождение. Но приходит новое лето и… 

Байкал стал чужим. Не весь, на-деюсь. Но Малое море теперь чужое. Его присвоил и переделал из природы в средство производства цивилизованный (организованный) туристический бизнес. Чтобы ни у кого не возникало сомнений по поводу собственности на бывшую уникальную экосистему, он, туристический бизнес, перегородил доступные берега заборами, уходящими в воду, застроил береговые склоны домами-ульями, поставил шлагбаумы с круглосуточной охраной и, где это возможно, написал: «Посторонним вход воспрещён». А посторонними на Байкале являемся мы все, но лишь до тех пор, пока не заплатим бизнесу. 

Рождаясь тонкой ниточкой где-то далеко на горизонте или выливаясь лентой из-за ближнего поворота, асфальт мягко стелется под колёса. Иркутск всё ближе. Оживился радиоприёмник, сопит, кряхтит, отыскивая доступные радиостанции. Есть! Зацепил что-то. Передают новости.

– …Выразил уверенность в успехе реализации проекта по созданию в регионе особой экономической зоны туристско-рекреационного типа, – рассказывает мой коллега, ссылаясь на мнение крупного чиновника. 

«Зона!» Чиновник подсказал мне ключевое слово, определяющее понятие современного развития пока ещё недоразвитого Байкала. 

– В Иркутской области туристическая зона по факту образовалась давно благодаря наличию уникальных туристических объектов. Сейчас их необходимо развивать, и инвесторы, по словам чиновника, уже есть, – сообщил коллега из радиоприёмника…