О существовании в Иркутске уникального музыкального проекта известно, увы, немногим. После поездки в Петербург в рамках «Культурной столицы» музыкальный ансамбль дал два концерта в северной столице, выступил в легендарном московском клубе «Китайский лётчик Джао Да» и стал героем программы «Наблюдатель» на телеканале «Культура».

– Запись программы стала новым опытом для нас, – говорит Анна Климашевская, – поэтому поездка в Москву оказалась несколько напряжённой, мы немного волновались. В Петербурге сложилась более приятная атмосфера: была хорошая погода, наша гостиница оказалась особым местом – она расположена в доме, где жил когда-то Бродский. У нас было время пройтись по городу – двое наших музыкантов никогда прежде не бывали в Питере. Так что по совокупности впечатлений Петербург оказался приятнее, чем Москва.

– А выступать тоже было комфортнее в Петербурге?

– То, что происходит на наших выступлениях, мы называем театрально-поэтическим перфомансом. В музыке Александра Николаевича Вертинского, которую мы исполняем, заложена особая театральность: каждая песня – маленький спектакль. Поэтому для восприятия нужна дистанция – чтобы сохранить атмосферу театра. В клубе это сделать очень сложно – кто-то может что-то из зала выкрикнуть или подойти буквально к сцене. В «Китайском лётчике Джао Да» народ в конце концов начал танцевать, хотя это у нас не предусмотрено. В результате возникает иная атмосфера – она ничего, конечно, не портит, но уводит внимание в другую сторону. В Питере в этом смысле всё было как нужно – зал кабаре «Чаплин» оказался крайне уместным для формата нашего выступления.

– У вас довольно необычный по нынешним временам репертуар – публика в состоянии его воспринимать, в частности иркутская?

– На «Культуре» Андрей Маркович Максимов об этом тоже спрашивал. Я не знаю, кто и по какому принципу делит публику на столичную, петербургскую и провинциальную. Проводится жирная, по сути, неоправданная черта, которая мне непонятна. Человек, он и есть человек – в Иркутске, в Питере, в Париже, в Нью-Йорке – не важно где. Всё равно речь идёт об  универсальных понятиях: любви, жизни, смерти. Они не относятся ни к национальности, ни к возрасту, ни к прописке. Конечно, какие-то черты провинции в Иркутске присутствуют, но я считаю, что всё зависит от человека, который пришёл на концерт. Когда Максимов спросил об этом, я, честно говоря, задумалась и опешила. У нас никогда таких размышлений не возникало. Если ты делаешь своё дело с любовью, не преследуя конкретных целей, то тогда и мыслей о провинциальности публики или её способности восприятия не возникает.

– Существует мнение, что в последнее время иркутяне очень изменились, лица уже не такие, как были прежде. Вы разделяете эту мысль?

– Да, есть такое ощущение. Может быть, это непатриотично звучит, но у меня нет такого ощущения «там» – за границей, где публика более расслабленная. Наверное, потому, что им не приходится каждый день думать о выживании, а у нас люди, кажется, заняты только этим. Петербург тоже показался другим – там какая-то особая среда и много интересной, колоритной молодёжи – каждого второго в толпе бери и пиши портрет. 

– А коллектив настаивает на своей принадлежности к Иркутску?

– Мы все с иркутской пропиской – живём здесь, ни на чём не настаивая. Наверное, какой-то характерный отпечаток мы несём, но об этом не нам судить, а зрителю. В Питере к нам подходили люди с вопросом: «Вы откуда?» Услышав, что из Иркутска, они были крайне удивлены – для них это непонятно где. Но в данном случае это не так важно, потому что у творчества Вертинского нет прописки. Он после войны гастролировал по практически уничтоженной стране со своими песенками, которые никакого отношения к действительности не имели, разбавляя тем самым подавленную атмосферу и растерянность людей. 300 концертов в год, представьте себе. Уже пожилой человек. Это настоящее служение.

– Вы так восхищаетесь Вертинским. Это любовь?

– Безусловно, да. Он был представителем того самого удивительного Серебряного века вместе с Блоком, Цветаевой, Мандельштамом, Волошиным и другими. Этот период, по мнению многих литературоведов, не закончился полноценно. Фактически, конечно, всё завершилось вместе с уходом из жизни его представителей, продлившись 30 лет. Но время расцвета – 20-е годы. А потом всё, кажется, улетело в тартарары… Но время всё расставило на свои места.

– То есть вам близка эта эстетика?

– Дело в ощущениях. Прошло 100 лет, а такое чувство, что мы двигаемся по спирали и снова вернулись к той же точке, когда большая часть общества занята исключительно выживанием. Но мне кажется, что любой мало-мальски думающий человек противится обыденности. Ницше же писал про декадентство, что не только «пресловутая борьба за существование», но и появление вырождающихся, слабых, а потому более утонченных и восприимчивых натур способствует облагорожению человека и всякому движению вперёд. Сейчас, мне кажется, это актуально, учитывая одержимость достатком. В этом ничего плохого нет, но это не всё, что нужно человеку. XX век, если разобраться, был ужасным временем, а Вертинский тогда писал сказки. Видимо, не мог их не писать, потому что окружающая действительность угнетала. Сегодня на дворе новое столетие, но, похоже, начинается оно не очень весело.

– Многие, тем не менее, относятся к Вертинскому с предубеждением, указывая на то, что он заложил основы так называемого шансона…

– Давайте определимся сразу: «шансон» – это французское слово и никакого отношения к нашему, российскому, не имеет вообще. Вертинского считают основоположником авторской песни, где слово играет важнейшую роль. И это, безусловно, так. Для него поэтическая составляющая песен была очень важна. Поэтому его песни как спектакли – каждую очень легко визуализировать. Но с музыкальной точки зрения он тоже очень многослоен. Вертинский много путешествовал – 25 лет жил в разных странах, и это транслируется в его песнях. Поэтому нашим музыкантам, которые «вышли» из джаза, интересно их играть – благодаря своей разноплановости и глубине мелодии его песни дают большое поле для импровизации.

– Как относится публика к исполнению песен Вертинского с женским вокалом?

– Зачастую Вертинского просто копируют. Для меня очень ценно было мнение известного музыкального обозревателя Василия Кучеренко, который после нашего концерта сказал: «…Как это ни странно, но мне кажется, что женщина лучше может понять Вертинского». Его песни – это истории о человеческих чувствах, не важно, кем рассказанные – мужчиной или женщиной.

– «Декаданс-квартет» появился на почве любви к Вертинскому?

– Мы встретились на почве любви к музыке. Все участники обладают огромным потенциалом и большим опытом. Это бонус мне, потому что раньше я с таким профессиональным сопровождением не работала и теперь благодарна судьбе за это. А для ребят, как сказал наш саксофонист Иван Константинов на «Культуре», это был дружеский жест. Инициатива исходила от нас с Александром Шубертом (один из основателей. – Прим. авт.), а потом присоединились остальные музыканты. И каждый нашёл что-то своё, хотя каждый участник проекта занят где-то ещё. Например, Дмитрий Агафонов (фортепиано. – Прим. авт.) – он блестящий джазовый пианист и потрясающий аранжировщик. 

– За время существования у вашего коллектива было не так много концертов…

– Каждый концерт – это серьёзное мероприятие и масса организационной работы. А у нас нет ни директора, ни менеджера – приходится всем заниматься самим. Это часто оборачивается проблемами, ведь в нашем городе всё приходится пробивать. Если бы была хоть какая-то поддержка, то тогда можно было бы говорить о постоянных выступлениях. Пока мы ориентируемся на публику и её запросы. Так, прошлой весной мы провели серию концертов под названием «Весна Вертинского», посвящённую его 125-летию: выступали в филармонии, усадьбе Сукачёва, Доме актёра. Дали в итоге семь концертов. Это много для Иркутска. Мы начали в марте и закончили к маю. Кроме этого с выступлениями мы заехали в Слюдянку и Байкальск.

– А в Иркутске вообще есть площадки для выступлений?

– Малая сцена драмтеатра – замечательная площадка, но, чтобы там работать на постоянной основе, должна быть заинтересованность руководства театра или каких-то отделов культуры. Если через какое-то время мы поймём, что интереса к нам со стороны публики нет, то не станем себя здесь навязчиво предлагать.

– Вы имеете в виду, что коллектив сменит прописку?

– Мы здесь живём – как сменить прописку? Мы можем гастролировать, у нас, например, были концерты в Москве, куда мы выезжали малым составом, приглашая остальных музыкантов в качестве сессионных.

– У вас ведь ещё был тур по Германии. Какие впечатления он оставил?

– Он тоже проходил малым составом. Мы проехали по нескольким немецким городам. Впечатления хорошие, и не из-за аншлагов, а из-за реакции публики. Немцы, конечно, не понимали русский – мы подготовили буклеты с кратким переводом, – но они остались в восторге именно от театральности песен. Для нас это был большой опыт.

– Вам интересно выступать за рубежом?

– К нам в Москве после концерта подошла корреспондент «Евроньюс» (европейский информационный телеканал. – Прим. авт.), которой очень понравилось наше выступление. Она предложила включить сюжет о нас в информационный блок канала, потому что российские культурные события, к сожалению, мало и однобоко освещаются в Европе. Она сказала, что интерес к российской культуре там весьма высок, несмотря на нынешнюю политическую возню. Знаете, Дмитрий Быков (известный российский журналист и публицист. – Прим. авт.) в лекции о Серебряном веке говорит, что он стал пиком удивительно быстро развившейся русской культуры. Натянутая пружина стреляет быстрее: мы действительно жили обособленно от других. Поэтому культура, которая у нас есть, вызывает такой интерес за рубежом – тут Америку мы не откроем.

– А где иркутяне могут узнавать о ваших концертах?

– Анонсы о концертах мы размещаем на своём сайте и информационных ресурсах в Сети. В ближайшее время  планируем организовать новые выступления. Но нам нужна хотя бы минимальная заинтересованность в продвижении со стороны города – мы ведь не можем постоянно бороться с ветряными мельницами. Я могу себе позволить петь, потому что у меня есть основная специальность, но остальные музыканты «Квартета» живут музыкой – это их работа. Я ведь понимаю, что они занимаются нашим проектом исключительно из альтруистических соображений. Если будет хоть какой-то намёк на заинтересованность и поддержку, то для нас это станет большим подспорьем.

В прошлом году в рамках программы «Весна Вертинского «Декаданс-квартет» дал семь концертов.
В ближайшее время музыканты собираются вновь порадовать иркутскую публику своими выступлениями

– А существующие проблемы ещё не остудили желание продолжать? Вам, наверное, часто задают этот вопрос, но всё же…

– На самом деле вы первая, кто об этом спрашивает. На всё той же «Культуре» у нас состоялся неожиданно жёсткий разговор, когда Максимов заострил проблему на том, как некоммерческим исполнителям удаётся выживать и кому это нужно. В связи с этим я вспомнила одну историю. Как-то перед концертом в усадьбе Сукачёва к нам обратилась журналистка одного иркутского телеканала с просьбой дать интервью. Собрали команду, оператор приехал. Два часа мы беседовали, я даже что-то специально на камеру спела. Позже выяснилось, что произошла ошибка: почему-то журналисты решили, что то ли я из Германии, то ли команда из Москвы. В итоге когда редактор узнал, что мы местные, отказался ставить репортаж. Оказалось, что рассказ о том, что делают иркутяне, иркутским же СМИ оказался не нужен, и его сняли. Для нас от этого по большому счёту ничего не изменилось, но такой подход в целом кажется мне странным.

– Вам самим интересно выступать перед неподготовленным зрителем или всё-таки перед теми, кто хоть немного разбирается?

– Если занимаешься тем, что нравится, не пытаясь никому ничего навязать или доказать, то этого достаточно. Как говорит наш гитарист: «Это отдушина, потому что то, что я делаю вне проекта, – зарабатывание денег». Но если это для тебя отдушина, то может стать таковой и для ещё кого-то другого.

– То есть признание публики для вас не важно?

– Важно, конечно. Как писателю, например, не всё равно, пишет он в стол или всё-таки чтобы кто-то прочёл. Хочется думать, что это ещё кому-то нужно, но рассуждать об этом постоянно, морща лоб, я думаю, никто не будет. Наши музыканты занимаются джазом. Они не могут этого не делать, потому что для них это жизнь. Думаю, и Вертинский, когда писал, не задавался какими-то сверхзадачами, хотя ему, как и любому творческому человеку, было не всё равно, что о нём напишут, расскажут или сколько зрителей придёт на концерт. Судя по его воспоминаниям, он был амбициозен в хорошем смысле. Если тебе небезразлично то, что ты делаешь, то тогда, конечно, и не всё равно, как к этому относятся люди. 

– Как вы отнесётесь к тому, что на концерт придёт человек, который ничего не знает о Вертинском и далёк от музыки?

– Даже если люди просто придут и не уйдут, потому что им стало интересно, это прекрасно. У нас во время последнего иркутского концерта была чудесная публика – много молодёжи. Подошла девушка и сказала: «Я так отдохнула!» При этом песни Вертинского довольно трагические и веселья не подразумевают. А она говорит: «Я про всё забыла, о проблемах, отдохнула душой». Так всегда, если «зацепит» глубоко, то чувствуется дольше. Человек, я считаю, меняется с каждым прочитанным стихотворением, новым знакомством. Из всего складывается личность. Для меня музыка – способ подняться над обыденностью. Это не задача, но возможность прожить эту жизнь наполненно, чтобы было потом о чём вспоминать.