Дети на реабилитации проводят в приюте от месяца до полугода. За это время работники отделения помощи семьи и детям во главе с Алексеем Ревацким делают все возможное, чтобы помочь родителям улучшить свой социальный статус, жилищные условия для возвращения ребенка в семью. Регулярно проводимые рейды позволяют не только контролировать степень готовности родителей вернуться к нормальному образу жизни, но и отследить участь тех детей, кто уже был возвращен в семьи.

В очередной рейд на прошлой неделе отправились: Алексей Ревацкий, специалист по социальной работе отделения социально-правовой помощи, Ксения Пушкарная, занимающаяся юридической защитой прав детей и их родителей, и журналисты газеты «Тракт» на редакционной машине.

Приехали в поселок Подгорный. По первому адресу дверь нам открыла недовольная агрессивно настроенная женщина. Как выяснилось, она — теперешняя владелица дома, принадлежащего ПУ №48. Новая хозяйка завезла новую мебель и полноправно живет здесь. А искомая нами горе-мать, как уже неработающая в училище, ютится в доме на птичьих правах. Вызванная из огорода, она сидела в кухне на краешке чужого стула, сложив испачканные землей руки на коленях, и глотала крупные слезы.

— Почему вы не навещаете своего ребенка? — спрашивает ее Алексей Ревацкий. — Ваш сын находится у нас уже год, а вы ни разу не виделись с ним. Вам предложили закодироваться, вы отказались. Давали все необходимое для ремонта, помогали, чем могли. А вы всеми своими действиями показываете, что ребенок вам не нужен. Вы понимаете, что он может отправиться в детский дом?

Женщина только вздыхала и ничего не говорила в ответ, видимо потому, что отвечать было нечего. Разговор с ней закончился написанием бумаги, в которой она свое нежелание видеть ребенка объясняла отсутствием денег на проезд.

— На самом деле документы на оформление мальчика в детский дом уже отправлены, — рассказывает Алексей, когда мы выходим из дома. — Сейчас ему четыре с половиной года, он попал к нам по акту работников комиссии по делам несовершеннолетних, с которыми мы тесно работаем. Мальчика нашли одного гуляющим в городе. Мать привлекалась к уголовной ответственности за жестокое обращение с ребенком, но была оправдана. Сколько раз к ней приезжали, разговаривали — все без толку, то запьет, то в подполье от нас спрячется. Побелку ей организовали. Только теперь ей ребенка и возвращать некуда — жилья-то нет.

На двери дома следующего адреса висел замок. «А Килька где?» — спросил Алексей катающуюся на велосипеде девочку. Оказывается, именно под такой кличкой знают эту женщину все жители поселка. Проехав в указанном девочкой направлении, мы нашли очередное «Килькино» жилище. Дверь нам открыла сама обладательница этого прозвища, мать двоих детей, ожидающая вскоре появления третьего. Несколько месяцев назад в приют поступил сигнал на телефон доверия, что в этой семье не все благополучно. Работники СРЦ приехали и убедились, что дела действительно плохи. Предложили добровольно отдать трехлетнего мальчика на реабилитацию, хотя могли подать документы на опеку. Надо отдать должное — мать к возвращению сына готовилась, в доме были видны следы свежего ремонта. Да и с документами все налаживалось, женщина вскоре должна получить паспорт и, наконец-то, будет получать детское пособие.

По нескольким следующим адресам в Заувате детей мы не застали. «Они у бабушки, — сообщили нам в одном доме, — вчера ушли. Все у нас нормально, только старшая с младшенькими близнецами играть не хочет». «Где внучка, мы не знаем, ей пятнадцать лет, она уже взрослая, ни днем, ни ночью ее не видим», — рассказывали в другом дворе дед и бабка «взрослой» внучки, заодно пытаясь заправить постель и навести маломальский порядок в комнатах.

— Ну, что ж, этих детей будем отслеживать, — резюмирует Алексей Ревацкий, делая подробные записи в своем блокноте.

С довольными улыбками покидали участники рейда подворье на одной из Рабочих улиц. Здесь живет мать с двумя сыновьями пятнадцати и восьми лет. Оба они уже хорошо знакомы работникам СРЦ. Младший провел там несколько зимних месяцев, пока его мама приводила в порядок себя и свою жизнь. С помощью специалистов отделения помощи семьи и детям она прошла кодировку, устроилась на работу. Перед нами предстала симпатичная аккуратно одетая женщина. Она с удовольствием показывала свои посадки в теплице и ухоженном огороде. В доме тоже царил порядок. Вместе со счастливым сыном они собирались в гости. По двору бегал долговязый ушастый щенок, и деловито сновали куры.

— Как приятно, когда жизнь у людей налаживается, — садясь в машину, делится своими эмоциями Ксения Пушкарная,- жаль только, что такое в нашей работе видишь нечасто.

Пытаясь найти шестнадцатилетнюю Леру, мы попали … в магазин. Тот адрес, который дала в приюте ее мать, привел нас именно туда. Поэтому редакционная машина развернулась, и мы отправились к Лериной бабушке в надежде, что девочка находится у нее.

— Леры здесь нет, — сообщает бабушка, — жила она у меня, мальчика привела. Я им не разрешала спать вместе ложиться, вот они и ушли. Матери дела нет ни до нее, ни до младшей дочери. Уже неделю пьет, с работы, естественно, выгнали. А Лера идет по наклонной, я за то, чтобы ее в детдом определили.

Алексей Ревацкий отлично знал этого мальчика, и потому мы отправились к месту его проживания, чтобы поговорить с Лерой и проведать еще одну бывшую воспитанницу приюта. Под окнами дома в палисаднике сидела женщина, которая едва поняла, кто предстал перед ней. Узнав, пригласила войти. Во дворе нас встретила четырнадцатилетняя развеселая девица, от нее мы и узнали о скоропостижном бегстве Леры через огород после того, как она увидела в окно столь знакомых ей работников приюта.

— Ты сама-то как живешь? — интересуется Алексей у веселой девушки, — Пьешь? Ты, давай-ка, пить завязывай, знаешь ведь прекрасно, к чему это может привести.

— А я ведь уже на учете в психушке, — радостно щебечет девушка, пока участники рейда проходят в дом, — на двух комиссиях потому, что пью и что вены резала. Мне там таблетки выписывали, только я их не пью. И Лера тоже на комиссии. Сразу говорю, я сегодня еще не убиралась. Я обычно через день убираюсь.

Судя по царившему в комнатах беспорядку, уборки не было уже давно, но это нисколько не смущало обитателей дома. Слушая наш диалог с дочерью, мать ни разу не вступила в разговор, и только, проводив за калитку, картинно выдохнула и взялась за то место, где у людей бьется сердце.

— В том, что дети попадают в приют, в семидесяти процентах виноват алкоголь, употребляемый родителями, — говорит Алексей Ревацкий, — остальные воспитанники — это те, кто не нашел взаимопонимания в семье. У кого-то пресловутый переходный возраст, у кого-то нет контакта с отчимом, кто-то «путешествовать» любит. Но таких, чтобы из благополучных семей — единицы. Мы курируем детей до восемнадцати лет, да и потом заезжаем, интересуемся, как живут.

Этот рейд завершился. Впереди для работников СРЦ — новые поездки, другие адреса, старые знакомые. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, все несчастливые несчастливы по-своему» — открыл истину классик еще в позапрошлом веке. Только после рейда осталось впечатление, что дома, которые мы посетили, и их владельцы похожи между собой, как под копирку. Та же грязь, та же неделями немытая посуда, тот же запах затхлых помещений, те же выражения лиц. И у всех без исключения — работающий телевизор в углу, как будто заполняющий своими яркими целлулоидными картинками беспросветный вакуум скудного бытия.