«Тайная» канцелярия трёх адвокатов
Когда курьер Черных проворовался на почтовых марках, первой мыслью было хорошо проучить его, поставив перед судом. Но ущерб оказался невелик (утечку обнаружили почти сразу), и показалось несолидным выставлять мелкий иск. Тем более что в роли истца выступили бы сразу три адвоката.
Дым из лакейской не даёт замечать очевидного
А дело в том, что Черных работал в «канцелярии трёх адвокатов» – так прозвали уже союз Дубенского, Кроля и Раевского, возникший в мае нынешнего, 1903 года.
– Не лучше ли для всех нас отпустить Черных с Богом? – предложил Раевский. – В конце концов, известны ведь случаи, когда преступник выбивается на должный путь просто из благодарности за пощаду.
Но Черных, кажется, был из тех, кто считал доброту только признаком слабости: уходя, он громко хлопнул дверью, пригрозив устроить громкое разбирательство. И действительно: подал иск о невыплате обещанного ему дополнительного жалования.
Дело это было заведомо проигрышное и стоило бывшему курьеру судебных издержек. Тем бы и кончилось, вероятно, но судебный хроникёр «Восточного обозрения» усмотрел в процессе «историю про то, как один лакей притянул к суду сразу трёх адвокатов». Её напечатали, и газета начала уже явный поход против «тройной канцелярии»: вышедший из лакейской дым разошёлся уже так далеко, что мешал замечать очевидное. Непосвящённым же всё казалось неожиданным: Кроля знали как автора «Восточного обозрения», а Дубенский был известен как член редколлегии и даже штатный сотрудник. Не говоря уж о том, что Дубенский и Раевский защищали редакцию на судебных процессах, и совершенно безвозмездно.
Вскоре после создания «триумвирата» председатель Иркутской судебной палаты сенатор Завадский сделал запрос окружному суду о законности объединения, и покуда вердикт не был вынесен и опубликован, всякая агитация с газетных страниц должна была восприниматься как попытка давления. «Триликая ипостась» выражалась ещё более категорично: Кроль констатировал «лёгкий донос по начальству», Дубенский – как «злословие и донос», а Раевский – как «самый откровенный донос, предназначенный обратить на нашу деятельность должное внимание и принять соответствующие меры со стороны тех, кому сие ведать надлежит». В этой связи Раевский даже советовал временному редактору Фатееву: «С доносами лучше было бы обратиться в порядке надлежащих инстанций, чем переносить их на столбцы газеты, обязанной заботиться об общественных интересах».
Все оказались шокированы
Чем же, собственно, так шокировало стремление трёх юристов действовать сообща и для общей пользы? Прежде всего адвокатское сословие поразило, что полноправные его члены присяжные поверенные Дубенский и Раевский объединились с «всего лишь частным поверенным» Кролем. Мало того, они публично признали его главным распорядителем. Как выразился Иван Сергеевич Фатеев, «вместо того чтобы служить образцом для подсобного института частных поверенных, сами согласились на подсобную роль. Сколько мне известно, столь оригинальной формы совместного труда не знает ни закон, ни самая история присяжной адвокатуры».
Кроме того, присяжных смущала статья 2295 первой части тома Х, запрещавшая любые конторы для хождения по делам.
– Конечно, «тройственный союз» ни разу не обозначил себя как контора, но ежели это правда, то зачем им понадобилась тогда единая кассовая книга и общий финансовый план? – с азартом вопрошал Тарасов и убеждённо резюмировал. – Нет, тут явно адвокатская контора, господа!
– Если и контора, так что ж? – оппонировал Харламов. – Запрет на такие конторы устанавливался, когда нас, присяжных, не было и в помине. Ваше заключение основано исключительно на формальном признаке.
– Моё заключение вытекает ещё из опасения, не случится ли между этой троицей сговора и не пострадает ли в таком случае тайная информация их клиентов.
– Ну, сговориться-то можно и без союза, – усмехнулся Харламов. – Вам известно это ничуть не хуже меня. Равно как и то, что разглашение тайны чревато уголовным преследованием.
– А я так полагаю, коллеги, что совсем нетрудно ответить на вопрос, законно или же нет существование этой «общей канцелярии», – ровным спокойным голосом заметил один известный присяжный. – И уже приготовил соответствующую статью, – он аккуратно разложил на столе листы, исписанные ровным мелким почерком.
Харламов потянулся, ухватил один (как оказалось, последний), и автор энергично запротестовал: «Зачем же с конца?»
– А затем, что не вижу здесь вашей фамилии, а лишь только далёкий от неё псевдоним – С-льев. К чему такая конспирация, ежели вы так убеждены в своих аргументах?
Однако же текст так и вышел в «Восточном обозрении». Несмотря на уговоры временного редактора из присяжных поверенных – Ивана Сергеевича Фатеева. Отчаявшись убедить коллегу, он утешился мыслью, что сам выступит с открытым забралом.
Обязуюсь в течение года содержать чужую семью
Иван Сергеевич был достаточно разогрет: с момента публикации первого объявления «троицы» коллеги беспрестанно атаковали его, договорились и до того уже, что газета замалчивает «явление такой важности» из каких-то собственных побуждений. Ну, и кроме того, Фатееву просто очень хотелось высказаться по вопросу, в котором он был болезненно щепетилен. Конечно, для него как распорядителя консультации присяжных поверенных было бы логичнее собрать мнения членов и представить в газете реальный расклад голосов. Отчего он не сделал этого, а просто высказал свою частную точку зрения, можно только догадываться. Но, так или иначе, а в ноябре 1903 года в «Восточном обозрении» вышел цикл фатеевских публикаций под общим названием «Сомнения по поводу «общей канцелярии» трёх иркутских адвокатов».
Естественно, Дубенский, Кроль и Раевский потребовали ответного слова. Кроля «в виду неприличного тона его и искажения конкретных фактов» дали только в выдержках, но Дубенский с Раевским высказались вполне. То есть, разъяснили, что их союз не только непредосудителен, но и благотворен. Ибо он предусматривает и помощь советами, и совместные расходы на наём помещения, и устройство общей библиотеки, и замену друг друга в случае болезни или отлучки из города. Что до доходов, то они не обобществляются, а зависят исключительно от гонораров каждого. Правда, в случай смерти кого-либо из троих двое оставшихся несут обязательства перед его семьёй – содержать её в течение года.
Тройственному союзу лишь единожды позволили высказаться, себя же «Восточное обозрение» ограничить не пожелало, и от редактора разоблачительное перо перешло к фельетонисту, ответственному секретарю; даже и в публикации об одном покойном присяжном поверенном редакция не удержалась от пассажей об этике.
К исходу года, в номере от 24 декабря, высказались и тяжеловесы от присяжной адвокатуры – в общей сложности двенадцать человек. Среди них не оказалось ни Беркова, ни Харламова, ни Патушинского, да и поставивший свою подпись Митрохин сделал пометку, что не со всем согласен. Хоть солидарен в главном.
Главный же вывод был тот, что «самый характер союза, как он выразился на практике, должен быть признан несоответствующим основным началам деятельности присяжной адвокатуры». И весьма характерно, что между прочими аргументами приводились… газетные объявления о совместном приёме, ибо «самый факт объединения был эксплуатирован как одно из средств настойчивого внушения публике, что она найдёт в их кабинетах какую-то особенную защиту».
Если кто-то возьмётся, то сейчас же и набросятся на него!
К этому времени «триумвират» и не выставлял уже никакие защитные комбинации, даже и говорить о них перестал. Изредка (случайно) наезжали на тему; например, вычитает кто-нибудь, что во Владивостоке возрождается юридическое общество, и Дубенский меланхолически замечает:
– Это явно новенькие, из европейской России: ужаснулись местной правоприменительной практике, вот и ищут теперь точку опоры. В Благовещенске тоже открыли недавно юридическую консультацию. Пусть, пусть потешатся, ведь и мы в своё время принимали поздравления, возлагали надежды, а кончилось всё обычной повинностью, в которой не чувствуется нужды. В Благовещенске, вот увидите, будет то же самое.
– А вот пишут ведь, – не унимается какой-нибудь юный помощник, – пишут, что в Благовещенской консультации не одни лишь советы подают, а организуют суд чести, независимый от окружного суда. И сам суд об этом, будто бы, хлопотал. Он и юридическому кружку не препятствовал, хотя было известно, что там собираются никакие не обыватели, а профессионалы-юристы.
– То есть, это самый что ни есть профсоюз? – оживляется Дубенский. – И юридическая консультация, в сущности, не консультация, а совет присяжных? Что же, умно – двигаться вперёд, оставаясь во внешних рамках одобренных для Сибири форм. Признаюсь, весьма неожиданно для областного городка. Ведь по иркутским-то меркам Благовещенск – дыра: ни тебе Судебной палаты, ни генерал-губернатора…
– А может, и хорошо, что ни палаты, ни генерал-губернатора – не на кого оглядываться? – включается Раевский. – У нас-то в Иркутске ещё только читается приговор окружного суда, а обвиняемый уже заявляет об апелляции, благо недалеко идти. Точно так же гласные местной думы спешно топчут дорожку к начальнику края – обжаловать губернаторские решения. А то и просто идут в обход губернатора. Нет, коллеги, когда в городе слишком много власти, она дрябнет, а в сословиях развивается непомерная бдительность и подозрительность. И тогда обыденный, мелкий вопрос попадает под микроскоп, и всё общество приходит в волнение.
– Для Иркутска это вообще характерно – беспокоиться по пустякам и препятствовать всякому настоящему делу, – замечает Дубенский. – Как говаривает член управы Юзефович, у нас, если кто-то за что-то возьмётся, то сейчас же набросятся на него!
Разгар баталий вокруг «канцелярии трёх адвокатов» совпал с двадцатипятилетием Высших женских курсов. Как всегдашний поборник женского образования «Восточное обозрение» отбило поздравительную телеграмму и посвятило юбилею редакционную передовицу. В коей и описало в подробностях, «какой борьбы стоило небольшой группе русской интеллигенции отвоевать у жизни право на существование и среди каких терний и невзгод протекли эти двадцать пять лет молодого учреждения». При этом никто в редакции не заметил, что борьба с курсистками как-то очень похожа на борьбу с адвокатским триумвиратом. Сам же он, не желая терний на ближайшую четверть века, предусмотрительно распустился. Несмотря и на то, что окружной суд не усмотрел в нём ничего незаконного.
Редакция «Восточного обозрения» очень болезненно восприняла обвинение в доносительстве, и в своей отповеди Фатеев подчеркнул: «Донос обществу путём газетной статьи не может повлечь за собою никаких карательных последствий для тех, на кого доносят». Иван Сергеевич в это искренне верил в том, 1903 году, но тридцать четыре года спустя история с «тайной канцелярией» бумерангом ударила по нему. Ни Кроля, ни Дубенского, ни Раевского давно не было в Иркутске, но Фатеев жил по-прежнему здесь, и, волею обстоятельств, во флигеле того самого дома, где когда-то арендовала комнату «троица». Следователь НКВД Николаев однажды заглянул в этот двор, и ему приглянулся фатеевский кабинет. Он и вселился сюда очень скоро обычным для тех лет путём – устроив донос на Ивана Сергеевича. Из тюремной камеры тот уже не вернулся. «Умер от сердечного приступа», – сообщили родным.
Справочно:
В судебных уставах, действовавших с 60-х гг. XIX в., содержалось несколько статей, регламентирующих деятельность присяжных поверенных:
Статья 400. Присяжным поверенным запрещается покупать или иным образом приобретать права своих доверителей по их тяжбам, как на своё имя, так и под видом приобретения для других лиц. Все сделки такого рода признаются недействительными и подвергают поверенных ответственности по постановлению их совета.
Статья 401. Присяжный поверенный не может действовать на суде против своих родителей, жены, детей, родных братьев, сестёр, дядей и двоюродных братьев и сестёр.
Статья 402. Присяжный поверенный не может не только быть в одно и то же время поверенным обеих спорящих сторон, но и переходить по одному и тому же делу последовательно от одной стороны к другой.
Статья 403. Присяжный поверенный не должен оглашать тайн своего доверителя не только во время производства его дела, но и в случае устранения от оного и даже после окончания дела.
Статья 404. За пропущение по вине присяжного поверенного узаконенных сроков и всякое другое нарушение установленных правил и форм тяжущийся имеет право, если потерпел от сего какой-либо ущерб, взыскать с поверенного свои убытки через суд, в котором он вёл дело.
Статья 405. За умышленные ко вреду доверителей действия присяжных поверенных, по жалобе тяжущихся и по исследовании их вины сверх взыскания с них убытков могут быть подвергнуты уголовному суду.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского
Проект осуществляется при поддержке Областного государственного автономного учреждения «Центр по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области».
