«Есенин нас к себе зовет»

Путеводитель «Литературные памятники Иркутска», презентация которого состоялась в январе, заставил меня задуматься над фото­графией улицы Есенина. А что мы можем рассказать об этой улице? Есенин не был в Иркутске, улица названа, «потому что поэт, потому что известный». Переименована 4-я Ушаковская в улицу Есенина была в 1960-е годы, когда был снят запрет на творчество поэта. Вот и всё. Один из соавторов путеводителя, историк Алексей Петров, процитировал кусочек «есенинской» статьи из книги: «Областная газета «Власть Труда» в номере за 20 января 1929 г. сообщала, что в 1-й советской школе Маратовского района работал подпольный кружок, издававший журнал «Жизнь Есенина», руководители которого были подвергнуты критике и наказанию». Это я знала, потому что сама видела заметки об антиесенинской кампании во «Власти Труда» за 1929 год. Ещё один кружок «есенинцев» и журнал «Чёрные крылья» были обнаружены в тот же год в 20-й маратовской школе. Школьники писали в него под псевдонимами: Надежда Смерти, Вера Холодная, Виселица Жизни. Стихи были посвящены в основном памяти Есенина: «Довольно жить, не нужно жизни. Есенин нас к себе зовёт, его призывы сердцу слышны…». Разгром журнала описан около года назад журналистом Владимиром Скращуком, нет смысла повторяться. Вот, казалось бы, всё, что связывает Есенина с нашим городом.

Однако оставался 1925 год. Местная печать не могла не откликнуться на смерть Есенина. Конечно, «Власть труда» поместила сообщение о смерти поэта, но позже столиц, 31 декабря 1925 года: «Есенин висел на верёвке на трубе парового отопления…». Здесь же упоминалась та самая странная записка: «Между прочим, в комнате была найдена записка, написанная кровью». Через день после некролога во «Власти труда» вышел большой очерк о Есенине. Автор, некто Гриф, отдавая дань таланту Есенина, при этом нещадно бичевал его. Он назвал Есенина «непутёвым» поэтом и «непутёвой» всю его жизнь, поскольку поэт не смог примкнуть к нужному классу. «Говорят, он даже начал читать «Капитал». Во всяком случае, творчество Есенина, хотя и подёрнутое дымкой разочарования, хотя и насыщенное покаянными нотками, тем не менее, имело резко очерченное попутническое лицо…» – писал автор. Вместе с тем он призывал начать изучение творчества Есенина, признавая в нём лучшего лирика современной поэзии. 

Однако в июне 1927 года фамилия поэта зазвучала в иркутских газетах уже в связи с трагедией. 7 июня­ в посёлке Иннокентьевском две комсомолки покончили жизнь самоубийством. В карманах у них нашли записки одинакового содержания: «Прощай, страна моя родная, тебя я больше не увижу, тебя покинула любя, а судьбу свою я ненавижу». (Вспомните есенинское: «До свиданья, друг мой, до свиданья…») В бумагах самоубийц нашли две записки, запечатанные сургучом. Это были обычные списки «желаний» девушек: уехать из Иркутской области, «завести американский костюм: с шляпой, револьвером и хлыстиком», «иметь ручные часики, пенсне, верховую лошадь». Если же эти желания не исполнились бы, девушки клялись покончить жизнь самоубийством. «Желание писала с настроением отжившего человека, но стремившегося к хорошей будущности и красоте. Писала с удручением. На сердце было тяжело и тоскливо. Сидела за столом в пенсне, и в зубах была папироска «Делегатка», – писала одна из самоубийц. Как объяснили это двойное самоубийство? А вот так: «В Ленинском районе замечается известное упадничество. Учащаяся молодёжь зачитывается Есениным». Впрочем, поступок девушек объяснялся ещё и чтением Синклера. Однако история странного самоубийства не последнее, что связывает Есенина с нашим городом. 

«Кудрявый, голубоглазый и донельзя наивный»

В конце 1916 года
в Иркутске
с лекциями выступал и Фёдор Сологуб

«Край родной! Поля как святцы, рощи в венчиках иконных, я хотел бы потеряться в зеленях твоих сто­звонных. По меже, на переметке, резеда и риза кашки, и вызванивают в чётки ивы – кроткие монашки…» – это стихотворение из первого сборника Есенина «Радуница», вышедшего в феврале 1916 года. В таком виде сейчас его можно прочитать, но рядом будет стоять помета: «ранняя редакция». Позже Есенин переписал стихотворение. Но именно в таком, первоначальном виде оно было опубликовано в январе 1916 года в газете «Иркутская жизнь». То есть почти за полтора месяца до выхода в свет первого сборника стихов Есенина. Как такое могло случиться? Есенин, как известно, достаточно много печатался в газетах ещё до появления своей первой книги стихов. Иногда его биографам удаётся даже проследить, как поэт связывался с редакциями, как направлял стихи для печати. И не только в столичные газеты. Однако вряд ли поэт, находившийся в 1916 году в Москве, мог бы что-то знать о далёкой провинциальной газете «Иркутская жизнь». Так что предположение, что он напрямую связывался с Иркутском, сколь бы красивым оно ни было, к сожалению, маловероятно. Стихотворение называется «Край родной», подписано «Сергей Есенин». И больше нет ничего, что могло бы дать подсказку. Однако, присмотревшись к газетной полосе внимательно, слева под стихотворением я увидела в скобках две буквы – «Б» и «В». Но что они могли означать? Какого-то автора, ссылку на источник? Расшифровать их помог человек, хорошо знакомый со старой периодикой, заместитель директора Иркутской областной государственной универсальной научной библиотеки им. И.И. Молчанова-Сибирского Максим Куделя. «Вероятно, это «Биржевые ведомости», – предположил он.

Действительно, «Биржевые ведомости»! Значит, мы имеем дело не с прямой публикацией, а с перепечаткой из «Биржевых ведомостей». И тут всё начало складываться. Известно, что Сергей Есенин печатался в знаменитом рождественском выпуске «Биржевых ведомостей» 1915 года, где одновременно были опубликованы стихи и проза многих поэтов и писателей «серебряного века». Сергей Есенин очень дорожил этой публикацией, о чём вспоминала Анна Ахматова. «Немного застенчивый, беленький, кудрявый, голубоглазый и донельзя наивный, Есенин весь сиял, показывая газету. Я сперва не понимала, чем было вызвано это «сиянье», – вспоминала Ахматова. – Помог понять сам не очень мною понятый его «вечный спутник» Клюев. «Как же, высокочтимая Анна Андреевна, – расплываясь в улыбке и топорща моржевые усы, почему-то потупив глазки, проворковал сей полудьяк. – Мой Серёженька здесь со всеми знатными пропечатан, да и я удостоился».

Таким образом, иркутская публикация есенинского «Края родного» – вероятно, первая из известных нам публикаций этого стихотворения после «Биржевых ведомостей» (безусловно, стихотворение могли перепечатать и любые другие газеты России, но публичных сообщений об этом я не нашла). И лишь после этого стихотворение увидело свет в первом сборнике Есенина «Радуница». Скорее всего, сам поэт об иркутской публикации ничего не знал. Но почему иркутская газета решила выделить это стихотворение из целого созвездия публикаций в рождественском номере «Биржевых новостей»? Это остаётся неизвестным. Но именно молодой, начинающий Есенин привлёк внимание «Иркутской жизни». Однако этот поиск позволил выйти на ещё одно маленькое открытие.

«В Иркутске прошло лучше»

Это стихотворение было напечатано
в Иркутске
до выхода первого сборника Есенина

Если поэтов «серебряного века» в Москве заведено было печатать целым ансамблем в рождественском номере «Биржевых ведомостей», то не посмотреть ли номер «Иркутской жизни» за 25 декабря 1916 года? Вдруг повезёт? И вот оно. На Рождество 1916 года «Иркутская жизнь» действительно взяла из «Биржевых ведомостей» стихи сразу нескольких известных поэтов: Дмитрия Мережковского, писательницы, переводчицы Татьяны Щепкиной-Куперник, сестры историка Владимира Соловьёва Поликсены Соловьёвой. А ещё была сказка Константина Бальмонта. Рождественские стихи Поликсены Соловьёвой сегодня по интернет-поисковикам не обнаруживаются. «Нам жить тяжело, нам дышать тяжело, мы молим о правде, тоскуем о чуде… Ужель победит непроглядное зло? О, бедные люди, усталые люди!» – эти строчки Щепкиной-Куперник сейчас можно найти в воспоминаниях Анны Ахматовой. Дмитрий Мережковский лично, как свидетельствуют его письма, посылал в «Биржевые ведомости» стихотворение «Пусть же дьявол ликует…», и оно появилось и в иркутской газете.

А ещё в газете был Фёдор Сологуб со стихотворением «Огнедышащей грозою…», которое позже вошло в сборник «Алый мак». Рядом со стихотворением Сологуба в иркутской газете нет пометки «БВ». Почему? Возможно, потому, что он лично прислал его. За два месяца до этого, в октябре 1916 года, Сологуб был в Иркутске сам и читал в первом Общественном собрании лекцию «Россия в мечтах и ожиданиях». Иркутяне, надо сказать, приняли его весьма настороженно. Анонимный фель­етонист «Иркутской жизни» так описывал увиденное: «На встрече Фёдор Сологуб. За последние годы на сцене нашего собрания перебывало много больших людей. Вчера мы видели автора «Мелкого беса», «Творимой легенды», «Заложников жизни». Именно видели. Слушать Сологуба было тяжело: он не лектор. Но он большой писатель, и, как к большому писателю, к нему пришла публика. Посмотреть на Сологуба. Как-никак, а в идейном смысле это чисто русский писатель. Родоначальник русского символизма, и его любят…». Сам Сологуб своё посещение Иркутска описал в письме Анастасии Чеботарёвой от 20 октября 1916 года: «В Иркутске про­шло лучше, чем в других городах. Публики 1049 ч., валовой сбор 775 р. 75 к., мне осталось чистых 516 р. 06 к., – наибольший до сих пор мой гонорар за лекцию. В публике было довольно много сочувствующих. В антракте один взволнованный мальчик горячо благодарил: он первый раз (буквально!) слышал, что хвалят Россию. Зал большой, хорошо наполнен, акустика ничего себе. Познакомился с Чужаком (Николай Чужак (Насимович), журналист, литературный критик. – Авт.). Молодой человек довольно жизнерадостного вида, по манерам нечто вроде смеси Минского и Луначарского… Под руководством Чужака образовался кружок поэтов, выпустили сборник «Иркутские вечера», издают журнал «Багульник». Не очень талантливые, но милые молодые люди, все несибиряки, один, В. Пруссак, ссыльный витмеровец. Были у меня, после лекции угощали меня ужином». Вероятно, завязавшиеся связи после этого визита и позволили опубликовать стихотворение Сологуба в Иркутске без перепечаток. 

Но самое большое место на газетной полосе было отведено под сказку «Потерянная царица» Константина Бальмонта. Это была перепечатка. 

Однако раз в 1916 году иркутские газеты так охотно печатали поэтов «серебряного века», может быть, есть что-то в летописях? И правда, у Нита Романова читаем: в конце марта 1916 года в Иркутске был с лекциями… Константин Бальмонт.

«На снегу тоска плясала…»

Эти стихи появились в газете сразу после отъезда Бальмонта из Иркутска

«Зал первого собрания почти переполнен: не все проданы ложи и некоторые места первых рядов… – так описывалась встреча с Бальмонтом в Иркутске в газете. – Столик, стул перед занавесом. Вышел Бальмонт. Сел и внимательно смотрит на публику. Молчит. Не хочет читать, пока заколдованная публика идёт на свои места… И, наконец, начинает свою лекцию: «Вечер поэзии К.Д. Бальмонта». Читает невнятно, плохо слышно в последних рядах. Читает по листикам, не совсем приятно смотреть, как эта талантливая голова прикована к листику конспекта. Но когда дошёл до «Гимна огню», он встал. Как будто бы внешне ожил. Как лектор Бальмонт слаб, но как поэт… Слушайте его…». Публике Бальмонт пришёлся по душе. «…Были аплодисменты, много их, но слушали ли Бальмонта? Его смотрели. Смотрели как шлиссербуржца Морозова. Тот, пожалуй, ещё больше произвёл впечатление, такой живой, подвижный. Бальмонт – внешне холоден, осторожен… «Как русалка с глубокого синего дна»… Но какое горячее солнце красоты светится в этой безусловно талант­ливой сильной поэзии…» – писал автор Марк Волохов. 

Иркутяне только сожалели, что Бальмонт прибыл к ним в марте, когда и показать нечего. «К.Д. Бальмонт посетил Сибирь впервые. Певец Солнца, влюблённый в свет, красочность и многозвучный гимн природы, он приехал в Сибирь в самую бесцветную пору, когда из-под снегов кое-где пробивается серая, унылая земля, – писал В. Семигальский. – Сибирь поэтому и не могла очаровать поэта. Могучие сибирские реки и наша гордость – Ангара – ещё скованы льдом… Кратковременное пребывание в Сибири, мимолётные встречи и разговоры, конечно, не могли раскрыть перед К.Д. Бальмонтом ни сибирской природы, ни души сибиряка». Бальмонт прочёл в Иркутске несколько лекций и отправился далее на восток страны, а уже возвращаясь с востока, в мае 1916 года написал стихотворение «Над Байкалом». Вот первые строчки из него: «Над застывшим Байкалом, над горами и в боре, чарованием алым разливаются зори». 

Но самое интересное ждало в номере, который увидел свет после отъезда Бальмонта в конце марта 1916 года. «Иркутская жизнь» опубликовала два стихотворения: «Тоска» и «Не из радости», подписанные «К. Бальмонт». Первое начинается строчками: «На снегу тоска плясала…», второе: «И не из радости, а ярче из тоски…». Никаких помет о перепечатке нет. Вероятно, эти стихи отдал в газету сам Бальмонт. Поиск этих двух стихотворений и строчек из них в доступных интернет-источниках, посвящённых Бальмонту, и в собрании сочинений писателя в семи томах («Терра», 2010 год) не дал результатов. Безусловно, я не претендую на литературоведческое исследование и в рамках газетной статьи не намерена это делать. Однако мой, вероятно поверх­ностный, поиск показал, что пока эти стихи не обнаруживаются. Может, другие ищущие будут удачливее. Так или иначе, но этим стоит заняться профессиональным исследователям. 

Конечно, это далеко не все следы «серебряного века» на страницах иркутских газет. Но, по крайней мере, улица Есенина в Иркутске для меня теперь не будет «просто улицей». С ней связана моя история поисков, начавшаяся с замечательного путеводителя и закончившаяся стихами Бальмонта.