Идея истребления криминального лесного бизнеса за счёт наведения порядка на рынке сбыта древесины в целом, с научной и логической точки зрения, верна. Хотя свежестью не отличается. Сделать «как лучше» хотим часто, но результат обычно получаем «как всегда». Похожие намерения региональной исполнительной властью декларировались не раз, но до намеченных результатов дело не дошло ни разу. 

Профессиональные заготовители и потребители древесины, думаю, помнят громкую и дорогостоящую эпопею с созданием лесных терминалов, пик которой пришёлся на 2006 год. Если не вникать в нюансы, цель тогда, ровно 10 лет назад, ставилась та же, что и сегодня. Практически один в один. Для пресечения оборота криминальной древесины и обеспечения абсолютной прозрачности рынка сбыта предполагалось укрупнение перевалочных пунктов (создание высокотехнологичных лесных терминалов) за счёт сокращения числа пунктов отгрузки с нескольких тысяч до нескольких десятков. А для обеспечения тотального контроля происхождения древесины на модернизированных терминалах внедрялся даже электронный поштучный учёт каждого отдельного бревна. И если судить по словам, а не по делам, то громкий успех был достигнут уже к следующему году. 

В марте 2007 года, после очередного заседания депутатского комитета по законодательству о природопользовании и сельском хозяйстве, пресс-служба Законодательного Собрания области распространила очень оптимистичное сообщение о 47 действующих терминалах. Ссылаясь на слова тогдашнего заместителя главы администрации области, курирующего лесной сектор, пресс-служба Заксобрания сообщала: «…создание лес­ных терминалов позволило в сжатые сроки навести порядок в использовании лесного фонда и существенно сократить незаконный оборот древесины». Для пущей достоверности приводились даже существенные детали, цифры, свидетельствующие о почти полной и почти окончательной победе над криминальным лесным бизнесом.

«С оборудованием специализированных терминалов удалось не только упорядочить отгрузку лесопродукции зарубежным покупателям, но и расширить её переработку по месту заготовки, – говорилось в сообщении. – Месяц назад в Иркутске заработала лесная торговая биржа. Перемены в лесном комплексе принесли дополнительные поступления в областной бюджет. Почти вдвое выросли платежи за пользование лесным фондом и долговременную аренду лесных участков. Создание лесных терминалов заставило всех, кто связан с лесным бизнесом, считаться с действующими законами. Из оборота удалось исключить порядка 350 тысяч кубометров древесины, добывавшейся воровским способом…».

В разработку концепции и создание лесных терминалов, понятное дело, деньги были вложены немалые. В том числе и бюджетные. Но счёт пунктам приёма (читай – скупки) и отгрузки древесины опять идёт на тысячи. А где сегодня те терминалы с поштучным электронным учётом каждого бревна, мне кто-нибудь из сегодняшних чиновников подскажет? А где та лесная биржа, которая, судя по словам высокого чиновника, начала работу ещё в апреле 2007-го? Куда делись «вдвое выросшие» платежи за пользование лесом? Работники лесничеств и ОГАУ (областных государственных автономных учреждений), созданных на осколках былых лесхозов, продолжают хором плакать, что у них нет денег ни на лесоустройство, ни на лесовосстановление, ни на защиту от пожаров пока ещё живых лесов. Что иркутская тайга официальным арендаторам лесных участков сдаётся под вырубку почти бесплатно, а потом по демпинговым расценкам растекается по всему миру, и особенно по Китаю, в виде круглого леса, пиломатериалов, целлюлозы и некоторых других видах сырья и, в лучшем случае, полуфабрикатов. Из-под каких пней да валёжин повыползали на белый свет «чёрные» лесорубы, так крепко прижученные и прищученные лесными терминалами ещё в 2007 году? 

Не удержусь, поддержу плач лес­ников, приведу несколько рублёвых сумм в качестве информации для невесёлых размышлений.

В прошлом 2015 году, при рекорд­ной вырубке более чем 34 миллионов кубометров древесины (никогда в истории мы столько леса за один год не изводили), в бюджетную систему России в качестве платы за использование лесов, как следует из годового отчёта агентства губернатору, с территории Иркутской области поступил 1 миллиард 558 миллионов 700 тысяч рублей. При этом 1 329 400 тысяч рублей ушло в федеральный и 229 300 тысяч в региональный бюджет. А ущерб, нанесённый иркутским лесам криминальным лесным бизнесом в том же 2015 году, составил примерно… 3,5 миллиарда рублей! Это, замечу, не вся сумма, а только учтённая, только от тех преступлений, которые удалось выявить. Полной суммы ущерба не знает никто. 

– Отрасль (лесная. – Г.К.) криминогенна, коррупционна, много «чёрных» лесорубов, лес продают по сильно заниженной цене, – цитирует слова Александра Битарова местное информагентство. – На сегодняшний день поставлена задача стараться навести порядок. (…) Но для этого недостаточно, чтобы губернатор или председатель правительства написал приказ. Задача поставлена, и мы надеемся, что к концу года её выполним.

Если кто-то скажет, что в принципе правильная идея 2000-х годов по созданию нескольких десятков крупных лесных терминалов вместо нескольких тысяч мелких лесных скупок бездарно провалилась, я не соглашусь. Она не провалилась. Она умышленно провалена. Ответ на классический вопрос «Кто виноват?» мучительно искать не надо. Он на поверхности. Реализация идеи провалена профессионалами от криминального лесного бизнеса, которому создание новой системы оборота древесины грозило потерей рынка сбыта ворованного леса, при активной и деятельной поддержке коррупционеров. Хотя, может быть, правильнее поменять их местами – хорошее дело провалено коррупционерами при активной поддержке лесного криминала.

А вот надежды нынешнего председателя правительства на скорое стократное сокращение скупок, как мне кажется, вполне могут сбыться. Сокращение количества пунктов приёма и отгрузки древесины пусть не в сто, но хотя бы в несколько раз может произойти даже без всяких усилий со стороны власти и к большому огорчению коррупционеров. Не потому, что нынешнее правительство профессиональнее того, что было в 2007-м, и не потому, что идея лучше продумана, а потому, что «чёрным» лесорубам, поставляющим ворованную древесину в эти скупки, рубить-то уже почти нечего. Даже в защитных, в том числе водоохранных, лесах, изрядно потрёпанных псевдосанитарными рубками, деловой древесины осталось совсем чуть-чуть. Цель сокращения количества пунктов приёма и отгрузки древесины (проще сказать – скупок) заключена не в желании из «много» сделать «мало», а в том, чтобы лишить криминальный лесной бизнес неконтролируемого государством рынка сбыта древесины криминального происхождения. Но чёрный рынок, как оказалось, и без того сжимается, потому что торговать на нём становится нечем.

В составе региональной группы общественного мониторинга Общероссийского народного фронта побывал я недавно в Осинском районе, откуда поступила жалоба на «неправильные», по мнению активистов, санитарные рубки. 

Объявление в территориальном отделе Агентства лесного хозяйства
по Иркутскому лесничеству

Лесосеки, вызвавшие у активистов сомнения в обоснованности назначения санитарных рубок, осмотрели, не предупредив местное начальство. Как раз в то время, перед самой распутицей, рубка и вывозка заготовленной древесины здесь велась особенно активно. Удивила же рейдовую бригаду весьма креативная, ни в одном научном труде по лесному хозяйству не описанная технология выборочных (как сказали лесорубы, приглашённые почему-то в Осинский лесхоз из Братского района) санитарных рубок. Ноу-хау Осинского лесхоза заключалось в том, что с деляны при выборе деревьев, идущих под бензопилу, аккуратно вырубались все здоровые сосны и лиственницы, древесина которых может быть реализована. А сухостоины, больные, кривые деревья и всякая «листва» бережно оставлялась на корню. Ну, наверное, чтобы в небо макушками хоть что-нибудь после выборочных санитарных рубок торчало. Однако сейчас речь о другом.

По возвращении в райцентр встретились мы с Владиславом Максименко, руководителем территориального отдела Агентства лесного хозяйства Иркутской области по Осинскому лесничеству. И в разговоре, чуть отвлекшись от темы, Владислав Викторович обронил фразу о том, что «эти пункты приёма и отгрузки древесины» находятся «в числе самых больших проблем» Осинского лесничества.

– У нас перевалочных пунктов осталось, наверное, порядка тринадцати, – сказал он, и разговор вновь вернулся к проблемным санитарным рубкам, явившимся целью нашей поездки. Но меня зацепило слово «осталось». «Значит, их было больше? – думаю. – Значит, Осинское лесничество успешно решает проблему, над которой область бе­зуспешно бьётся уж около двух десятилетий?»

Улучив подходящий момент, возвращаю лесничего к заинтересовавшему меня факту. Спрашиваю, сколько скупок в районе удалось ликвидировать и были ли это мобильные ленточные пилорамки китайского производства, которые можно установить хоть на собственном огороде, или это было что-то посерьёзнее?

– В районе было около сотни серьёзных китайских пилорам, – отвечает Владислав Викторович. – Действующих осталось 13–15. Каждый уважающий себя пункт с участием китайских граждан перерабатывал минимум 100 кубов древесины в сутки. Прикиньте арифметику и сопоставьте с расчётной лесосекой Осинского района. Цифры разойдутся в десятки раз.

– А она большая у вас сегодня, расчётная лесосека?

– На сегодняшний день, навскидку если сказать, осталась по хвое (по древесине хвойных пород деревьев. – Г.К.) не больше 50 тысяч кубов в год.

Прикинув «арифметику», как советовал Максименко, получил цифру, в которую даже сам до конца не поверил. Не сто бывших, а только тринадцать оставшихся пунктов приёма и отгрузки древесины способны переработать, подготовить к отправке в Китай в виде пиломатериала за один год примерно… 474 500 кубометров леса! Где столько взять, если расчётная лесосека, которая, как считается, должна 

обеспечить неистощительное лесопользование, позволяет на территории Осинского лесничества изымать ежегодно не более 50 тысяч кубов древесины? Понятно, «лишние» кубы можно получить от «чёрных» лесорубов, для которых таких понятий, как неистощительное лесопользование и расчётная лесосека, просто не существует. А ещё безопас­нее скупить «серую» древесину, заготовленную в процессе «неправильных» – необоснованно назначенных или проведённых с нарушением технологий – санитарных рубок государственными (да, именно государственными) автономными учреждениями, созданными на осколках былых лесхозов. 

– Каким же образом вам удалось ликвидировать так много лесных скупок? – спрашиваю лесничего и двигаю диктофон поближе к Максименко, чтобы не упустить ни одного слова из рассказа о передовом опыте.

– Да китайцы просто уезжают из-за того, что им сырья не хватает, – отвечает он с печальной усмешкой. – Ну и отчасти, наверное, на сокращение числа пунктов приёма и отгрузки повлиял новый 413-й федеральный закон, затруднивший легализацию криминальной древесины.

– То есть скупок стало меньше, потому что в ваших лесах пилить больше нечего? – уточняю в на­дежде, что ослышался, что не так понял руководителя лесничества.

– Да. 

Даже в защитных, в том числе водоохранных, лесах, изрядно потрёпанных псевдосанитарными рубками,
деловой древесины осталось совсем чуть-чуть

Было время, когда «из-за деревьев леса было не видать». Сам это помню хорошо. Из-за стоящих рядом могучих деревьев сборщики дикоросов уже в десятке метров теряли друг друга из вида, поэтому по­стоянно перекликались. Теперь аукать не надо. В доступных для лесорубов местах леса не видно из-за малого количества взрослых деревьев. Зато грибники-ягодники видят друг друга и в пятидесяти, а если мелкого кустарника нет, то и в сотне метров. Деревья обзор почти не перекрывают. Тайга стала такой прозрачной, что не всякий специалист возьмётся однозначно определить, то ли это пока ещё живой лес, то ли уже бывший. 

Прозрачность лесов особенно бросается в глаза зимой на фоне белого снега и белёсого неба. Склоны сопок, когда-то тёмно-зелёные от хвои, теперь как лишаями на бездомной дворняге изъедены светло-серыми пятнами старых вырубок и пожарищ. Хвойные гривы на их вершинах тоже заметно поредели, полысели. И чем ближе сегодняшние леса к людям и дорогам, тем прозрачнее становятся они с каждым годом. 

Между тем по площади наши леса, если верить официальным документам, не смотря ни на рекордные «белые» рубки, ни на разгул лесного криминала, не сокращаются. На этом основании «официальные лица» пытаются утверждать, будто всё в порядке, будто вырубать леса можно и нужно больше и ещё больше «для наполнения бюджетной си­стемы и роста благосостояния». Частный бизнес и государственные экономические структуры изо всех сил зажмуривают глаза, чтобы не увидеть, как при сохранении площади изменилось качество наших лесов. Но всякому местному жителю, кто войдёт, к примеру, в контору территориального отдела Агентства лес­ного хозяйства по Иркутскому лес­ничеству, чтобы выписать себе древесину для ремонта старого или на строительство нового жилого дома, бросится в глаза объявление с предложением обратиться в другие лес­ничества области, потому что в Иркутском районе рубить уже нечего. Пеньков много. Деревья тоже стоят, но либо тонкие, либо кривые, либо больные, либо обгоревшие и вовсе засохшие.