– В советские годы существовал определённый культ профессии геолога. А вы стали именно «хирургом» – буровиком. Как это получилось?

– Мои родители оба были учителя и, конечно, хотели меня видеть в этой профессии. Но у меня были совсем другие интересы. Мы жили в грузинской деревушке на границе с Арменией. Недалеко от этой деревни располагалось крупное горнодобывающее предприятие. В детстве мы, мальчишки, часто заглядывали туда, ходили по разрезам, шахтам, штольням, собирали камешки. Было интересно. Кроме того, после окончания школы в приоритете у меня было два предмета – физика и математика, так что я ориентировался на поступление в технический вуз.

Ну, и фильмы любил смотреть геологические. В 1975 году (я тогда окончил школу) вышла знаменитая «Пропавшая экспедиция». Снимался там любимый артист Вахтанг Кикабидзе. Наверное, как-то все эти впечатления наложились друг на друга, и я поступил в Ереване в политехнический институт на горный факультет. А после вуза попал по распределению в сибирский регион, в Иркутскую область.

– Из тёплых краев и – в Сибирь. Не досадно было?

– «Познакомился» с Сибирью я ещё до поступления в вуз. На втором курсе, в 1977 году, во время третьего трудового семестра нас отправляли в составе стройотряда на БАМ. Тогда эта тема звенела. Я попал в Тынду, которая считается столицей БАМа – занимались строительством временного жилья (лагеря) для студентов, которых ждали из разных уголков страны. Так что тайга, комары – мне это было понятно.

Так нас всех захватила романтика – хотели вырваться из дома. Хотя душой не стану кривить: когда отправляли в Иркутскую область по распределению (мне тогда было 22), думал, три года отработаю по направлению и уеду. А не вышло: семья, дети, решил остаться здесь.

Семью, можно сказать, создал в поле, в палатке (смеётся). Жена тоже из геологической среды – геодезист. Общий семейный стаж на двоих в геологии больше 70 лет. Оба всю жизнь проработали в «Иркутскгеофизике».

– Значит, палатка стала первым домом для молодой семьи?

– На самом деле всё интереснее.

В первую мою полевую партию все жили в палатке с печкой-буржуйкой, нарами. Сезон у партии начинался в ноябре, а заканчивался ближе к концу апреля. В общем, захватывали всю сибирскую зиму, самые холода. А на следующий год я построил для себя зимовье – на севере Иркутской области, в районе посёлка Игирма. Смеялись, шутили все, конечно, – и руководитель партии, и коллеги, когда я стройку начал. И как не смеяться – опыта у меня тогда не было. Отсутствовали даже элементарные инструменты типа бензопилы.

Но я не отчаивался. Жильё получилось неидеальным – кривое, косое, зато своё, тёплое. Там и будущая жена поселилась со мной. Может, поэтому и замуж вышла – за мужчину с жильём (смеётся). Хотя пошёл я на такой отчаянный шаг – на стройку – из-за того, что мне очень некомфортно было зимой в палатке. Совсем замерзал. Однако всё равно периодически приходилось базироваться в 20-местных палатках, которые прозвали у нас «Бухенвальды» – их применяли, если надо неделю-две прожить в поле вне стационарной базы.

– Замерзали зимой в палатке – это самые первые впечатления от работы в поле?

– Нет, что вы. Когда приехал на место работы, то попал в северный городок Иркутской области – Усть-Кут (прожил там в итоге 22 года), и опять, как в студенчестве, мне выпало трудиться в районе БАМа, но уже не в стройотряде, а в составе сейсморазведочной партии. Нашей задачей было найти нефть на участках вдоль БАМа. Вокруг оказалось столько всего красивого и интересного: живописное озеро Хандинское в Казачинско-Ленском районе, тайга, много молодёжи – от специалистов сейсморазведки до буровиков.

Все вместе мы столько пережили. Были и анекдотичные житейские истории (тогда они, правда, такими не казались). Как-то в очередной раз меня оставили старшим подбазы на новогодние праздники. Наступает Новый год, чем-то на до отметить. Выпить крепкого нельзя, да и не было его. Подумали – может, торт приготовить? А из чего? Основных компонентов нет… Но всё-таки нашли «ингредиенты» – молотком имеющиеся у нас в запасе печенье и пряники размяли, смешали с варёным сгущённым молоком. Празднование нового, 1983 года удалось.

А однажды летом у нас на подбазе кончились хлеб и мука. Долго по разным причинам не летел вертолёт, который забрасывал продукты. Есть мясо (геологи умеют охотиться), рыба, а хлеба нет. Так что пришлось опять проявлять житейскую смекалку – вымочили макароны (их было много), замесили из них тесто и пекли хлеб, вкусные ландорики и даже готовили пельмени.

Всё это нас сплотило. Весь коллектив Ангаро-Ленской геофизической экспедиции был крепким, дружным, все вместе делили и горе, и радость. Поэтому сейчас, в наш профессиональный праздник, всех хочется от души поздравить и пожелать здоровья, долгих лет.

– К тому времени, когда вы заступили на место службы, в Иркутской области вдоль БАМа уже были сделаны геологические открытия?

– Разведка недр была в самом разгаре. И, к сожалению, до сих пор не открыто ни одного крупного нефтяного месторождения вдоль БАМа, хотя задачи такие стояли. Тем не менее отсутствие месторождений – это тоже информация. Так что наша работа была ненапрасной.

Я в геолого-разведочной партии отвечал за буровые работы, за соблюдение технологии бурения. Мы занимались сейсморазведкой: бурили неглубокие скважины. В студенческие годы нас ежегодно направляли на производственную практику по всему Союзу – Средняя Азия, Северный Кавказ. И нас натаскали в этом, мы знали не только теорию, но и практику буровых работ в различных условиях.

Но в Сибири были для меня и открытия. Прежде мы никогда не работали на передвижных буровых станках. Только на стационарных. А в Иркутской области сейсморазведка тогда проводилась уже на мобильных передвижных станках УРБ-2А2, смонтированных на автомобиле ЗиЛ-131. Местные буровики оказались очень опытными, научили нас быстро, рационально делать свою работу. Но я, кстати, до сих пор учусь – в геологии нет предела совершенству, как и в любой другой профессии. Если раньше я учился у старшего поколения, то теперь – у молодых.

– Попали ли вы на знаменитые сибирские «первооткрытия»? Какие впечатления от работы на Ковыкте, на Верхней Чоне?

– На первые фонтаны из первых скважин в Сибири я не попал – был ещё слишком мал, когда произошли эти знаковые события. Но изучением богатств Верхней Чоны и Ковыкты заниматься довелось. Наша экспедиция прошла большую часть Иркутской области от севера до юга, от Ковыкты до Верхней Чоны. Конечно, Ковыкта к тому времени уже приобрела свою репутацию: все знали, что там большие запасы газа. Но сколько – ещё предстояло посчитать.

Наших коллег – топогеодезические отряды – на эти объекты отправляли вперёд. И им доставались самые суровые испытания полевой жизни, ведь шли они в тайгу фактически на голое место, в том числе и на Ковыкту. А мы, отряд буровиков и сейсмиков – участники сейсморазведочной партии, уже знали, где именно на Ковыкте предстоит поставить палатки для жилья, да и территория под это уже была расчищена от леса.

Ковыкта запомнилась очень сложным геологическим разрезом, сложнейшим рельефом. Был случай (он врезался в память на всю жизнь), когда в пределах месторождения надо было переезжать с одного места на другое через горы-косогоры. И у нас за это время перевернулся два раза буровой станок.

Верхнечонское месторождение тоже было в то время именитым: на нём уже горели факелы на установках, где фонтанировала из-под земли нефть. Гудело так, что закладывало уши, когда находился рядом. Хотя, если честно, мы в то время не выделяли – работали на Ковыкте, Верхней Чоне, Яракте, Дулисьме…

– На что-то ещё хватало времени, кроме геологоразведки?

– Ну, во-первых, кроме непосредственно геолого-разведочной было много и другой работы. Когда я трудился в Ангаро-Ленской геофизической экспедиции, мы держали своё подсобное хозяйство, обеспечивавшее геологов, буровиков и других работников сельскохозяйственной продукцией – картошкой, мясом и молоком. Располагалось оно в деревне Омолой – в живописном месте в верховьях Лены, и считалось одним из передовых предприятий Усть-Кутского района. Трудилось там более тысячи человек, в подсобном хозяйстве держали более сотни крупного рогатого скота. В самой деревне Омолой геологи построили школу, скважину с питьевой водой для местного населения, новый коровник с автоматическими поилками и автоматическим удалением навоза. А непосредственно в Усть-Куте для наших нужд работала своя крупная свиноферма.

Занимались хозяйством местные жители, а нас привлекали на сенокос, на уборку картофеля. Геологи и буровики помогали. Если кто-то не умел, учились на месте. Смог бурить скважины – значит, работать косой точно научишься.

На увлечения у молодых тоже всегда время находилось. Во-первых, я ярый болельщик футбола. Хоть сам не играю, но очень люблю следить за процессом. С вахтовой работой раньше это увлечение было сложно совмещать. Но где-то в 1984-1985 годах у нас появились телевизоры со спутниковым оборудованием, их привезли специально из Прибалтики для геологической партии. Так что иногда была возможность реально болеть за футбольную команду. Но традиционно в экспедициях слушали радио. Это определённая часть культуры быта геологов. Радио было в обязательном порядке почти во всех жилых помещениях.

Кстати, прямо в спартанских полевых условиях делали мы и «красный уголок». Там люди могли играть в карты, домино, шахматы, организовывали чаепития. Был такой, как теперь скажут, проект по линии комсомола – выездная библиотека. В Усть-Куте книги выдавал комсомольскому работнику библиотекарь нашей экспедиции, чтобы отвезти их на вахту. Меня тоже активно нагружали такой общественной работой – по обеспечению полевиков периодическими изданиями, книгами.

– Книги были идеологического характера? «Капитал» Карла Маркса?

– Экспедиционная библиотека была достаточно богата: Проскурин, Довлатов, Твардовский, Симонов, Васильев. Были и книги Александра Дюма, Жюля Верна и так далее.

А «Капитал» я прочитал ещё в школе. Кстати, сейчас даже купил бы эту книгу – люблю собирать старинные издания, это своеобразное хобби. Началось всё с поездки в Киренск. При развале СССР многие библиотеки развалились с ним. Я находился в командировке, жил в гостинице, где одна из комнат была завалена книгами из библиотек райкома партии. С разрешения работников я поживился никому не нужными старинными, 1925–1940 годов, трудами политических руководителей бывшего Союза. Есть коллекция стенограмм выступления делегатов первого съезда народных депутатов СССР. В общем, много чего собирал, за что жена выражала недовольство – негде хранить. Сейчас, после частичной «фильтрации», «антикварную макулатуру» храню на даче.

– Нередко слышу от геологов и геофизиков, что они не хотят, чтобы дети пошли по их стопам. Но династийные семьи при этом всё-таки не редкость. А как у вас получилось?

– У меня в семье сколько человек, столько и профессий: мы с женой в геологии, дочь – специалист по персоналу, сын – финансист-юрист. Но я действительно не хотел, чтобы они пошли по моей дороге. Даже если бы у меня было сто сыновей и ещё один, я и сто первого не хотел бы видеть буровиком (смеётся).

– Почему?

– А представляете, если бы все собрались дома вечером – одни буровики или геофизики? Сидим, друг на друга смотрим, и поговорить не о чем. А когда в семье у всех разная работа – интереснее.

Да и просто не хотел, чтобы в поле они жили. У многих людей моей профессии дети росли дома, а родители в это время – в поле. Есть даже знакомые (слава богу, меня это не касалось), которые звонили друзьям из экспедиции: «Сходи, мою жену забери из роддома». Может, это и романтика, но я такого детям не пожелал бы. Поэтому, когда родился первый, жена перешла на другой режим работы, ближе к дому.

– То есть, если бы вам предоставился выбор, вы бы сами пошли в другую профессию?

– Я? Снова бы пошёл в геологическую отрасль.