Как
Кузьмищев жене жизнь облегчал

— "Вот,
получай искомое!" — Кузьмищев
открыл дверь собственной квартиры
и протолкнул в дверь румяную,
краснощекую деваху. Жена, изумленно
вытаращив глаза, переводила глаза с
дражайшего супруга на девку и
обратно и ничего не понимала. Потом,
молча повернувшись, ушла на кухню.
Через минуту вернулась. В руках ее
была огромная скалка. Дальнейшее
Кузьмищев не помнит…

Потом
Кузьмищев, лежа с перебинтованной
головой, давал жене показания.

— Ты что это,
скотина, — был первый вопрос
очнувшемуся супругу, — и так мне всю
жизнь перевернул, так еще девок
домой приводишь. Совсем наглость
потерял — при живой еще жене и детях
шуры-муры прямо на моих глазах
разводишь. Да я тебя… — и над
перебинтованным супругом мощным
кулаком задвигала.

— Клава, — с
трудом ворочая языком, взмолился
Кузьмищев. — Ты что, с ума
сдвинулась? Какие шуры-муры?

— Как какие? А
девка нарумяненная.

И тут
Кузьмищев все напомнил жене. Весь
предыдущий процесс. А дело было так.
Насмотревшись всякой мерзкой
рекламы, его супруга затребовала:
"Купи мне, Кузьмищев,
"Индезит"! С ума баба сошла — не
нравится ей, вишь ли, ее старое
корыто. Прямо старухой стала из
пушкинской сказки о золотой рыбке.
"А еще купи мне машину
посудомоечную, чтоб сама посуду
мыла и даже вытирала". Пылесос ей
купи, чтоб с влажной уборкой —
надоело ей, вишь, по полу тряпками
елозить. Да он что, Давид
Копперфильд, что ли, такие вещи
доставать! А баба-то не унимается.
Клавка его то есть. Претензии и
потребности растут, а зарплата
Кузьмищева — наоборот.

Дальше —
больше. Манкировать своими
супружескими обязанностями стала.
А потом и вовсе на диван в другую
комнату переехала. Только
Кузьмищев в комнату под бочок
клавкин — как тут же крик: уйди,
постылый! Устала я. И тапком под
диваном шарит. Обидно мужику.

Задумался
Кузьмищев над ситуацией. Может,
впервые в жизни задумался. Первая
мысль была: телевизор разбить. Чтоб
Клавку дурными примерами не
совращал. Хотя если разобраться,
так, может быть, и правда
какая-никакая была в словах жены?..
Там, на порочном Западе, жены ну ни
хрена хозяйством не занимаются!
Только и знают, что загорать на
пляжах. Все за них по дому машины
делают. Оттого, думал Кузьмищев, на
погрязшем в пороке и блуде Западе
все домохозяйки такие справные и
ладные, с лица пригожие да до
мужиков охочие, что не знают они
этих треклятых хозяйских забот.
Видел он таких домохозяек на
страницах буржуазных журналов да в
аморальных фильмах. Только была
одна закавыка в этом непростом
деле. Вся эта буржуазная потеха
стоила больших денег. А их — что
баксов, что деревянных — не было. А
если и появлялись деньги иногда, то
сразу исчезали куда-то, а куда — он
не помнит. Просто потому, наверное,
что мало их было. Что же было мужику
делать?

Думал он
день, думал два, думал целый месяц.
Была бы рыбка золотая, как у того
старика, к ней бы за советом сбегал.
Так ведь в их соседнем болоте даже
жабы перевелись, не то что золотые
рыбки.

Но, видимо,
нищета и скупость Кузьмищенского
существования заставила крутиться
его мозговые извилины с новыми
оборотами. Денег нет — это ясно. Как
же помочь жене с ее требованиями? И
вот додумался. Привел в дом деваху
(где-то на вокзале нашел).

— Смотри, ей
ночевать как раз негде! Какая
молодая да справная! Тебе подмога
будет. Ежели ее отмыть да как
следует подкормить, она тебе и
постирает, и сготовит, и
пропылесосит, отожмет и погладит.
Силищи у нее на десятерых! Да и в
супружеском смысле и тебе, и мне
облегчение будет. А уж денег
сэкономим…

Так примерно
сказал своей жене Кузьмищев. Так
или приблизительно так. Он точно не
помнит. И вообще после этого он стал
плохо помнить. И говорить стал
медленнее. Не как раньше. Он даже не
помнит, что там сразу после его слов
произошло. Темно как-то стало! Потом
пустота… Словно провалился
куда-то.

— Вот и пойми
этих женщин! — С забинтованной
головой констатировал после
Кузьмищев. — Хотел-то как лучше!