— Что же вам, Владимир, виделось в то время из-за кулис?

— Долгое время меня не покидало ощущение счастья, что
я работаю в любимом театре и совсем неважно в какой
должности в нем состою. Но в те годы я как монтировщик
знал как бы все существо спектакля, его художественно-постановочные
особенности. За два года я практически пересмотрел все
спектакли сезона и знал наизусть все мужские и женские
роли. В эти годы я практически проходил школу опереточного
всеобуча, потому что на сцене работали блестящие мастера
жанра — Загурский, Шнейдерман, Волошина, молодые
Лесовой, Куманцев, Хохолков и вершина непревзойденного
актерского таланта Виктор Жибинов. Меня всегда поражало
их безошибочное ощущение зрителя, умение точно находить
в роли наиболее яркие моменты и предельно выразительно
их интерпретировать. И при этом как будто специально
ничего не делая. Эта естественность поведения, умение
раствориться в роли и в то же время оставаться самим
собой было для меня, казалось бы, никогда недостижимым
совершенством…

Первую роль, которую тогдашний режиссер театра Мирон
Лукавецкий поручил Владимиру Яковлеву, был Громобой
из оперетты И. Штрауса «Летучая мышь». Зритель, любящий
иркутскую оперетту, вероятно, помнит этот образ подвыпившего
служителя театра, который в нужный момент
творит гром с помощью приспособлений. Яковлев играет
эту роль уже 23 года, играет как и в первый раз азартно,
смешно, точно передавая все нюансы нетрезвого человека.
После этой первой роли выпивохи последовало несколько
образов нетрезвых героев. И становилось тревожно за это
однобокое сценическое использование начинающего артиста.
Хотя, скажем, в том же образе помрежа из «Мадемуазель
Нитуш» уже проглядывали способности артиста к импровизации,
предельной искренности и яркому преувеличению.

— Владимир! Теперь в вашем творческом багаже 70 ролей.
Вы стали играть не только комедийные роли в музыкальных
спектаклях — опереттах, водевилях, мюзиклах, но и участвуете
в рок-операх и даже в балетных спектаклях. Что это
— следствие обретенной храбрости, проявившейся актерской
всеядности, или же стремление отойти от жанровой односторонности?

— Меня от складывающегося исполнителя «пьяных» ролей
спасла наш художественный руководитель театра Наталья
Печерская, ей я обязан всей моей актерской
биографией. Она, нисколько не ограничивая фантазию актера,
умеет направить на экономное и зрелищное воплощение
идеи образа и спектакля. Актер, хочет он того или нет,
сегодня нарабатывает штампы, которые могут перемещаться
из образа в образ и до какого-то периода обеспечивать
успех у зрителя, но этот путь недолговечный. Вот почему
когда я играю роль Смерти в рок-опере «Жизнь и смерть
Хоакина Мурьеты», я обретаю новую стилистику решения
образа, новые требования к моему далеко не оперному
вокалу. Или партия Квазимодо в балете «Эсмеральда».
Трагический персонаж, в котором горе и любовь тесно
переплетаются, и их нужно было передать средствами хореографии
и пантомимы. Эти, казалось далекие друг от друга
персонажи, учили меня думать, искать в роли глубинное,
но доносить до зрителя без натужности, просто и понимаемо…

За двадцать с небольшим лет работы в Иркутском музыкальном
театре Владимир Яковлев стал популярным,
любимым артистом. Он в совершенстве владеет способностью
воссоздавать на сцене комедийное, делая это с предельной
серьезностью, потрясающей уверенностью в реальности
и закономерности поведения своих героев. Его фантастическая
изобретательность, кажется, формируется прямо здесь,
на сцене, на глазах зрителя и, подогреваемая зрителем,
кажется, тут же умрет по окончании спектакля, чтобы вновь
возродиться на другом спектакле и опять же побуждаемая
зрителем, но совершенно с другим набором трюков, жестов,
голосовых модуляций. Владимир Яковлев, безусловно, с
годами обрел не только актерское совершенство, но и
мудрость и, я думаю, именно эта возрастная зрелость
позволила артисту создать совершенно новый, философичный
и жизненно убедительный образ Альфреда Дуллитла в мюзикле
Ф. Лоу «Моя прекрасная леди». Все в этой роли органично
и тесно переплетается — большие монологи, проникнутые
особым полетом мысли, моралью, горечью утраченной свободы,
личностным надломом и эдакой показной разухабистостью,
которую Яковлев одержимо проявляет в танцевальных номерах
Дуллитла, ставших продолжением и выражением личностной
трагедии «самого выдающегося моралиста Англии».

Сегодняшний бенефис заслуженного артиста России Владимира
Яковлева — это лишь кратковременная остановка в пути,
чтобы оглянуться на путь пройденный, чтобы взглянуть
на содеянное, чтобы вдохнуть новые силы и, будучи овеянным
любовью зрителя, уверенно двинуться к новым ролям,
к заслуженному званию Народного артиста!