!I1!Сегодня исполняется 90 лет Ленскому расстрелу — одному
из трагических событий российской истории. В советской
историографии эта трагедия трактовалась как «расправа
царских войск над рабочими и еще раз показала массам,
что царизм — злейший враг народа и добиться своих прав
путем петиций нельзя, самодержавие надо свергнуть».

Нынешний уровень исторического знания дает возможность
избавиться от идеологических стереотипов и рассматривать
ленские события в русле становления российской демократии,
истоки которой — в реформах 60—80-х годов XIX века. Это
проблема и наших дней: как и в начале прошлого века,
в веке нынешнем налицо противостояние монополистического
капитала (естественных монополий) демократическим свободам
и правам человека — фундаментальным устоям правового
государства.

Капитал, как показывает историческая практика, относительно
легко монополизирует социальное пространство и время.
Причина легкости — совместный интерес хозяина и работника.
Государственной власти сделать это гораздо труднее:
нет непосредственного материального интереса, в лучшем
случае — опосредованный. Отношения труда и капитала
регулируются государством, оно по своей природе своеобразный
третейский судья в вечном противоборстве хозяина и работника.

!I2!Акционерное общество «Ленское золотопромышленное товарищество»
(«Лензото») было крупнейшим монополистом. Оно владело
570 приисками, Бодайбинской железной дорогой, имело
собственную флотилию, контролировало торговлю, производство
пива, водки, а также лесопильные и железоделательные
заводы, кожевенное и мукомольное производства. На долю
«Лензото» приходилась половина всей золотодобычи Сибири.
Среди акционеров — граф С.Ю. Витте, императрица Мария
Федоровна, мать Николая II, предприниматели А.И. Вышнеградский
и А.И. Путилов, лондонская компания «Лена Голдфилдс».

Компания «Лензото» была полновластным хозяином обширной
территории. Сибирская поговорка «Закон — тайга, прокурор
— медведь» точно отражала специфику времени. Администрация
приисков игнорировала фабричное законодательство: рабочий
день превышал 12 часов, зарплата была низкой, часть
ее выдавалась талонами для приисковых лавок, постоянно
нарушались договоры о найме, системой стали принудительные
работы в праздники, невыносимы были жилищные и бытовые
условия. Таковы причины забастовки, начавшейся 13 марта
на Андреевском прииске. Спустя несколько дней забастовщиков
поддержали 48 приисков. Рабочие избрали центральный
стачечный комитет, который координировал действия всех
приисковых стачкомов. На общем собрании была выработана
петиция к администрации с требованиями 8-часового рабочего
дня, повышения зарплаты на 10—30%, улучшения жилищных
условий, медицинского обслуживания, продовольственного
снабжения, а также удаления наиболее одиозных лиц из
приисковой администрации. И хотя забастовка и требования
рабочих были юридически обоснованы (закон от 2 декабря
1905 г.), администрация компании игнорировала петицию
и пригрозила репрессиями. Окружной инженер П.Н. Александров
21 марта заявил: «Так как приисковые рабочие к работам
не приступили, то они будут заключены в тюрьму, те же
из них, которые возбуждают рабочих к продолжению стачки,
будут заключены в крепости». Направленный иркутским
губернатором Ф.А. Бантышем помощник начальника жандармского
управления ротмистр Трещенков заявил: «Ну какая это
забастовка. Я не с такими справлялся! Эту всю шваль
я быстро призову к порядку». По его распоряжению был
арестован стачечный комитет. Утром 17 апреля рабочие
обратились к окружному инженеру Н.К. Тульчинскому, также
направленному губернатором для мирного урегулирования
конфликта, с просьбой помочь освободить арестованных.
Последний посоветовал обратиться с таким ходатайством
к товарищу прокурора Преображенскому, находившемуся
на Надеждинском прииске. Около трех тысяч рабочих пошли
на Надеждинский. Но символическое название прииска не
помогло: надежда рабочих на справедливость власти
— местной и губернской — была расстреляна. Оставалась
еще власть столичная — правительство, Государственная
дума, министерство юстиции. По этим адресам 18 апреля
член стачкома рабочий М.И. Лебедев направил телеграмму
о расстреле. «Считаем виновными происшедшего (убито
и ранено около 500 человек) ротмистра Трещенкова, товарища
прокурора Преображенского, судью Хитуна, употребивших
оружие, не убедившись в наших мирных намерениях. Ввиду
весеннего перерыва сообщения с краем просим немедленного
назначения судьи с полномочиями следователя». Просьбу
рабочих услышали: по распоряжению императора для расследования
обстоятельств трагедии была создана правительственная
комиссия во главе с сенатором С.С. Манухиным. Госдума
создала свою комиссию во главе с А.Ф. Керенским. Спустя
два месяца после трагедии столичные эмиссары прибыли
в Бодайбо. В ходе расследования, а оно продолжалось
месяц, «было допрошено 675 свидетелей, среди них 202
раненых, а также подрядчики, служащие и торговцы. Были
подвергнуты допросу находившиеся на приисках офицеры и
нижние чины местной воинской команды». С.С. Манухин
лично осмотрел жилые бараки, мастерские, больницы, магазины
на приисках и в докладе Николаю II отметил крайне тяжелые
условия на приисках и возложил всю вину за беспорядки
на руководство компании и администрацию приисков. Комиссия
Госдумы также пришла к выводу, что забастовка носила
мирный экономический характер и рабочие никаких политических
целей не преследовали. «Присутствие среди бастовавших
ничтожного числа политических ссыльных, из которых некоторые
даже открыто не сочувствовали забастовке, не могло придать
ей противогосударственный характер». Исходя из этого
было прекращено дело о стачечном комитете. «Ротмистр
Трещенков, который допустил преступное бездействие,
а затем превысил власть, был подвергнут уголовному преследованию».

По итогам расследования была реорганизована администрация
компании: отозваны государственные чиновники Бояновский
и Липшин, а затем — главноуправляющий Белозеров. Монопольное
положение компании в Ленско-Витимском золотоносном районе
было ликвидировано.

И еще. События на Лене сразу стали известны в Иркутске,
общественность которого отнеслась к ним с сочувствием.
В летописи Н.С. Романова 19 апреля сделана запись:
«Получено известие, что на приисках Ленского товарищества
войска прибегли к оружию. Убито 107 человек, ранено
83». А 28 июля: «Прибыли с Ленских промыслов жены
и дети рабочих, убитых 17 апреля ротмистром Трещенковым».
В сентябрьских записях упомянуто о двух собраниях иркутской
общественности, где обсуждались ленские события.

Ленские события с трагической ясностью показали, что
политические и социальные реформы, проводимые либеральной
буржуазией, наталкивались на сопротивление консервативных
и реакционных кругов. Своеобразными символами этого
противоборства были С.С. Манухин и министр внутренних
дел А.А. Макаров, «прославившийся» при обсуждении в
Госдуме Ленского расстрела фразой: «Так было, так будет».
И есть, наверное, какой-то глубинный смысл в дальнейшей
судьбе этих чиновников, предопределенный их отношением
к ленской трагедии. Макаров — одна из многочисленных
жертв красного террора: 5 сентября 1918 года был расстрелян
по постановлению ВЧК. Вторая часть афоризма — «так
будет» — оказалась пророческой для автора. Манухин
в декабре 1917 г. был уволен новой властью со службы
с «правом ходатайствовать о назначении пенсии». Умер
17 апреля 1922 года, в десятую годовщину событий, о
которых честно рассказал. Так Ленский расстрел стал
для них не только личным нравственным выбором, но и
выбором судьбы.