— У меня еще на памяти популярная когда-то песня со
словами «Хороша страна Болгария, но Россия лучше всех!»
Песню знали все, а Болгарию — лишь счастливчики,
побывавшие там. Вы раньше не были в этой стране, Виталий
Константинович?

— Представьте себе, был. Я оказался в Болгарии во второй
раз. В 1979 году с Театром сатиры мы ездили в Софию.
И тоже с двумя спектаклями, в обоих я был занят. В
основном, конечно, туда возили Андрюшу Миронова, который
блистал тогда в роли Фигаро. И в пьесе Гельмана «Мы,
нижеподписавшиеся…»

— Играл Леню Шиндина, заварившего весь сыр-бор?

— Да. И очень здорово играл… Отступлю малость, можно?
Когда по возвращении в родной театр режиссер Казимировский
предложил мне вводиться на роль Малисова, зная, что
я играл ее на московской сцене, я сказал: «Семен Савельевич,
давайте не будем». Я не захотел просто портить впечатление
от столичной постановки — она на всю жизнь в памяти
осталась. Но там мы этот спектакль 8 месяцев репетировали!
И когда Плучек показал в ВТО рабочую репетицию «Нижеподписавшихся»,
то попенял: «Девятый месяц пошел, но, видите, единственный,
кто знает текст назубок, — это Венгер». На что Жезмер,
тогдашний главный режиссер охлопковцев, как он сам мне
потом рассказал, похвастался: «Наше воспитание!»

— По правде говоря, не ожидала, Виталий Константинович,
что простой вопрос подтолкнет вас к столь давним воспоминаниям…

— Как раз 25 лет назад случился тот первый для меня
счастливый визит в Болгарию, а для коллектива Сатиры
— уже обычный, рядовой. Четверть века будто корова
языком слизнула. Все помню. Нуйкину играла Таня Ицыкович,
потом она Васильевой стала, человечески резкая, интересная
актриса была в паре со мной. И очень много сцен с Андрюшей
у меня было. Оформлял спектакль сын покойного Романа
Ткачука, такая сложная довольно установка была, сложнее
даже, чем у нас тут в «Лире» (коротко смеется). Дело,
вы знаете, в поезде происходит, у нас общение шло через
окна из купе в купе на скором ходу, один вагон, настоящий,
подлинный, зритель видел в разрезе — его распилили
пополам, а во втором вагоне на развороте крупным планом
— купе, где основные сцены происходили. И очень было
сложно работать, поскольку скорости были неимоверные,
как у ленинградской «Стрелы». Волосы и галстуки относило
вихрем! И шел спектакль без антракта 1 час 35 минут.

— Болгары с интересом его смотрели?

— Да, но мы тогда гастролировали сначала километрах
в двухстах от Софии, в городе Враца, а у них тоже шел
этот спектакль, получилось нечто вроде творческого соревнования.
Я сразу подружился с болгарским Малисовым, его звали
Витя, меня — Виля. Мы с ним долго переписывались потом
— до самых 90-х, когда все вообще обрушилось. Правда,
дружба эта привела однажды к курьезу. Сейчас уже смешно,
а тогда мне не до смеха было.

— Ну, курьез грех пропустить в рассказе о событиях
любой давности!

— Однажды этот Витя Малисов повез меня по историческим
местам, рассказывал про сражения болгар с турками, а
когда вернулись, его жена усадила нас обедать. Подала
традиционные болгарские шпикачки, залитые яйцом, запеченные
с помидорами, и под эту закуску выпили мы вина, после
чего он отвез меня в гостиницу отдыхать — она там,
как наш Дом актера, в нескольких метрах от театра. И
я, переполненный впечатлениями, солнцем, едой и вином,
погрузился в сон и… проспал. Такой конфуз. Даже телефон
не слышал. Очнулся от громкого стука в дверь, понять
ничего не могу, слышу только, как заполошно зовут из
коридора: «Виталий Константинович! Виталий Константинович!»
Я открываю дверь: «Милый, ну ты еще в трусах! Второй
сигнал уже был!!» Благо, я играл без грима, с третьим
сигналом вскочил на сцену — поехали! Отыграли все нормально.
После спектакля давал объяснение Плучеку. Обошлось.

— Тогда уж и про второй спектакль, хотя бы вкратце.
Для завершенности параллели с нынешней поездкой в Болгарию.

— Я играл американского посла в густонаселенном спектакле
«Ее превосходительство», автора забыл. Мне сшили костюм
из французской ткани, а шил Слава Зайцев, снимал с меня
размер, и я сразу попал на язык Ширвиндту. Он, не выпуская
изо рта трубку, обронил, проходя мимо: «Ну, Виталий,
пропал…» А я не врубился, простодушно спросил: «Почему?»
Он: «Старик, я заметил, Зайцев возле тебя стоял на 15
минут дольше, чем возле других мужиков!» Это же Шуру
Ширвиндта надо знать, чтобы представить, как этот намек
звучал из его уст.

— Умеете вы посмеяться над собой, Виталий Константинович,
но ведь опять отвлеклись…

— Как и сейчас, мы тогда 6 спектаклей сыграли, три
во Враце, потом три в Софии. Главный ажиотаж был даже
не вокруг Миронова, а вокруг Папанова. Туча болгарских
пионеров! Они же встретили его как героя знаменитой
серии мультфильмов, скандировали: «Дя-дя Волк! Ну, по-го-ди!»
И заставили его произнести несколько фраз (искусно
подражает голосу А. Папанова).

— Какой же показалась вам сейчас столица Болгарии?

— Сейчас и Варна, и София стали разноцветными, как
все нормальные города. А тогда там был сплошной кумач,
все красным-красно от плакатов и лозунгов, как и в нашей
стране. Я в этот приезд по Софии почти не ходил, меня
в тот раз везде водил Игорь Альтер и все показал. Сейчас
просто ради воспоминания посмотрел, но многое не узнал:
столица изменилась, естественно, за четверть века.

— Например?

— Я нашел площадь, но не обнаружил на ней мавзолея
Тодора Живкова. Болгары как-то быстрее распорядились,
обошлись без симпозиумов и конференций.

— Никаких народных волнений?

— Абсолютно! Раз-раз, похоронили на какой-то горе,
в месте, недалеко от которого он родился. Правда, мавзолей
очень долго разбирали: там ценится очень дерево, цемента
много, всяких сланцев, а дерево в дефиците. Из Варны
ехали через всю страну на автобусе 10 часов — везде
трубы в городах и пылеуловители, а для топлива ящики
возле магазинов расколачивают, собирают дощечки… Жаль,
не могли мы в Габрово заехать, потому что у нас впереди
была Шипка и мы уже запланировали подъем на нее, за
что надо поклониться низко Коле Дубакову, заслуженному
артисту: он не пропускает достопримечательности, а благодаря
его настояниям мы в свое время в Киеве почти все храмы
обошли.

— Чувствую, не столько вы Шипку покорили, сколько она
вас?

— Эмоционально это было, конечно, самое сильное впечатление.
Прекрасна Варна, одно слово — морской курорт. В середине
июня, хотя уже жара была и начался морской сезон, зрители
ходили смотреть наши спектакли: не скажу, что это были
ломовые аншлаги, но мы с Наташей Королевой, народной нашей
артисткой, зашли посмотреть первый акт Мольера — партер
был весь забит! Вся прелесть болгарская словами трудно
выразима. Но даже на ее фоне Шипка — это что-то особое.
Многие из нас прослезились, слушая рассказ экскурсовода
о том, как геройски погиб и замерз тут иркутский полк.
Когда мы вышли на смотровую площадку, открылась панорама,
как на ладони, своего рода музей под открытым небом:
пушки установлены, и флаги, и крест какой-то вдалеке,
братская могила… В башне мы увидели картину, которую
уже не забыть: трупы, трупы, заснеженные трупы, сломанные
флагштоки — победили, отогнали врага, но в живых никого
не осталось. Потрясающая картина. Называется «На Шипке
все спокойно».

— А как вы поднялись-то, Виталий Константинович, на
эту гору?

— Меня спрашивают: а чего ты потащился? Так у нас профессия
такая! Мы все время проверяем себя, на что способны,
делаем открытия. Жива ли еще душа, вибрирует? А мне
вдобавок важно было понять, вылечили мне ногу или нет?
Надо было преодолеть 970 ступенек и еще 35 метров этой
башни знаменитой. Стрельцов, директор наш, заказал лекцию.
Но не все откликнулись. Я надел кепку и пошел, вслед
мне предостерегающе кто-то: «Константиныч, ты смотри…»
Я им: «Не дождетесь!» Но трудно было. И когда я преодолел
последний виток в 35-метровой башне, ребята наши наверху,
увидев мою голову, загудели. Я говорю: «Все, ухожу!
Где туш, где фейерверк?!» А если всерьез, болгары по
генам передают благодарность русским, которые умудрились
поднять на Шипку пушки, чтобы защитить их. Совсем недавно,
в 1995-1997 гг., они воздвигли храм в память о погибших
русских. Он тоже на холме стоит, виден издалека, золотом
маковок блестит, напоминая храм Василия Блаженного. Мы
зашли туда, поставили свечечки… Болгары, в отличие
от нас, все говорят и понимают по-русски. К русским
очень хорошо относятся, хотя кумачовый период свой след
оставил, повлияв на охлаждение чувств.

— Вы это как-то ощутили на себе?

— Ни в коей мере! Наоборот, все встречи были необычайно
сердечными, а гостеприимство — безграничным. В Варне первый
спектакль вылился просто в праздник, поскольку там были
представители нашего дипкорпуса, и атташе, и секретариат,
и актеры разных театров, которые пели нам здравицы
на болгарском языке. И вино лилось рекой, на столе было
множество всяких яств. Мы раздавали сувениры, книжки
дарили — там и мои были, и Виктора Егунова, и Виталия
Сидорченко. А с профессурой Болгарской театральной академии
какая незабываемая встреча была! Там собрались педагоги-практики,
театралы. Директор Театра Болгарской Армии, он же председатель
театрального общества, обаятельный интеллигентнейший
человек, устроил нам эту встречу, во время которой мы
поняли, что болгарские коллеги наши работают и живут
пока очень трудно. Они удивлялись, что мы через
всю Россию добрались до них. Наше предложение посетить
в ответ Байкал вызвало у них печальные междометия. Желание
и стремление, безусловно, налицо, но… И получают они
не так много, и пенсии у них маленькие.

— Что-то вы под конец заминорили, Виталий Константинович?

— Да я-то, напившись всего в Варне, в Софии переключился
на фрукты-ягоды и съел их столько, что до сих пор, кажется,
чувствую вкус болгарской зелени во рту. Я что? Я человек
счастливый был и до этой поездки, а после нее — тем
более.

— Можете открыть, почему?

— Могу. Но не своими словами, а повторю вслед за выдающимся
хореографом Игорем Моисеевым: «Счастье — это когда
тебе ничего больше не нужно, кроме того, что у тебя есть».
Я считаю точно так же!