Убегающая натура
До начала концерта оставалось ещё полчаса, но зрительный зал в Новом театре Гиллера был уже переполнен – кажется, впервые со дня открытия. Даже раскланиваясь друг с другом, господа не сводили глаз с занавеса, словно опасаясь, что его откроют раньше времени. Две недели назад газета «Иркутские губернские ведомости» поместила заметку под названием «Гейши» – и сейчас же по городу понеслось: «Самые настоящие, из Киото! Имеют там огромный успех», «Их выписали в Петербург, а Гиллер уговорил дать несколько представлений в Иркутске». Билетов, естественно, не хватило, а приставные кресла так разрушили иерархию, что приказчик с потным красным лицом оказался в ближайшем соседстве с затянутым в узкий мундир действительным статским советником.
Чтобы получить удовольствие, нужно лет пятнадцать прожить в Японии
Но вот ровно в половине девятого занавес начал раздвигаться, открывая взорам истомившейся публики чайный домик и девять хрупких фигурок, которые Александр Иванович Виноградов сразу же окрестил восковыми. Они, впрочем, двигались, отвешивали земные поклоны и даже брали в руки музыкальные инструменты, напоминающие мандолины. Но звуки, старательно извлекаемые, не складывались в мелодию, а сами гейши так жалобно взвизгивали, что публика терялась.
Веера сменялись зонтами, шарфами и даже мечами, но движения танцовщиц оставались однообразными, мимики же и вовсе не было никакой, и когда в антракте публика высыпала в фойе, несколько вальсов, исполненных театральным оркестром, показались верхом совершенства. Однако никто не высказывался пока, только критик, подписывавшийся в газетах «Н.Б. – Р», что-то явно язвительное говорил Александру Ивановичу Виноградову.
– Зрелище, безусловно, непривычное и уже потому несценическое, но с точки зрения культурного многообразия любопытное, и весьма, – пытался смягчить Виноградов. – Я бы даже сказал, наводящее на размышления. Согласитесь: чтобы получать удовольствие от таких вот концертов, надобно лет пятнадцать прожить в Японии. Посему я предвижу серьёзные осложнения между нашими странами в будущем.
– О, куда хватили вы, Александр Иванович! Да при чём тут политика?
Но Виноградов лишь покачал головой и отправился в зал. Да и, правду сказать, давался уже третий звонок.
«Уж лучше бы они были ненастоящими!»
Во втором отделении прозвучала одна знакомая многим мелодия – и зал сразу же встрепенулся, но гейши снова «заморозились», и сидевший в третьем ряду заезжий пародист Эрнани раздражённо подумал: «Восковые! Только притворяются настоящими». Впрочем, это было приятное раздражение, потому что Эрнани пришла в голову мысль представить «Пародию на настоящих гейш». Действительно, несколько дней спустя его афиши приглашали уже в Общественное собрание. Все роли артист исполнял один, и это лишь добавляло комизма. Публика с удовольствием посмеялась, а разъезжаясь, вспоминала артистку Арцыбашеву, ещё недавно изображавшую гейшу в одноимённом спектакле.
– А ведь все говорили тогда: дивно как хороша, но всё-таки не настоящая, вот бы на японских-то гейш поглядеть хоть глазком! Поглядели… – заключила дама из близких к театру кругов.
И всё же нашёлся один чрезвычайно довольный гейшами господин – хозяин Нового театра Гиллер, получивший наконец полный сбор. Правда, с отъездом японочек снова установилось затишье и на спектакль «Катерина», заявленный на 20 марта, продали только два билета. Нынешний театральный сезон вообще завершался плохо: антреприза оперного предприятия Кравченко понесла убыток без малого в 37 тысяч рублей, с дефицитом доигрывала и драматическая труппа Долина. Театр Гиллера открылся лишь полтора месяца назад, но потери уже составили 5 тысяч рублей! «Неужто и вправду не стоило вкладываться в театр?» – опасливо предположил коммерсант, но признавать поражение всё-таки не хотелось, и Гиллер решился лишь чуть подправить курс.
Первым делом он вызвал театрального администратора Ливского, и спустя полчаса тот уже получал расчёт. Следующей мишенью стала администрация театрального ресторана «Модерн». Как правило, после спектакля зрители попадали «в объятия» официантов, предлагавших ужин a la сarte, соблазнявших московскими деликатесами, «только что доставленными экспрессом». Так оно и задумывалось Гиллером, не случайно он выписал из столицы повара-иностранца Фаве; но теперь ясно виделось, что знаменитость не оправдывает надежд да и официанты излишне назойливы и болтливы. Более того, отобедав однажды за собственный счёт, Гиллер установил, что цены в «Модерне» неимоверно высокие. Коротко говоря, в следующем же номере «Губернских ведомостей» появилось объявление: «Ресторан «Модерн» перешёл в ведение новой администрации. Все дефекты устранены. На кухню обращено особое внимание. Цены понижены».
Охотничье общество приглашает посмотреть балетные номера
У старого театрального волка Кравченко манёвры Гиллера вызвали лишь улыбку. Сам он действовал очень решительно и ещё в январе нынешнего, 1907 года предложил антрепренёру Долину объединиться – и против Нового театра, и против всех, кто сможет составить им конкуренцию. К «военным действиям» Долин был не склонен, но он очень хорошо понимал: без союза с оперной антрепризой зрителей в его зале может оказаться меньше, чем артистов на сцене.
Кравченко обнадёживала и готовность местного самоуправления к расширению арендуемого им театра. Отцов города не останавливал даже риск изуродовать интерьеры: ради дополнительных мест они были готовы уничтожить все ложи бенуара, обрубить закруглённую оркестровую яму и отказаться от кресел, заменив их компактными стульчиками. Эти «меры» обещали увеличить доходность городского театра как минимум на 50 тысяч рублей, то есть покрыть нынешний дефицит – разумеется, если публика встретит перестройку театра с пониманием. Однако поручиться за публику было невозможно.
В сезон 1906-1907 годов иркутяне выложили на зрелища 208 тысяч рублей, из которых две тысячи осели в кассах любительских театров Общества приказчиков и Ремесленного собрания. «Цифра небольшая, но в пересчёте на зрителей весьма и весьма опасная, – делал вывод Кравченко, – а тут ещё и общественные балы, оттянувшие самую постоянную публику; нынче даже и Охотничье общество приглашает «посмотреть балетные номера, «живые картины», спектакль, послушать оркестр балалаечников и просто потанцевать». Нет, верно пишут в иркутских газетах: город перенасыщен зрелищами!»
Особенно раздражали Кравченко заезжие знаменитости – братья Адельгеймы, один из которых сокращал спектакли речью-скороговоркой, а другой удлинял своими бесконечными завываниями. Как-то, общаясь с критиком Н.Б. – Р, Кравченко съязвил: «Приди покойный Шекспир на их представления, его бы разразил паралич».
Антрепренёра же Долина всего более раздражал «Электрический иллюзион», зазывавший публику в самом центре города, на углу Большой и 4-й Солдатской:
– Каждую фильму там представляют как имевшую бурный успех в Лондоне и Париже, а ведь каждому ясно теперь, что это лишь уловка для зрителя!
– Так-то оно так, – задумчиво отвечал ему Кравченко, – но верно и то, что в «Иллюзионе» каждый день предлагают новую фильму, а дешевизна проката позволяет держать цены умеренными. Публика, натурально, не доходит до наших театров, оседая в «Иллюзионе».
Вот где настоящее-то искусство!
У иркутского же полицмейстера был свой собственный взгляд на успех театрального дела:
– Теперь такие времена, что театры за жизнью не поспевают. Я когда на сцену гляжу, то почти всегда знаю, чем там дело закончится; а что будет в Иркутске через неделю – сказать положительно не берусь: слишком стало непредсказуемо, какая-то убегающая натура. В театре всё так гладко, манерно, а едешь после спектакля домой – и такие «художества» открываются, такая доносится виртуозная брань у извозчичьей биржи! А уж как изощряются нынче господа фальшивомонетчики: поддельный рубль только и распознаешь, что по звону. И вот что я вам ещё доложу: преступники действуют сообща, а в наших театрах только и норовят подставить товарищу ножку.
Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета.
