Набережная Ангары – любимое место многих иркутян, особенно тех, чья судьба связана с Иркутским государственным университетом. Герой сегодняшних «Прогулок» Николай Савельев назначил встречу именно здесь. С набережной и вообще с Кировским районом города связана практически вся его жизнь, поясняет собеседник «СЭ».

– Хотя я родился в золотопромышленном посёлке Ис Свердловской области, после своеобразной ссылки отца с севера Приуралья в Усолье-Сибир-ское я уже в 1948 году стал жителем Иркутской области, а с 1956 года – иркутянином. 

Здесь я провёл свои школьные годы, успел поучиться в нескольких школах, в том числе в 17-й, которую и закончил, в своеобразном классе – с детьми капитанов нашего речного флота. Почти на шесть лет родная Ангара стала местом нашего практически постоянного обитания. Один из капитанов подарил нам, мальчишкам, ял, отчего, видимо, и появился у меня интерес к мореплаванию. На месте парапета был яхт-клуб – стояли байдарки, каноэ. А рядом с чугунной оградой была прекрасная танцплощадка, на которую мы лазили через прутья. Неподалёку были шахматный клуб, бильярдная, масса аттракционов. 

В 1965 году, несмотря на сопротивление отца, который говорил: «Как ты будешь кормить семью?» – я поступил на исторический факультет Иркут-ского госуниверситета. Уже 45 лет я связан с этим высшим учебным заведением: сначала как студент, потом как заведующий лабораторией археологии, доцент кафедры археологии. Все эти годы прошли в этом небольшом околотке. Здесь же, – кивает зданию ВСОРГО наш гид, – краеведческий музей, где я в студенчестве работал лаборантом. При этом первое моё рабочее место было на авиазаводе, ещё был эпизод обучения в Высшем морском училище во Владивостоке, тем не менее я вернулся сюда, твёрдо решив: поступаю на исторический.

– Интересно, как вы с авиазавода обратились к морю, а затем – к археологии. 

– Может, это романтика, которая вообще свойственна нашему поколению. В какой-то мере археология была мне интересна с пятого класса. После неудачных опытов поступления и учёбы в политехническом институте и морском училище понял, что это не моё. Археологом я стал, с одной стороны, осознанно, с другой – случайно. После первого курса на историческом факультете есть археологическая практика, и в 1966 году мой научный руководитель, известный археолог Герман Иванович Медведев, собирался в разведку по реке Ангаре. Один из студентов по семейным обстоятельствам отказался, вместо него вызвался я. С лета 1966 года каждый год работаю в археологических экспедициях в разных должностях и на разных объектах. Их уже набираются сотни: это и Байкал, и Енисей, Кан, все притоки Ангары и сама Ангара. До сих пор продолжаю работать в районе строительства Богучанской ГЭС: спасаем археологические объекты от затопления. 

Пока мы неспешно идём по набережной, Николай Александрович рассказывает об университете:

– Судьба его очень интересна и заслуживает отдельного рассказа. Университет создавался питерскими и казанскими профессорами. Последние по мере отступления Колчака двигались на восток. В 1918 году его открыли, в 1929-м – ликвидировали. В 1930-м он восстановился как Восточно-Сибирский университет, но гуманитариев там уже не было. Под нож репрессий попали многие историки, этнологи, археологи. В иркутских застенках погибли профессора Петри, Козьмин, репрессированы археологи-этнологи Сосновский, Ходукин, Хороших, Подгорбунский, Титов и многие другие. Все они были истинными патриотами Иркутска и Сибири. Поэтому, пользуясь случаем, хочу обратиться через вашу газету с просьбой откликнуться родственников и друзей питомцев школы Петри. 

Возвращаясь к судьбе города, Николай Александрович отмечает:

– Наша беседа проходит в преддверии юбилея города, хотя Иркутск этот статус получил лишь в 1686 году, а 1661 год связан с появлением первых русских поселений на острове 

Дьячьем. Так что, выходит, городу 325, а не 350 лет. В археологическом же плане первое поселение этого района насчитывает уже около 100 тысяч лет. 

– Какими были «праиркутяне»? Мы похожи на них?

– Здесь с глубочайшей древности тесно взаимодействовали Европа и Азия. В реконструированных портретах отмечается смесь монголоидных и европеоидных черт, и так называемая метисация населения продолжается до сих пор. Японские археологи занимаются обоснованием теории, что японские народы тоже выходцы с этой территории. Здесь оставили свой след и угро-финские народы. Вероятно, отсюда пошло и заселение Американского континента. Помимо чисто полевых экпедиционных работ, большое время занимали раскопки и изучение городских археологических объектов. Оба берега Ангары – сплошная археология. 

В 1871 году в Иркутске был открыт первый палеолитический памятник в России – «Военный госпиталь». Видите на противоположном берегу жёлтое здание? Здесь был открыт и до сих пор раскапывается один из древнейших палеолитических объектов – стоянка «Переселенческий пункт» и неолитический могильник в районе парка Парижской коммуны, стадиона «Локомотив». Оба объекта открыты ещё в 20-е годы прошлого века Михаилом Герасимовым. Могильник, которому 8-9 тысяч лет, не имеет аналогов в мире, не случайно здесь планировалось создание археологического музея – корпуса на правой стороне дороги и подземной галереи, ведущей к могильнику. Это мировая, общепринятая практика. Но губернатору Тишанину удалось создать одно футбольное поле, и на этом всё прекратилось. В древности это была не только плотно заселённая местность, но и особая территория со своей специфической аурой.

Если говорить о горожанах, в 1967-1968 годах я занимался раскопками кладбища вокруг Спасской церкви. Самое раннее погребение – вторая половина 17-го века. Сохранились некоторые изделия, например чиновничий сюртук с позолоченными пуговицами, есть какие-то небольшие остатки женских нарядов из парчи, фрагменты ткани. В последние годы раскопки ранних городских кладбищ в связи с их застройкой были продолжены, их результаты с реконструированными портретами первых иркутян будут изданы к юбилею города.

– Сложно представить, что каждый день мы ходим или ездим мимо таких древностей.

– Был такой эпизод: копали прямо на остановке «Райсовет». Вы не представляете, что это было! Множество людей висят над тобой, одна из бабушек кричит: «Я этого антихриста видела, он опять по наши души!», вторая: «Здесь НКВД был, это расстрелянные, какое такое каменное орудие?!». Доходило до того, что патрульная милиция нам «уралами» светила и мы ночью вели раскопки. Я ни разу не находил золота или серебра. У нас здесь проживали охотники и рыболовы, всё – камень, редко – металл: бронза, железо. 

– Какие находки больше всего впечатлили учёных?

– Конечно же, могильник «Локомотив». Перечень сопровождающего инвентаря многочислен, в некоторых могилах помещалось до двух тысяч изделий: орудия, украшения, остатки нашитых на одежду украшений из клыков тарбагана. Клыки кабанов – чаще всего в мужских погребениях, – по всей видимости, символизировали смелость и мужество. Интересен сам обряд. Могила посыпана охрой – одно красное пятно. Возможно, это символ дальнейшей жизни. Масса коллективных погребений: женщины, дети – до пяти скелетов, это указывает на то, что кладбище использовалось в разное время года. Во многих могилах есть костяные изображения лосей – обозначение тотемного знака. Этот могильник функционировал 500–600 лет, и захоронения тянутся до Ершей. Огромный ущерб археологии нанесла прокладка железной дороги. Здесь нужно упомянуть уникальнейшего для Иркутска человека. Михаил Петрович Овчинников, ссыльный народоволец, описывает, как рабочие вручную делали насыпь для дороги. Он ходил за ними и собирал то, что мог. Сотни древних черепов были уничтожены лопатами, а ему продавали археологические вещи из нефрита. В древних погребениях зелёный, белый нефрит встречается почти в каждой могиле. Надо сказать, что Иркутску везло на ссыльных. 

Помимо того что он географически находится в центре азиатской части нашего материка, это город, предназначение которого – быть культурным, образовательным, административным, торговым центром. Удивляет, что во все времена есть административные попытки задушить это гуманитарное состояние города. К примеру, мало кому из иркутян известно, что академгородок, который находится в Новосибир-ске, сначала планировалось построить в Ершовском заливе. Может быть, это общее непонимание, а может, некая политика, выработанная федеральным центром. Но жизнь региона должна базироваться не на лесе и нефти – на образовании, науке, культуре. Городу повезло, что здесь не было огромных социалистических строек. 

– А как же Иркутская ГЭС?

– ГЭС создаёт особый колорит. Она не испортила Ангару, как, например, гидроэлектростанция на Оби. 

– Раскопки в парке Парижской коммуны больше не ведутся?

– Есть один проект. Вообще, архео-логи стараются не афишировать, где копают, из-за развития «чёрной архео-логии». В парке специально оставлены уже выявленные погребения, которые должны были попасть в музейный комплекс. Они ждут своего часа. Есть могильники этого же времени на мысе Шаманский около Култука, там коллеги нашли свыше двухсот погребений. Третий такой могильник – в устье Китоя, четвёртый – в устье реки Белой, а пятый – на Ольхоне. 

Любое погребение – акт вторичной виртуальной жизни, как я говорю. Мы, археологи, отмечаем только ритуал трупопомещения, а вот ритуальные действия никак не можем восстановить. Объяснительная модель строится на изучении ритуалов традиционных народов, которые до сих пор живут в первобытности или жили совсем недавно. Правда, этнография как наука исчезает. У нас в Сибири она базировалась в первую очередь на изучении эвенков, юкагиров, бурят, тофаларов. Современная жизнь трансформировала уклад таким образом, что теперь, например, шаманы на Ольхоне и в Усть-Ордынском округе изучают шаманизм по книгам учёных, восстанавливая ритуальные действия, которые были описаны за 150–200 лет назад.

Мы виноваты перед иркутянами, что никак руки не доходят хотя бы до популярного изложения древнейшего прошлого города. Историкам, если смотреть с этих позиций, многое предстоит, возможно, придётся пере-сматривать некоторые позиции, раскрывать совершенно неизвестные стороны истории города, многое показывать в другом ракурсе. 

–  Каким вам видится будущее Иркутска? 

– Иркутск, наверное, сохраняет нормальную жизнь за счёт того, что не очень активно реагирует на все происходящие где-то вне его события. Город интересуется в первую очередь теми явлениями, которые происходят на его глазах. Сложившимся традициям, устоям, ауре города, по-моему, в ближайшее время ничего не грозит, к счастью. Надеюсь, что в будущем вся опора будет на высокий культурный, научный, образовательный потенциал наших горожан.