История Иркутска неразрывно связана с именами Трубецкого, Волконского, Муравьёвых, декабристов – участников и организаторов восстания на Сенатской площади 1825 года. Оказавшись отнюдь не по собственной воле в сибирских городах, многие из них  всё же сумели приспособиться к новой жизни, переоценили свои взгляды на далёкую и пугающую когда-то Сибирь. Подробнее об этом рассказала во время «Прогулок по старому Иркутску» (проект иркутского клуба молодых учёных «Альянс») кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России Иркутского госуниверситета Тамара Перцева.

Ощутив свободу, отправились в Сибирь

Восстание декабристов в 1825 году потрясло страну прежде всего самим своим фактом. Молодые дворяне, представители богатого сословия – эти люди вдруг захотели бросить всё, отказаться от привычных благ, которые сопутствовали статусу их именитых семейств, чтобы бороться за права и свободу других людей, не имеющих таких привилегий. Подстёгивали эти идеи события конца XVIII – начала XIX века: революция во Франции, война, втянувшая в водоворот событий Российскую Империю.

– Молодёжь из высшего российского сословия начала осознавать себя частью государства, людьми, ответственными за то, что происходит в мире и стране, людьми, от которых зависела судьба собственного народа. Именно это поколение русских дворян, воспитанное на просветительской литературе, впервые ощутило себя свободным и сделало свой выбор – пошло рискованным путём, – рассказывает Тамара Перцева.

Естественно, идею декабристов разделяли далеко не все представители дворянства. И речь идёт не только о старшем поколении высшего сословия. К примеру, знаменитый Царскосельский лицей, где обучались Иван Пущин, Вильгельм Кюхельбекер, выпускал молодёжь и с совершенно противоположными взглядами. Так, сокурсником первых был, например, Модест Корф, написавший потом «Восшествие на престол императора Николая I», где жёстко критиковал декабристов. «Позиция критиков декабристского движения не обязательно была чистой конъюнктурой: кто-то действительно верил в идею самодержавия как единственно возможный путь развития России», – говорит историк. 

Зато само стремление декабристов к самопожертвованию вполне укладывалось в рамки русского религиозного сознания, это было понятно, в общем-то, каждому русскому человеку. И в результате к участникам протестного движения возникало чувство благодарности, любопытства среди остального дворянства. Отчасти именно это и стало причиной сурового наказания для декабристов, считает историк. Так, пять человек по решению императора были приговорены к смертной казни, более ста отправлены в сибирскую ссылку, в «чёрную дыру», из которой мало кто надеялся вернуться.

– Николай I, как очень хороший политик, понял смысл прецедента на Сенатской площади. Это уже был не протест одиночек, а общественное движение, направленное не против отдельного монарха, а против всего строя. И если оно победит, то строй уже не сохранить, – рассказывает лектор.

Попрощавшись с родиной и близкими навсегда, декабристы отправились в Сибирь. Настроения, которые на тот момент волновали их умы, были самыми отчаянными: «Мы проиграли, наше дело погибло». Но, оказавшись в Сибири, проезжая по этой бескрайней территории, большинство из политических ссыльных вдруг открыло для себя новый мир. И дело оказалось не только в красотах природы, но и в самих людях. Выяснилось, что в Сибири живут относительно свободные крестьяне, они не раболепствуют перед проезжими господами, могут задираться с начальством, сами выбирают себе сферу деятельности – заниматься извозом, сельским хозяйством или чем-то ещё.

– На этом контрасте многие поняли, что старания их не напрасны, что на самом деле неверно выбраны средства, а стратегия совершенно верна, – рассказывает Перцева.

Возвращение Байкальского адмирала

Однако, сохраняя прежние идеалы, жизнь всё-таки в Сибири декабристы должны были начать с чистого листа. Только трое из них представляли себе бытовую сторону жизни в новых условиях, так как ещё до восстания на Сенатской площади бывали в этих краях. Так, родители будущего декабриста Владимира Шпинделя переехали в Иркутск, кода тому не было и года: батюшка его служил, а подросший Владимир позже ходил в народное училище на Тихвинской площади рядом с Тихвинской церковью. Затем будущий декабрист уехал учиться в морской кадетский корпус, а по окончании вновь был призван в Иркутск для прохождения службы.

– Он здесь даже получил местное прозвище – Байкальский адмирал. Шпиндель был тесно связан с Российско-американской компанией, на него в своё время оказал большое влияние русский дипломат Николай  Резанов, который вернулся из Калифорнии в Петербург, – делится ведущая «Прогулок по старому Иркутску».

В 1819 году в Иркутск приезжает вместе с новым генерал-губернатором Восточной Сибири Михаилом Сперанским другой будущий декабрист, Гавриил Батеньков. В Иркутской губернии он тогда прослыл как человек нелюдимый, очень замкнутый, но, тем не менее, успел многое сделать для города. В те времена Иркутск очень страдал от природных стихий. 

Наводнения топили город дважды в год. И именно Батеньков разработал метод укрепления берегов реки, планы эти были отправлены Сперанским в Петербург, а после утверждения, в 1823 году, их удалось воплотить.

– В начале XX века, когда была разобрана набережная и готовилось строительство понтонного моста, обнаружились практически в идеальном состоянии лиственничные сваи, сделанные по проекту Батенькова, – делится историк.

Покинул Иркутск он вместе со Сперанским.

Третий декабрист, до восстания уже побывавший в Иркутске, – Дмитрий Завалишин. Морской офицер, он по службе некоторое время находился в Калифорнии, где создал тайное общество, вынашивал идею присоединить к России всю Северную Америку, включая Мексику. В тайное общество Завалишин принимал новых членов, придумывал им специальное одеяние, атрибутику и так далее. Но вскоре его вызвали по службе в Петербург, возвращался он на родину через Иркутск. Известно, что именно здесь он, находясь проездом, сделал заказ местному кузнецу для членов своего общества – некоторые атрибуты. 

Тёплая встреча любопытных иркутян

Первая партия ссыльных прибыла в Иркутск в августе 1826-го (здесь их задерживали в тюремном замке, перед тем как отправить на каторжные работы). В городе на Ангаре декабристов уже поджидали – с любопытством и даже с благожелательным настроем. У Московских ворот собралась целая демонстрация горожан, затем вслед за политическими ссыльными она проследовала во двор полицейского участка. Позже иркутскому начальству пришлось даже оправдываться за такой «тёплый» приём, который устроили декабристам любопытные иркутяне. 

– Некоторые из горожан о них знали, им сочувствовали. В основном же люди просто проявляли любопытство. При этом все, кто получал такую возможность, включая чиновников и священников, пробивались к декабристам, ходили с визитом, как на паломничество, – говорит Тамара Перцева.

Среди тех, кто действительно ожидал прибытия политических ссыльных, были, прежде всего, учитель иркутской гимназии Юлиан Джулиани, знакомый с семьёй декабриста Василия Давыдова, а также иркутский купец Евфимий Кузнецов, имевший торговые отношения с князем Голицыным и по его просьбе встречавший Трубецкого с супругой.

Именитых дворян «прописали» в Урике

После каторги политических преступников начали определять на поселение в небольшие сибирские посёлки. А те, кому повезло, и вовсе обзаводились пригородным жильём (в самих городах селить политических было запрещено), в том числе вблизи Иркутска. Причём во время расселения к членам особо именитых и богатых семейств проявлялась определённая лояльность по сравнению с остальными политическими ссыльными. Так, у декабриста Петра Громницкого не было влиятельных родственников, происходил он из захудалого малороссийского рода, мать жила на пособие. В итоге Громницкого загнали в далёкое село Бельск Иркутской губернии, куда и сейчас не так-то просто добраться, рассказывает историк. Между тем село Урик под Иркутском, которым сегодня гордятся иркутяне как некоей декабристской столицей, приютило ссыльных из самых влиятельных семейств. К примеру, поселились там Волконские – представители знатного российского рода.

– Ну как откажешь Волконскому – сыну статс-дамы вдовствующей императрицы? Тем более Александра Николаевна (мать Волконского. – Авт.) в своё время просила императрицу за своего сына. 

Дом Волконских был построен в Урике в 1836 году. Именно эту усадьбу семья, получив в 1845-м разрешение перебраться в Иркутск, перевезла и обустроила как городской дом. Однако это решение оказалось вынужденным: Мария Николаевна Волконская находилась в стеснённых обстоятельствах и подыскать подходящее для семьи с детьми жильё в Иркутске не смогла. Загородная усадьба иркутского гражданского губернатора Цейдлера, приглянувшаяся ей изначально, оказалась не по карману и в итоге досталась жене Трубецкого (те находились на поселении в Оёке).

Таким же образом в Урик попадают и братья Муравьёвы – Никита и Александр. Вслед за Муравьёвыми – их двоюродный брат Михаил Лунин.

– А как откажешь Екатерине Фёдоровне Муравьёвой – матери декабриста Никиты Муравьёва, вдове товарища министра народного просвещения и воспитателя Александра I, также просившей за своих сыновей? А тётка Лунина – очень влиятельная дама, в дом которой был вхож племянник Броневского, генерал-губернатора Восточной Сибири, – замечает Перцева.

Постепенно вокруг Иркутска образуется самая большая декабристская колония в Сибири – в сёлах Урик, Оёк, Смоленщина, Хомутово, Большая и Малая Разводные. В разное время здесь проживало более 50 человек.

«Корыстью это не назовёшь»

Обосновавшись в Иркутске и пригороде, декабристы начинают теснее знакомиться с местными жителями. Дружескими становятся взаимоотношения с Евфимием Кузнецовым, известным в Иркутске как человек необычайно щедрый к людям. Щедрость эта, рассказывает Тамара Перцева, проявлялась в самых разных областях: на пожертвования купца были построены больница, училище, церкви. Качествам своим он не изменил и по отношению к политическим ссыльным. Именно у Кузнецова на квартире останавливались, направляясь по дороге к мужьям, находящимся на каторжных работах, Трубецкая, Волконская, Муравьёва. В доме Кузнецова жили первые полтора года Волконские, когда переехали в Иркутск на поселение.

Теснейшим образом с декабристами связаны и иркутяне Трапезниковы. Старшее поколение этого старого купеческого рода относилось несколько настороженно к государственным преступникам, отправленным в Сибирь. Зато дети помогали и поддерживали ссыльных, отмечает историк. Другом практически всех декабристов становится также Василий Николаевич Баснин.

– Это интересная фигура. С одной стороны, он представлял ортодоксальный сибирский купеческий род, очень религиозный, при этом и сам был глубоко религиозен. Но одновременно с этим Василий Баснин получил несистематическое образование и уже проявлял интерес ко всему, что происходило вокруг. Совсем молодым – ему было двадцать три года – он побывал в Петербурге, откуда писал любопытные письма о художественных выставках, театральных постановках, – рассказывает ведущая «Прогулок…».

Достаточно образованный и постоянно продолжающий заниматься самообразованием, Василий Баснин в итоге быстро нашёл общий язык, общие темы со всеми декабристами. С Волконским это были книжные интересы, с Петром Борисовым – ботанические, с Муравьёвым Баснин много говорил и спорил о религии, с Бестужевым – о живописи. Это общение на равных стало своеобразным примером для остальных иркутян – они увидели, что представители элитных столичных дворянских семей готовы на равных общаться с молодёжью из провинции. У местной молодёжи возникает интерес к декабристским семьям, к знаниям, которые они несут. Декабристы становятся определённым эталоном культуры. Обо всём этом свидетельствуют замечания Николая Белоголового, ученика декабристов и сына ещё одного именитого иркутского купца. Он говорит, что именно с этого времени начинается тяга иркутской молодёжи к образованию. 

– Но хочу обратить внимание на другой важный момент. Дело здесь не только в заслугах декабристов. Так совпало, что какая-то часть иркутской молодёжи оказалась готова к восприятию новых знаний, – говорит Перцева.

Кроме того, иркутское купечество получило возможность благодаря декабристам входить в дворянское общество. Сибирская молодёжь постоянно привозила ссыльным письма, приветы, посылки из Европы от родственников, а это, кстати, было очень рискованным делом и могло обернуться наказанием для самих иркутян. И в знак благодарности родственники декабристов тоже оказывали определённую протекцию сибирякам. «Я не говорю, что эти отношения были абсолютно бескорыстны, но и корыстью это не назовёшь. Это были обоюдно уважительные отношения, где, в общем-то, не отрицалась польза друг для друга», – комментирует историк.

С чиновниками – без идиллии

У Московских ворот декабристов встретила целая делегация любопытствующих иркутян, за такой тёплый приём потом пришлось оправдываться иркутским чиновникам

Но, как известно, Иркутск того времени – город не только купцов, но ещё и чиновников. Значительная часть чиновников по своему сословному происхождению была близка декабристам, некоторые даже находились в родстве. Тем не менее отношения между политическими ссыльными и чиновниками сложились неоднозначные.

Так, например, известно, что поблажками иркутских властей всегда пользовались братья Муравьёвы. В значительной степени способствовала этому их матушка Екатерина Фёдоровна, положившая свою жизнь на служение сосланным в Сибирь сыновьям.  Баснословно богатая, она фактически подкупала местное начальство, обеспечивая его лояльность.

– Был такой любопытный случай с Никитой Муравьёвым. Как известно, иметь свободные суммы декабристы могли лишь в ограниченном количестве. Хранились все деньги, пересылаемые родственниками, в казначействе, получить оттуда их было сложно, требовалось разрешение губернатора. И Муравьёв, чтобы избежать подобного и получить всё-таки деньги, объяснял матери, как нужно их присылать – отправлять в Иркутск не на его имя, а на Пятницкую, жену гражданского губернатора. «А Андрей Васильевич (губернатор) сам их передаст», – говорил он, – рассказывает Перцева.

Тем не менее такие отношения Муравьёвых с гражданским губернатором под категорию доверительных не попадали. Когда вместо генерал-губернатора Вильгельма Руперта в Восточную Сибирь прибыл Николай Николаевич Муравьёв (в будущем Муравьёв-Амурский) – энергичный человек с либеральными взглядами, он, поддерживая свой имидж, естественно, решил встретиться с декабристами. Но Пятницкий, не оставляя событие без внимания, пишет тут же донос на нового в регионе человека, обвиняя его в поблажках государственным преступникам.

Однако витиеватыми отношения были у ссыльных и с либеральным генерал-губернатором. Он понимал, что знания декабристов очень полезны и поэтому активно привлекал их к совместной работе: Завалишину поручал в Забайкалье составлять различные письма и справки, Раевский занимался откупами подрядных вин. Привлекались на службу и дети декабристов, племянники, родственники. Муравьёв-Амурский давал им возможность сделать карьеру. Но такие отношения продолжались до тех пор, пока все действовали в едином ключе. Камнем преткновения в отношениях стал Амурский вопрос, а точнее, последовавшие после его разрешения действия администрации Муравьёва. Декабристы поддерживали позицию чиновника, настаивавшего на присоединении части земель к России, но практика переселения на новые территории возмущала Завалишина, Раевского, Петрашевского и других. Не остался в долгу у критиков и сам Муравьёв-Амурский. В своей переписке генерал-губернатор в тот период жёстко отзывался о декабристах, хоть и укладывался в рамки цензуры, замечает Тамара Перцева: «Идиллии в отношениях с чиновниками не было. Хорошие отношения власти поддерживали, если ничто не угрожало их карьере».

По предположению отдельных исследователей, именно разногласия декабристов с местными властями привели потом к гибели некоторых ссыльных. Места сибирской ссылки для многих участников политического заговора и восстания действительно стали посмертным приютом. Более 50 из них умерло в Сибири. Но всё же общее настроение декабристов – и тех, кто остался здесь навсегда, и тех, кто уехал по окончании ссылки – стало другим.

– Наталья Фонвизина, жена декабриста Михаила Фонвизина, писала в своих письмах, что, когда ехала в Сибирь, остановилась на границе Европы и Азии, обратилась в сторону России и поклонилась родному краю, который «оставляла навек». Но, возвращаясь обратно, она поклонилась сибирской земле в надежде, что опять вернётся сюда. Она строила большие планы, но сбыться им было не суждено, – заключила историк.