На переломе веков, несмотря на декламации о гнёте царского режима, в России происходили демократические перемены. Суды стали гласными и открытыми, появились присяжные, полицейское следствие требовало доказательств в суде, а в процессе начали участвовать прокуроры и адвокаты. Иркутская окружная судебная палата была одной из 14 судебных палат на территории Российской империи, где рассматривались дела о государственных изменах, бунтах, мятежах и массовых выступлениях. Ей подчинялся, вероятно, самый большой по территории и при этом малонаселённый судебный округ мира из когда-либо существовавших – от Енисейской губернии на западе страны до Владивостока и Харбина на востоке. 

В эти годы число жителей  Иркутска увеличилось примерно в два раза, Красноярска – в три-пять, а Владивостока – в шесть. «В основном сюда везли рабочих, поскольку нужно было строить железную дорогу, затем заводы для её обслуживания; началась добыча полезных ископаемых. Современные исследования показывают, что доля городского населения в этот период выросла с 10% до 30%, – приводит данные лектор «Прогулки» Владимир Скращук. – Упоминаются также случаи, когда на 5 тыс. горожан приходилось 20 тыс. жителей военного поселения по соседству – солдат и матросов».

Судьи, прокуроры и чины жандармских управлений располагались в Иркутске, а события, ставшие предвестниками будущей революции, разворачивались на стройках, приисках, лагерях – там, где было много недовольных людей. Все происшествия остались в архивах и позже попали в «Обзор революционного движения в округе Иркутской судебной палаты 1897–1908 гг.». 

Удивительный человек

Подпись Евгения Нимандера – уникальная вещь. Как выглядел её обладатель, неизвестно – его фотографии нет даже в столичных архивах

Появлению «Обзора» в 1908 году поспособствовал тогдашний прокурор Иркутской судебной палаты Евгений Петрович Нимандер. Сегодня найти информацию о нём непросто, не сохранилось ни одного его портрета. Этот выходец из Ярославля, потомок дворян шведского происхождения, оказался незаурядной личностью. Выпускник МГУ со степенью кандидата правоведения начал свою карьеру в Московском окружном суде. Получив там свой первый чин коллежского секретаря, он с 1891 года начал ездить по всей России: год отслужил в Рижском окружном суде, затем ещё два в Новгородской губернии, где и начал карьеру прокурора. В 1895 году он работал в Кишинёвском окружном суде, а в 1898 году переехал на Кавказ. «Сначала он служит в Ставрополе, потом в Тифлисе, – отмечает рассказчик. – Там в июле 1899 года по должности прокурора он присутствует при вскрытии наследника, цесаревича Георгия Александровича – младшего брата Николая II». Отличавшийся некрепким здоровьем князь часто приезжал на Кавказ. Там-то с ним и произошла трагедия, пока он катался на «велосипеде с бензиновым двигателем». Что именно случилось, так и осталось неизвестным – на пустой дороге члена царской семьи нашли захлёбывающимся кровью. «Его привезли в резиденцию, где он умер. Судебное вскрытие провели при присутствии Нимандера, – говорит рассказчик. – Уже в 1901 году будущий прокурор Иркутской палаты переехал в Варшаву, где у него произошла знаменательная встреча». В польском городе Нимандер следил не только за порядком и работой местных судов, но и за содержанием мест заключений. Одним из них была Варшавская цитадель, где тогда отбывал наказание будущий основатель ВЧК и нарком путей сообщения Феликс Дзержинский. «Он пожаловался Нимандеру на обращение: у заключённых отняли право переписки, изъ­яли книги. Нимандер повернулся к начальнику цитадели, который славился своим жёстким обращением, и потребовал восстановления прав в соответствии с законом, – рассказывает Скращук. – Заключённым вернули книги и вновь разрешили переписку». 

В Иркутске Евгений Нимандер оказался в 1906 году. Здесь в январе следующего года он получил своё последнее продвижение по карьере – чин статского советника. Кроме этого, за свою весьма успешную и быструю карьеру он стал обладателем ордена Святого Владимира третьей степени, орденов Святого Станислава и Святой Анны – первой.

– В Иркутске он проживал на улице Троицкой – нынешней 5-й Армии, – говорит Владимир Скращук. – Именно он занимался делом Ленского расстрела в апреле 1912 года. Ещё до наступления этих событий, когда стало известно о растущем напряжении и собрании стачечного комитета, Нимандер обращался к местным властям с просьбой приостановить аресты, но этого не случилось.

В здании по адресу Пролетарская, 10 располагалась Иркутская судебная палата и окружной суд

После трагических событий на Витиме, организованных жандармским ротмистром Терещенко, именно Евгений Нимандер, пользуясь своим статусом прокурора, разделил судебное следствие на два дела – об организации стачек и последовавшем расстреле. «Дело в том, что по сложившейся практике могли всё смешать в одно производство. Так было в деле Кишинёвского погрома 1903 года, когда на одной скамье сидели погромщики еврейской части города и еврейская самооборона – их судили по одной статье. А у нас было разделение. Стачечников и расстреливавших судили отдельно. Это прогрессивное решение Нимандера, но он исходил из буквы закона», – рассказывает Владимир Скращук.

Кроме работы в Иркутской судебной палате, горожанам в то время Нимандер запомнился тем, что был вице-президентом юридического общества покровительства лицам, освобождённым из мест заключения в Иркутской губернии. «Все понимали, что «уголовные» волны, когда люди освобождаются с каторги или ссылки и движутся с востока в европейскую часть, проходили через Иркутск. Они тяжело поражали город, – поясняет рассказчик. – И 20 профессиональных юристов пытались сгладить ситуацию, чтобы накормить и посадить людей на поезд, избавив город от роста преступлений».

Закончилась карьера прокурора Евгения Нимандера в марте 1917 года. 13 марта в «Иркутских Губернских Новостях» он объявил, что после революции члены общественного комитета освободили его от обязанностей, назначив нового прокурора. «Под сообщением его автограф – у нас сохранилась эта уникальная вещь», – подчёркивает исследователь. 

После Иркутска царский чиновник отправился в Москву, где добровольно перешёл на сторону Советской власти. «Я не знаю, чем он руководствовался, но в итоге дослужился до юридического советника самого Дзержинского, с которым судьба его уже сводила, – рассказывает Владимир Скращук. – Тот помнил о старой встрече в Варшавской крепости и на вопрос об отставке, заданный Нимандером, оставил его на службе, посчитав хорошим юристом».

О профессионализме последнего императорского прокурора Иркутской судебной палаты говорит и то, что Нимандер был инициатором кассаций по смягчению приговора осуждённым, которым в нескольких случаях смертную казнь заменяли каторгой, а тюремное заключение – ссылкой. Это оказалось возможным, поскольку в начале XX века в Уголовном уложении Российской империи не было статей, которые описывали бы современное тогда состояние общества. Так, не было понятий массовых демонстраций, и наказать за участие в них, несмотря на крамольные лозунги «Долой царя!», было невозможно. Новое уголовное уложение, принятое в 1903 году, позволило адвокатам перенести статью обвинения с тяжёлой на более лёгкую. Жестокого наказания удалось избежать революционеру Николаю Бауману, в честь которого названа улица в Иркутске. Его арестовали в 1904 году с 1,5 тыс. листовок и документами центрального комитета РСДРП и выпустили благодаря работе адвоката.

Жандармский надсмотр

Кроме иркутского окружного суда и судебной палаты, располагавшихся в здании современного областного суда на Пролетарской, в городе находилась целая россыпь правоохранительных учреждений. Среди них были не только окружные полицейские управления, которых насчитывалось четыре, но и жандармские управления – Забайкальской железной дороги, которое находилось на нынешней улице Сурнова, и губернское – в районе современной улицы Фридриха Энгельса. 

– Существовал отдельный жандармский корпус, созданный в 1880 году, – добавляет Владимир Скращук. – Эта тайная внутренняя полиция занималась расследованием госпреступлений – той самой крамолы и государственных измен. 

В ряды жандармов, согласно правилам приёма 1903 года, могли попасть лишь офицеры первого разряда, отслужившие в своём чине не менее 3-х лет из прочих, а также те, кто окончил корпус юнкерских училищ по первому разряду. Путь в жандармерию был закрыт чинам выше капитанского, бывшим офицерам штаба по суду и следствию, обладателям казённых или частных долгов, а также лицам польского, еврейского происхождения и неправославным христианам. 

Жандармские подготовительные курсы длились около полугода, распределение в корпусы зависели от результата итоговых экзаменов. Получившие наивысшие бал могли сами выбирать, куда отправиться работать, все остальные ждали распределения. После зачисления в корпус пополнившие число жандармов получали чин адъютанта. В зависимости от способностей и приоритетов затем путь был либо в начальники мелкого управления, либо через длинную дорогу карьерных назначений.

В жандармерию шли не только из высоких идеалов защиты интересов государства, но и за высоким жалованием, которое в 10 раз превышало жалование поручика, получавшего 28 рублей в месяц. По некоторым воспоминаниям работу жандармов трудной не назовёшь. Так, жандармский офицер Поляков уже после революции вспоминал, что всегда мечтал служить на железной дороге: всегда на свежем воздухе и далеко от начальства. 

Cреди наград этого жандармского вахмистра есть и медаль за усердие, которая крепилась на воротнике

В начале века такое отношение жандармов к работе ещё было возможно – в Иркутске 1901–1905 годов было относительно спокойно, хотя и здесь уже появились социал-демократы, эсеры,  политические ссыльные и выходили подпольные издания, печатавшиеся в подпольных же типографиях. У некоторых начальников главного жандармского управления Иркутска отношения с незаконным книгопечатаньем были особенные. Николай Кременецкий, возглавлявший иркутское ГЖУ с 1905 по 1908 год, прославился тем, что в начале карьеры раскрыл шесть подпольных типографий. За год по всей империи находили не больше пяти. Многие были уверены, что Кременецкий сам создаёт типографии и потом сам же устраивает на них облавы. Слухи нашли некоторое подтверждение – во время его службы начальником Санкт-Петербургского охранного управления в 1903–1905 годах в столице разразился скандал: была найдена подпольная типография, которую держал кто-то из чинов департамента полиции или жандармерии. Свой столичный пост Кременецкий потерял после Кровавого воскресенья 9 января 1905 года. Тогда-то он и отправился в Иркутск, где занял должность начальника местного жандармского управления. 

– Был случай, когда в начале мая к агенту иркутского жандармского управлению Гаврилову обратился бывший заключённый каторжной тюрьмы с просьбой достать динамита для организации побега, – рассказывает Владимир Скращук. – Кременецкий вместо ареста на следующий день выдал агенту динамит и сопровождение с планами схватить банду. Но в итоге вместо этого Гаврилов исчез. Вместе с ним исчезло и полпуда динамита. 

Но на карьеру Кременецкого это не повлияло. В 1908 году он переехал в Вологду, затем побывал по долгу службы в Смоленске и Москве, Петербурге. Последнее назначение он получил в Пензу, где стал начальником жандармского управления. Там он в 1916 году получил своё последнее звание генерал-майора. А затем он вновь «раскрыл» подпольную типографию. «Расследовать дело приехал сенатор, и вы­яснилось, что Кременецкий снова «пошалил», – рассказывает лектор «Прогулки». 

Жандармерия Российской империи была ликвидирована указом Временного правительства 4 марта 1917 года. Кременецкий, в отличие от Нимандера, не подружился с советской властью – он успел уничтожить архив пензенского жандармского управления, ушёл в подполье, боролся с властью, но в итоге был арестован и расстрелян.

Полицейский недосчёт

В обязанности полицейских в царской предреволюционной России входила не только защита правопорядка, но содержание зданий, охрана мостов и железнодорожных путей, ведение государственной статистики. Департамент полиции был лишь частью огромного механизма. В Иркутске тогда насчитывалось четыре городских округа – в каждом по своему управлению. На улице Луговой, нынешней Марата, располагалось главное полицейское управление. «Но если вы посмотрите на карту, то увидите, что весь левый берег Ангары и предместье существовали без полицейских, – отмечает Владимир Скращук. – Есть книга «Уголовный сыск Восточной Сибири», изданная в Красноярске в 2007 году, там указано, что на Иркутск приходилось едва ли 90 полицейских, из которых половина находилась на карауле зданий. Для охраны правопорядка в городе одновременно могло находится всего 15 полицейских. Они не справлялись, учитывая потоки сезонных рабочих и каторжан». 

Форма жандарма начала XX века

При этом большая часть полицейского состава была низкоквалифицированной и плохо образованной, многие были коррупционерами, о чём свидетельствовали данные жандармских операций по уголовным делам. Так, среди преступников однажды оказался Николай Романов – начальник уголовного сыска Иркутска. Он попался на фальшивых деньгах, контрабанде наркотиков и связях с преступными организациями. Приличный список обвинений, правда, не отправил его в тюрьму.

В жаркий период революционного декабря 1905 года в Иркутске было совершено два покушения на чиновников. Первой жертвой 23 октября оказался иркутский вице-губернатор Мишин. По пути на службу на него с револьвером набросился эсер. Потенциальная жертва успела отскочить в здание губернского правления. Ранения получил не только Мишин, но и полицейский урядник, бросившийся к нему на выручку. Покушение на жизнь исполнявшего дела иркутского полицмейстера Драгомирова закончилось более трагично – чиновник был застрелен в районе перекрестка нынешних улиц Свердлова и Марата. В случае обоих покушений преступникам удалось скрыться и избежать наказания. 

– Полицейские также не успевали за развитием событий, – констатировал Владимир Скращук. Больше всего защитников правопорядка во всей Сибири было в Иркутске и во Владивостоке, где на одного полицейского приходилось 290 жителей. Дума Иркутска по­стоянно жаловалась: на содержание полиции из имперской казны выделяется всего около 20% необходимых сумм. Городской же бюджет отдавал до четверти своих начислений. При этом постоянно происходили грабежи, разбои.

Устав от сложившегося положения вещей, в иркутской Думе разработали проект городской охраны, который предполагал наём на деньги горожан 200 пеших и 50 конных защитников для помощи полиции. При этом репутация у коллег жандармов – полицейских – также была не самая светлая, в газетах освещались истории о том, как арестованных по обвинению в краже людей пытали, окунали головой в воду, но, не добившись доказательств и признаний, были вынуждены отпустить.

 «Однако стоит отметить, что во время революционных событий полиция была на улице и пыталась работать с погромщиками, – говорит Владимир Скращук. – А вот жандармов никто не видел». Даже расследованием дел о революционных событиях жандармерия занималась спустя рукава. О том, как в Иркутске боролись с крамолой, иллюстрирует случай, когда в роще «Звёздочка» арестовали участников встречи социал-демократов вместе с мешком листовок, от которых те не успели избавиться. «Жандармское расследование проводилось бездарно, – уточняет лектор. – Никто не смог доказать, что собравшиеся – социал-демократы, что мешок с листовками принадлежит им. В суд жандармы пришли свидетелями. У них спросили, как они определили, что попали на политическую сходку. «Каждый держал в руке красный флажок» – этот ответ показывает уровень расследования и обвинительной аргументации. В результате большинство из нескольких десятков обвиняемых отпустили».

Несмотря на борьбу с крамольными мыслями, уже во втором десятилетии ХХ века в Иркутске была предпринята первая попытка издания легальных социал-демократических журналов. 

Хотя это начинание оказалось неудачным, революционные идеи всё глубже проникали в головы не только рабочих, но и более высоких сословных групп. Жандармский полковник Заварзин, проехавший по всему Транссибу в 1916 году, писал об этом позже с полной уверенностью.