Василий Томский,

«Власть труда»,

25 января 1927 года

Сибирь хорошо помнит Пепеляева*, а Дальний Восток ещё не забыл последнего визита пепеляевской дружины на север, в Якутию.

Этот визит не очень затянулся. В 23 году Пепеляев сдался со своим штабом в Аяне, после ряда неудачных боёв с тт. Стродом, «дедом» Курашевым и Байкаловым, достаточно известными Иркутску.

Остатки «дружины» в большинстве рассеялись и никакой активности не проявляли.

Но остались кой-какие «хвосты».

Когда сдались уже последние группы белых, продолжал борьбу активный пепеляевец – Артемьев. Он на короткое время скрылся в тайгу, а потом снова появился на охотском побережье, в качестве организатора «тунгусского восстания».

Несколько немногочисленных групп бродило по северной тайге, ограничиваясь отдельными налётами.

Беспочвенность восстания сказалась быстро, и отдельные повстанцы начали сдаваться в плен. Вскоре сдались и главные руководители (на якутском направлении Артемьев, на охотском – Павел Карамзин, тунгус).

Это было летом прошлого года.

Об этом свежем прошлом, о сдаче Карамзина, и рассказывает помещённый ниже очерк одного из участников последней экспедиции на дальний север, данные о которой в печати ещё не опубликовывались.

* * *

Туман свивается плотнее и плотнее.

Ещё только пять часов, а в каюте белесоватые сумерки. Ночь будет мутная, бледно-белая и глухая.

Под открытым иллюминатором, круглым и тяжёлым, всю ночь будут плескаться о борт, шелестеть и шуршать волны.

Сегодня воскресенье. И поэтому долго слышен сверху, из красного уголка струнный оркестр судовой команды.

Подошёл катер с берега. Я спускаюсь по ускользающему из-под ног шторм-трапу, и катер, зарываясь носом в волны, быстро идёт к усеянному галькой песчаному берегу, на котором раскинулся Охотск.

Над самой рекой Кухтуем всю ночь светятся огни дома, на стене которого прибит клочок бумаги с надписью: «Штаб Охотско-Якутской военной экспедиции».

Пищит тонким голоском полевой телефон. Пощёлкивает машинка, отстукивая приказ. Начальник штаба лежит на карте животом.

А в углу, на корточках по таёжной привычке, – гость-тунгус. Он говорит, раскачиваясь в такт словам:

– Кеняли, быя… плохо, друг… орон кучукан… олени – мала… рыбы нет… всё нет… совсем плоха… кеняли… лёд ушол рано-рано, не было ни белухи, ни нерпы, ни ларги, ни акмбы… совсем плоха…

Долго рассказывает и кашляет старый тунгус.

В штабе накурено, душно. Слабо горят керосиновые лампы.

А с моря идут туманы и веют влажные ветры.

Долго возится с картой начальник штаба и зашифровывают телеграммы два сотрудника.

Близится ночь.

* * *

В этот вечер пошли на рыбалку и по-бурлачьи потянули за собой лодку двое камчадалов, якут и женщина.

Дошли до кустов возле Булгина, а из кустов вышел какой-то с двумя револьверами, заткнутыми за пояс.

– Стойте! – говорит.

– А что стоять-то?

– Вы кто?

– Рыбаки… Не видишь, что ли?

– Ну ладно, я вам не задержка. Вы мне только скажите, какие люди в Охотск на пароходе пришли?

– Хорошие люди. От главного советского правительства. Пришли, арестованных выпустили и говорят: кто из банды из тайги придёт – ничего не будет, отпустят… Хорошие люди… А ты кто такой?

– Я-то?.. Я из главного отряда Карамзина, гонцом к ним иду… А вы проваливайте дальше.

* * *

Ночью узнали (аппарат ГПУ не дремлет), что в город пришёл, минуя сторожевые охранения, чужой человек и расспрашивает здешних якутов, какие и с чем пришли люди от советской власти.

Начальник штаба Карпель пошёл искать этого человека. Нашёл. Тот в общежитии Якгорта с якутами беседовал. Стали разговаривать.

– Вы почему в тайге скрываетесь?

– Мы?.. А чтобы нас не притесняли… Налогов чтобы с кочевников не брали… И потом, нам говорили – красные придут, всех бить будут.

– Дураки вам это говорили. И вы не умные, что слушали. Сдавайтесь, будем вместе жизнь строить.

– Меня за этим и послали. Поедем со мной в тайгу, в штаб наш, к Карамзину, сдаваться хотим.

– Ну что ж. Поедем.

И Карпель вдвоём с этим якутом уехал в тайгу, не особенно считаясь с тем, что это может быть предательством. Куй железо, пока горячо.

* * *

Через два дня приехал с побережья начальник экспедиции В.А. Абрамов. И сразу же получил весть от Карпеля. Принёс письмо таёжный гонец-якут. Карпель писал, что последние повстанцы охотской тайги, отряда Павла Карамзина, на сдачу готовы и ждут «главного начальника».

В ту же ночь Абрамов со своими сотрудниками ушёл в тайгу. По непролазным дебрям добрались к следующему вечеру до местности Медвежья Голова и тут, в виду палаток Карамзина, разбили свои палатки и заночевали.

Наутро пришёл гонец в сказал:

– Ждём…

Как знать, с чем там ждали и не пулями ли встретят.

Но Абрамов вошёл к тунгусам со своим штабом.

Он не дошёл нескольких шагов до палаток, как оттуда скомандовали:

– Смирно!

И повстанцы выстроились во фронт.

Едва представитель советской власти подошёл, из строя выступил сам командир тунгусский – Павел Карамзин, снял шапку, положил на неё свой револьвер и поднёс Абрамову.

Это по-таёжному значит: «Отдаю свой меч и свою голову».

* * *

Koгда поели и покурили, стали разговаривать.

Абрамов сказал:

– Ваша сдача началась с покорности и просьбы о помиловании. Дальревком объявил вам амнистию. Вы прощены. Но вы должны обещать не поднимать больше восстаний.

И тунгусы сказали:

– Да…

Встал командир – Карамзин:

– Принимаем все условия. Будем работать с советской властью.

* * *

Вокруг костра сидели бок-о-бок бывшие повстанцы и представители советской власти.

Порой из-за лиственниц высовывались в освещённый круг острые морды садовых собак и снова прятались в тьму. Тайга молчала.

* Анатолий Пепеляев – генерал, участник белого движения, родной брат расстрелянного в Иркутске вместе с Александром Колчаком премьер-министра его правительства Виктора Пепеляева. – Ред.