Какую надо иметь выдержку, нервы и силу в руках! Хладнокровен Николай, а сердце тревожно бьётся. Стучит натруженно в унисон мотору. Не бульдозер, а будто сам Николай лезет на гору. Тяжело, жарко. Может, сделать передышку, может, остановить машину? Нет. Тимофеев же прошёл! И снова пальцы, словно пружины, упруго, до синевы, сжимают рычаги. Трактор вздыбился, сухо, со скрипом застучали шестерни передачи. Ах, чёрт, круто взял!..

А Тимофеев уже рокочет сзади, идёт следом, на подмогу. Молодец этот Никола! (Сколько времени они работают вместе, сколько байкальских круч проутюжили они вдвоём!) Крепко сдружила их кочевая лэповская жизнь. И кажется Николаю, будто в Тимофееве живёт какая-то частица его, Чернова, а в нём есть что-то Тимофеевское. И нельзя их разъединить, как нельзя разъединить работу корчевателя и бульдозера. Один без другого не пройдёт по таёжным кручам.

Снова подъём. Теперь уже следом за Тимофеевым идёт Чернов. Который день штурмуют они гору. Устало тарахтят моторы тракторов. Пообшаркались башмаки гусениц. Но нет, ребята всё равно пройдут. Не было ещё такой крутизны на Байкале, которая не сдалась бы их упорству.

И гора сдалась. Открыла дорогу на пикет, что по-верблюжьи горбится над Байкалом. Это был первый бросок. На пикет завезли необходимые стройматериалы, инструмент, движок, затем подготовили площадку, поставили фундаменты и…

И покинули его. Долго он стоял заброшенным, нелюдимым. На соседних вершинах и падях уже широко раскинули свои плечи стальные опоры, звенели, сверкали на них провода, а здесь по-прежнему пустовала площадка. Иногда сюда случайно забредал четвероногий хозяин тайги, удивлённо обнюхивал оставленные людьми предметы и разочарованно скрывался в чащобе.

А линейщики были встревожены. Дорога, что вела в обход с соседнего пикета, оказалась неподходящей для подъёма тяжёлых металлических конструкций. Опасно было идти с ними над кручами.

Люди думали, размышляли, как втащить 16 тонн стали на высоту, что взлетела на 600 метров над уровнем моря.

Трактор – не вертолёт, подняться с многотонным грузом на такую высоту – дело рискованное. Но подниматься надо.

– Какое примем решение? – советовался с линейщиками начальник участка Вениамин Алексеевич Малков.

Тесная конторка голубела от папиросного дыма. Становилось жарко от пылких речей.

Вениамин Алексеевич Малков – простой и откровенный человек. Приказывать он не любит, уговаривать тоже. Но сказать своё решение умеет твёрдо, и оно звучит как приказ.

У него – да и у механика Владимира Ивановича Соболева – давно созрела мысль: пробить с пикета на тракт просеку и по ней втащить опору по частям. Но что скажут люди, как они оценят такой вариант? И хотя Малков знал – другого ничего не придумаешь, всё-таки собрал ребят.

«Всё равно от разговоров будет польза, – рассудил он про себя, – хотя бы заострится внимание на сложившейся обстановке. Люди почувствуют, что предстоит серьёзная работа. А это поможет».

И действительно, люди озабоченно говорили о 264-м пикете, понимали, что это за орешек.

Кто же мог взяться за такую смелую работу? Ну, конечно, Чернов и Тимофеев! И опять заревели стосильными моторами ретивые вездеходы, и опять перед глазами ребят, как в оборванной киноленте, стала опрокидываться тайга, замельтешили падающие стволы деревьев.

Трудно представить, как они совершили такой рейд. В этом только можно убедиться, побывав на месте. И вот Вениамин Алексеевич везёт нас к подножью горы. Длинной овальной скобой огибается тракт. «Тёщин язык» – именуют обычно шофёры такие излучины на дорогах. С этого «языка» и шло второе наступление на пикет.

– Наш эскалатор, – улыбнулся Малков. – По нему поднимали опору. Зацепили трактор за лебёдку, и он двойной тягой тащил наверх конструкцию.

– Ничего себе подъёмчик! – невольно вырвалось у кого-то, когда мы, высоко подняв головы, попытались обнаружить конец этого «эскалатора». Просека пополам разрывала полотнище таёжных зарослей и прямой лентой убегала куда-то в небо. Там, за горбатым бугром, скрывался злополучный пикет, слышался глухой рокот трактора.

– Ребята заканчивают монтаж опоры, завтра собираемся ставить. Поднимемся, что ли? – лукаво подмигнул Малков и, наверное, плохо подумал о нас – откажутся, мол.

Но мы поднимаемся. Ноги предательски скользят по глинистой почве, припорошенной лёгким снежком. Приходится цепляться за деревья или прибегать к четырём точкам опоры, чтобы не скатиться вниз. Короткая передышка. Потом ещё и ещё. И вот последний рывок. Мы на уступе горы. На выщербленном пологом склоне лежала сорокаметровая опора, которую называют здесь анкерной. Анкерной потому, что она будет возвышаться на повороте линии электропередач и от неё сверкающими лучами в обе стороны разойдутся провода. Анкерная опора тяжелее соседних своих сестёр. На её плечи ложится больше нагрузки. Устанавливать такую опору тоже нелегко. Сейчас она пока лежит на боку, опираясь своим остриём в зелёную стену пихтача. Ажурная конструкция слепит глаза серебристым отливом. На её стальных рёбрах, будто ласточки на проводах, повисли маляры. Это бригада Лидии Половинкиной заканчивала покраску.

К опоре прижался трактор-кран. Машина стоит в наклон, её гусеницы придерживают толстые брёвешки. Машинист крана Азгар Шарифулин, невысокий, щуплый паренёк в тёплой ушанке и телогрейке, крутится около машины, пытается каким-то металлическим предметом выправить вмятину на дверце кабины (где-то, видимо, легонько прижался к скале).

Так вот он какой, этот 264-й пикет! На такой высоте лишь привольно гуляют байкальские ветры да парят зоркие ястребы. Внизу тяжело катит волны осенний серый Байкал, пенится снежными загривками у скалистых берегов. Вдоль них змейкой вьётся железная дорога, по которой бежит состав. Отсюда он кажется игрушечным. A вон тот трактор, что ползёт по шоссе, совсем похож на букашку.

Лидия Половинкина забралась на высокую траверсу и старательно водит по ней кистью. Протяни она руку, и кончики пальцев дотронутся до мягкого седого облака. На брезентовой тужурке, словно снежинки, поблёскивали капельки серебристой краски. Круглолицая, со вздёрнутым носиком и задумчивым прищуром голубых глаз, она оказалась довольно бойкой и разговорчивой женщиной. Четвёртый год Лидия путешествует, как турист, по лэповским маршрутам. Муж её, крановщик Никандр Егоров, работает в звене отважных механизаторов Николая Чернова и считается одним из смекалистых и трудолюбивых. У них двое детей. Так они всей дружной семейкой и ездят по таёжным местам – нынче здесь, завтра там, как поётся в песне. Были они и в Тулуне, и в Слюдянке, а сейчас живут в Мурино.

Откровенно говоря, Лиде надоело быть маляром, она давно упрашивает Вениамина Алексеевича о том, чтобы её перевели в бригаду верхолазов. Но тот всё не решится на этот шаг. И сейчас, когда она увидела, что на пикете появился начальник, поспешно опустилась с опоры и снова напомнила старый разговор.

Он недовольно поморщился:

– А сорвёшься, кто будет за тебя воспитывать детей?

– Не всё равно, по какой опоре лазить – по лежачей или стоячей? – выпалила Лида. – Вон на какую высоту приходится карабкаться. Монтажным поясом пользоваться я умею, технику безопасности знаю, провода подвешивать училась у ребят – так что готова хоть сегодня пойти на монтаж провода.

– Не выдумывай, не выйдет, – покачал головой Малков. В голосе его чувствовались нотки заботы. Будто не начальник стоял перед ней, а отец.

– Пусть сначала Никандр наложит резолюцию на твоё заявление.

– А Никандр мне указ что ли? Я сама – голова, – рассердилась Половинкина и отвернулась.

И опять они ни до чего не договорились.

Вениамин Алексеевич у себя в конторе бывает только по вечерам. Днём он мотается по участку, что протянулся почти на 70 километров. Хлопот много. Заканчивается горный переход, следует переводить людей и технику на новые места. Там уже вовсю развёртываются работы. Сроки поджимают, надо спешить.

И на этот paз он вернулся в Мурино вечером. Как только зашёл в контору, сразу же взялся за папку-скоросшиватель, что лежала на его столе. В неё обычно подшивают телеграммы, поступившие днём. В них задания, запросы, указания из треста, от руководства 42-й механизированной колонны, куда входит участок Малкова. Хоть и далеко заброшен участок от штаба, а люди его не чувствуют отрыва от кипучей жизни всего коллектива строителей ЛЭП.

«Ага, из треста запрашивают фамилии лучших людей на Доску почёта, – комментирует Вениамин Алексеевич телеграммы. – Видно, к празднику готовятся».

«А кто у нас подавал заявление на стиральные машины? – спрашивает он. – Вот профсоюз сообщает, что для наших рабочих выделены четыре штуки…»

«Молнируют, что направлен первый груз на новую базу. Надо срочно посылать туда кран, Владимир Иванович, – обращается он к механику. – Теперь туда пойдёт много оборудования…»

На новом месте действительно наступает горячее время. Бригады линейщиков уже роют там котлованы, укладывают фундаменты, собирают опоры. Выехали сегодня туда и установщики опор вместе со старшим прорабом Виктором Ивановичем Вургановым.

Уходят лэповцы на восток, покидают обжитые места. После горных круч спустятся на болота, поставят там опоры и, когда перешагнут через горную речку с романтичным именем Снежная, их действительно встретят снега – придёт суровая, холодная зима.

Из Мурино мы уезжали глубокой

ночью. Пристанционный посёлок спал крепким сном. Спали спокойно линейщики. Им надо было хорошо отдохнуть. Утро предстояло хлопотливое, жаркое. Ещё раз – и в последний – пойдут они на штурм 264-го. Уже в поезде я представил, как высоко над Байкалом, словно серебристый флаг, взметнётся стальная махина и легко перечеркнёт небо. Я увидел, как плечистые и мужественные парни из бригады установщиков Сергея Невенчалова стоят на вершине пикета и зачарованно любуются ажурной широкоплечей опорой.

На земле остался ещё один след вдохновенного и смелого человеческого труда – след XX века, уходящий в радостное грядущее.