Сергею Макарову в этом году исполняется 40 лет. Из них десять он живёт на диализе. Жил в посёлке Железнодорожный Усольского района. Однажды на работе просто упал. Очнулся и увидел, что лежит лицом на асфальте. Оглянулся в последний раз на свой трактор Т-330 весом 54 тонны, на котором по всей области «скалы рвал» и «карьеры делал», и пошёл на обследование. На работу больше не вернулся. С тех пор трактор его стоит и ржавеет, потому что замену Сергею не нашли. «Да теперь, наверное, и трактор списали, разрезали на металл, – говорит Сергей. – А я до сих пор скучаю, во сне его вижу».

С тех пор вся его жизнь – один сплошной диализ. Два года назад к этой беде добавилась другая. Он сломал оба бедра, получил компрессионный перелом позвоночника.

– А что вы хотите, – говорит Сергей. – Среди тех, с кем я начинал делать диализ, в живых осталось 2-3 человека – и все на колясках уже. Эта процедура всё вымывает из организма, не только плохое, но и хорошее. Кости становятся хрупкими, ломаются.

В первый раз я попал на диализ 18 августа 2008 года. Его делали только в областной больнице, очереди тогда были огромные. Много народу умирало, потому что мест не хватало. Было всего два зала – один маленький и один большой. Там в аппаратах такие колонки стояли, их нужно было промывать по 45 минут. А делать это как следует возможности не было. Поэтому их подписывали. Главное – после гепатитного больного не попасть на аппарат. Мы играли в лотерею каждый раз. Если я вылезал ползком с диализа и у меня открывалась рвота, это хорошо. Значит, я живой. У нас через день кого-нибудь увозили прямо из зала. Смертность была высокая. Диализ – очень сложная штука. Можно диету не соблюдать, и тебя уже не спасут. Я могу в любой момент устроить себе сладкую смерть. Поесть бананов, помидоров – и этого достаточно, чтобы у меня в крови поднялся калий до смертельной дозы.

А ещё приходилось много ездить. В обед выходишь из посёлка, садишься на электричку – и в 15 часов уже в Иркутске. Приходишь в областную больницу, занимаешь очередь и ждёшь, чтобы в 20 часов попасть на диализ. Потом «крутишься» на аппарате 4 часа. Встаёшь поздно вечером, а ведь нужно ещё добраться до последней электрички. А тебе очень плохо, ты идёшь по стеночке, и тебя беспрерывно тошнит. Если успел, то уехал. А если не успел, может, милиция разрешит на вокзале переночевать. А если ты лёг под аппарат позже 20 часов – «откручиваешься», когда ехать уже не на чем. Договариваешься с доктором, с медсёстрами, чтобы остаться. Ждёшь, пока все «докрутятся», пока промоют аппараты, зал помоют. Потом медсёстры уходят, и те, кто не успел уехать, ложатся в маленьком зале. В 5 утра встаём и быстренько разбегаемся, чтобы никто не увидел. Нужно ведь подготовить аппараты к утренней смене, приготовить зал. А ты утром едешь домой. Пока доехал, уже обед. Переночевал дома – и всё начинается заново.

Нет мест, некуда деваться. Я всё равно очень благодарен врачам и медсёстрам, потому что я всё ещё живу. Когда мы попали в Ангарский центр гемодиализа, словно в раю очутились. Здесь диализ очень хороший. У нас ведь многие пациенты работают, создают семьи. Одна девочка даже родила на диализе. Если бы не Владимир Владимирович (Богдасарьян. – Авт.), нас бы уже не было.

Как только услышал, что здесь диализ открывается, сразу перешёл. Мне было, в принципе, всё равно, а ездить сюда гораздо ближе. Меня предупреждали, что диализ будет новый и ещё неизвестно, как пойдёт дело. Но мы к жизни и смерти относимся философски. Например, приходишь и узнаёшь, что Санька помер. «Ну, отмучился ещё один», – скажешь. Каждый знает, что рано или поздно это случится. Поэтому не заводишь ни семью, ни близких людей.

Попав на диализ, Сергей потерял не только работу, но и семью.

– Все боятся, что я навяжусь, за мной надо будет ухаживать, – говорит Сергей. – Я и не лезу, знаю, что это тяжело. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Сам справляюсь. Зубы есть, руки есть. В магазин девочки знакомые из больничной столовой сбегают. Я, пока мог, тут работал, при центре, со всеми познакомился. Вчера вот Юля была, шторки повесила.

Самое трудное в жизни колясочного больного – это дорога до больницы. Чтобы просто выйти из подъезда, нужно сначала попасть в лифт. У Сергея коляска широковата, в дверной проём лифта не помещается. Поэтому её спинку приходится стягивать ремнём. Покорив лифт, нужно преодолеть девять лестничных ступенек. Все они у Сергея считанные, каждая щербинка на них знакома. Он сползает с коляски, сначала опускается на три ступеньки, подтягивает к себе коляску. Ползком преодолевает следующие три ступеньки, подтягивает коляску. Потом ещё три. Пандуса в подъезде нет, только на улице. В управляющей компании сказали: «Вы не являетесь собственником помещения, поэтому для вас пандус сделать не можем». «Вот и получается – хоть плачь, а ползи. Да и плакать бесполезно, только на диализ опоздаешь», – философски замечает Сергей.

Но выйти из подъезда – это только полдела. Потом нужно добраться до больницы, с горем пополам объезжая высокие бордюры. Но и это ещё не всё. Несмотря на то что на первом этаже БСМП расположено отделение травматологии, инвалиду попасть в него очень трудно. Только при помощи правозащитников, через суд, в прошлом году удалось добиться от БСМП обустройства пандуса.

– Даже если я преодолел все бордюры, добрался до этого пандуса, заехать на него я не могу, – говорит Сергей. – А кнопка вызова помощи устроена на самом верху. Это специально сделано, чтобы над людьми издеваться? Если я доберусь до верха, мне помощь уже не нужна. Получается, пандус существует только для вида.

Пока был пансионат, Сергей жил в нём. Не нужно было всю пенсию отдавать за аренду. Не нужно было постоянно преодолевать пандусы, да и врачи всегда рядом. Благодаря этому ещё несколько раз избежал смерти.

– Поэтому, если центр закроется, я тут не останусь, – говорит Сергей. – Уеду со своими медсёстрами, со своими врачами. Ни одну бумагу не подпишу. Я-то знаю, что такое диализ и как это сложно. В критической ситуации могу позвонить заведующему отделением и знаю, что за мной приедет машина вперёд «Скорой» и увезёт, и положат под запасной аппарат, который всегда готов к таким случаям. Где ещё я такое отношение найду?

Два года назад Сергей попробовал получить бесплатно инвалидную коляску. Однако собрать все необходимые справки не смог. Для человека, который не в состоянии передвигаться без посторонней помощи, это не так просто. Пока ты одну справку достал, у второй срок действия истёк. «А ехать нужно по месту прописки – в Усольский район, – говорит Сергей. – Кому надо меня таскать туда?» Сейчас он ездит на коляске, которую знакомые слесари собрали у себя в мастерской.

На этой самодельной коляске Сергей выезжает из дома в 7.05 три раза в неделю. Совершает свой ежедневный марш-бросок до больницы, чтобы в 8 часов оказаться на кушетке диализного центра. Перед процедурой каждый больной должен пройти взвешивание, вычислить, сколько лишней жидкости накопилось в организме. Из тех цифр, которые показывают весы, нужно вычесть свой «сухой вес».

– Например, весы показывают 53 килограмма, а у меня 51,4 «сухой вес», – говорит Сергей. – Значит, лишней жидкости в организме 1,6 килограмма, их и нужно вывести за сеанс. Ложишься к аппарату, сообщаешь все эти цифры врачу. И на аппарате выставляют показатели уже под тебя. Чем больше лишнего в организме, тем дольше лежать приходится. Главное – рукой не шевелить, игла толстая, как стержень у шариковой ручки, сразу вену проколет.

Если попал на диализ, нужно соблюдать жёсткую диету. Здоровому человеку в день нужно до 3 литров жидкости выпивать. А если я столько выпью, за выходные уже до 3 лишних килограмм наберу. Во вторник на диализ иду весь водой переполненный. Тяжело, всё это в организме остаётся, почки-то не работают. Особенно ребятишек жалко. Если иголка толщиной с вену, как её ставить? А вены ещё и рвутся, чуть что. А фистулы ещё и встают, забиваются. Приходится ставить катетеры. У меня фистула с самого начала работает, а у кого-то месяц не выдерживает. Тогда начинают ставить их куда только можно. Люди так мучаются – не дай Бог.

Конечно, нужно развивать пересадку органов. Сейчас больше подсаживают, но мне уже поздно, сосуды все забиты. В своё время мне старший брат отдавал почку, но я отказался. А если он простынет один раз как следует и у него почка откажет? Я же себя никогда не простил бы.

– Самое трудное время в моей жизни – это первые три месяца на диализе, – рассказывает Сергей. – У тебя просто слёзы катятся, и ты думаешь, то ли тебе повеситься, то ли из окна прыгнуть. Сперва тебя все жалеют, а потом начинают отворачиваться. И ты понимаешь, что никому не нужен, только мешаешь. Если в это время нет психолога, очень тяжело пережить. У меня не было. Помогли те пациенты, которые это уже пережили, которые рядом лежали. Ты попадаешь в этот мир и видишь, что люди и здесь живут и даже шутят над этой ситуацией. И ты постепенно приспосабливаешься, тоже шутить начинаешь. И со временем понимаешь, что люди в центре становятся твоей семьёй. Родные далеко, они постепенно отходят от тебя. А сюда я прихожу через день, вижу знакомых, медсестёр, врачей – значит, всё хорошо. Это больше чем родственники. Они поддержат, посмеются с тобой. А если кто-то уходит, они и поплачут. Вот такие здесь отношения. Самый лучший психолог – это другой пациент, который рядом с тобой лежит.