В холле и коридорах госпиталя ветеранов стоит тишина. Только изредка попадётся навстречу сотрудник больницы, и почти наверняка это будет уборщица, секретарь или бухгалтер. Попадая в «красную зону», ты понимаешь, почему так малолюдно и тихо за дверью. Большинство персонала сейчас здесь. В госпитале сейчас развёрнуто 200 коек, 70% обеспечены кислородной поддержкой. 24 из них – реанимационные. Летом, во время первой волны, хватало шести.

Каждая реанимационная койка оборудована целым арсеналом сложных приборов. От них тянутся к розеткам целые пучки проводов. Люди, которые лежат на кроватях, через одного – на аппаратах искусственной вентиляции лёгких (ИВЛ). Это самые тяжёлые пациенты госпиталя.

«Не хуже и не лучше импортных»

На мониторах ИВЛ мерцают разноцветные неоновые цифры. До пандемии в госпитале было всего два кислородных баллона по 400 литров каждый. Сейчас в сутки уходит до 3 тонн кислорода.

– Аппаратов ИВЛ у нас было 2, теперь 70, – говорит главный врач госпиталя Игорь Дёмин. – Но активно используются 35 из них. 24 непосредственно в работе, 11 в резерве. Аппарат не может работать без перерыва, через сутки ему нужно менять бактериальные фильтры, обрабатывать внутренние контуры. Тогда мы переводим пациента на другой аппарат.

Весной всем казалось, что одна из главных задач – обеспечить больницы аппаратами ИВЛ. Поэтому в апреле на рынке за них разве что не дрались.

По словам Дёмина, в конце августа в госпиталь поступило 11 аппаратов ИВЛ «Авента-М» Уральского приборостроительного завода из централизованной закупки регионального минздрава на 178 аппаратов. Ещё 26 аппаратов «Авента-М» пришло от Минпромторга РФ. Ведомство заключило контракт с Уральским заводом на 7,5 млрд рублей. 56 аппаратов из этой партии направили в Иркутскую область, так что в регионе теперь как минимум 234 «Авенты».

Кроме того, госпиталь приобретал ИВЛ самостоятельно. Купил 13 корейских MV-2000 за 31,6 млн рублей и ещё 10 российских аппаратов ИВЛ производства ООО «Тритон-Электроникс». А потом 8 аппаратов подвезли спонсоры – компания «Полюс Золото».

В итоге в госпитале оказалось даже слишком много аппаратов ИВЛ, поэтому 18 из них отдали другим больницам – городской клинической больнице № 3, перинатальному центру, Медсанчасти ИАПО. «Остальные стоят, – говорит Игорь Дёмин. – Но все с документами, все отлично работают».

Уральскому приборостроительному заводу оказалось непросто справиться с таким объёмом заказов. Дополнительные проблемы возникли из-за того, что в начале мая в двух больницах случились пожары, предположительно – из-за «Авенты-М». Погибли 7 пациентов, и Росздравнадзор приостановил производство этой модели аппаратов ИВЛ. Оно было возобновлено только в июле – после получения нового разрешения.

Если Иркутской области повезло – она всё-таки получила свой заказ, то правительство Ставропольского края в октябре подало иск в арбитражный суд, требуя расторжения госконтракта из-за срыва сроков поставки. Минздрав Ставрополья хочет вернуть аванс в размере 562 млн рублей (более 80% от общей суммы контракта). Кроме того, край хочет отсудить штраф за просрочку – 2,3 млн рублей – и проценты за пользование чужими деньгами в размере 1,9 млн рублей. Взыскать пени за срыв сроков исполнения контракта с поставщика пытаются правительство Омской области, больницы Саратовской и Ульяновской областей.

Игорь Дёмин говорит, что все аппараты из иркутской партии были произведены уже после завершения проверки. Сейчас они работают хорошо. «Ничем не отличаются от импортных. Не хуже и не лучше», – говорит Дёмин.

«Мы начали закупать аппараты в апреле, – отмечает старшая медсестра госпиталя Татьяна Левченко. – Вообще ничего на рынке не было. Сроки доставки предлагали по 90 дней, хотя обычно за месяц доставляют. Основные производители работали на заказ». За срочность больницам приходилось доплачивать немалые деньги. Например, госпиталь заказывал ИВЛ MV-2000 двумя партиями по 3 и 10 аппаратов. Три аппарата пришли быстрее, поэтому каждый из них стоил на 38 тысяч дороже аппаратов из второй партии.

«Цены до сих пор взвинчены», – говорит Левченко. Если маски для кислородной поддержки госпиталь раньше покупал по цене 3 тысячи рублей за штуку, то сейчас – по 24 тысячи. «Но недостатка у нас ни в чём нет, – говорит Игорь Дёмин. – Запас СИЗов сформирован, лекарства, кислород имеются».

Инфекция утяжелилась

Почти сразу в СИЗе становится жарко. Через 15 минут ты уже мокрый. «Мы тоже мокрые, просто привыкли, – говорит медсестра, лицо которой разглядеть за очками невозможно. – Всё время боишься только, что очки запотеют. Это становится чем-то вроде фобии. Поправить их нельзя, только выходить из «красной зоны» и всё снимать с себя. Так ведь не набегаешься».

Под СИЗом у неё лёгкий трикотажный костюм. После восьмичасовой смены его можно будет просто выжимать. Кажется, не будь на медсёстрах СИЗов, они всё равно были бы мокрые. Сидеть без дела в «красной зоне» не приходится никому, хотя, на первый взгляд, персонала здесь раза в два больше, чем пациентов.

На кровати с высокими металлическими бортиками лежит мужчина, на вид ему лет 45. Он поворачивает голову, стонет, не открывая глаз. Медсестра тут же прекращает разговор и уходит к нему. Поправляет трубки, проверяет датчики аппаратов. Его рука дёргается несколько раз, будто мужчина хочет дотянуться до маски и сдернуть её с лица. Сделать это он всё равно не сможет. Его запястье привязано к бортику кровати полосой голубой материи. Она свешивается до самого пола, похожая на лёгкий шарф из шифона. Медсестра осторожно гладит мужчине руку, говорит что-то ласковое. Наверное, обещает, что он обязательно скоро поправится.

Рука у него перебинтована почти до локтя, в сосуд вставлен катетер. Но сейчас мужчина не под капельницей. На тумбочке у кровати – две бутылки воды, упаковка вишнёвого сока, бумажный стаканчик. Маску с пациентов снимают здесь только ради короткого перерыва на еду и питьё. Конечно, если они могут есть.

– Считается, если уж попал на ИВЛ – мало шансов восстановиться. Это правда? – спрашиваю Игоря Дёмина.

– Если пациент находится на инвазивной ИВЛ, это говорит о крайней степени тяжести его состояния. Оно не обусловлено тем, что его на ИВЛ перевели, – говорит Дёмин. – Человек сам не может дышать. Но у нас были случаи, когда тяжёлые пациенты попадали на инвазивную ИВЛ, и потом их состояние улучшалось. Долго, тяжело проходило заболевание, но человек выздоравливал.

Я вспоминаю мужчину с перевязанным запястьем. Он молодой, у него есть все шансы выжить, и медсестра ему это обещала.

Ошибочно думать, что на ИВЛ попадают только старики. Больничная летальность в госпитале сейчас 9%. В первую волну она доходила до 4%. Мужчина с перевязанным запястьем выглядит гораздо лучше пациентки на соседней койке. Ей примерно 65 лет, окрашенные в тёмный цвет волосы влажные от испарины, у корней проглядывает седина.

– Могу сказать одно: инфекция утяжелилась. Пациенты к нам сейчас поступают в более тяжёлом состоянии, – говорит Дёмин. – Не знаю, почему так происходит. Может, вирус стал агрессивнее.

– А может, просто не хватает стационарных коек? Люди долго ждут госпитализации и упускают время.

– Места сейчас есть, – говорит Дёмин. – Я смотрю по сводкам – есть места.

Госпиталь ветеранов сразу был одним из первых учреждений, переоборудованных под ковидарий. Лёгких пациентов сюда не привозят в принципе. Примерно 10–15% попадают на ИВЛ. Игорь Дёмин говорит: иногда кажется, что не хватит даже 24 реанимационных коек. Это очень много. Например, по статистике НИИ имени Склифосовского за октябрь-ноябрь, 94–96% их пациентов с тяжёлым поражением лёгких выживают без инвазивной вентиляции лёгких. 27 ноября в Бурятии 54 пациента находились на ИВЛ, а в огромной Москве – 411 пациентов.

Мужчина, который пытался в бреду сдёрнуть с себя кислородную маску, лежит в реанимации три дня. Иногда здесь задерживаются и на месяц. Но обычно лечение занимает 14 дней.

– Есть пациенты, у которых купирована пневмония, но поражение лёгких настолько велико, что они нуждаются в кислородной поддержке ещё какое-то время, – говорит Игорь Дёмин. – Дома они её получить не могут, поэтому тоже находятся у нас, на концентраторах. Мы их называем «дыхательные хроники». А иногда пациента невозможно выписать, потому что он одинокий. Дома за ним просто некому ухаживать, а самостоятельно себя обслуживать он не может. Таких пациентов переводим в специальные стационары на долечивание. Например, такой стационар развёрнут на базе курорта «Ангара».

Возвращаясь из «красной зоны», первым делом ты попадаешь под «холодный душ» из антисептика. Его щедро распыляют на тебя из специальной ёмкости. Защитный костюм нужно обработать, чтобы вирус на нём намок и не мог летать. После этого нужно правильно снять костюм. В этом – залог безопасности. Комбинезон как бы скатывают изнаночной стороной наружу. Обрабатывают руки. Осторожно снимают маску, респиратор, перчатки. Снова обрабатывают руки. Снимают вторую пару перчаток. Обрабатывают руки.

В холле всё так же стоит тишина. На диванчике у входа сидит женщина с каменным лицом. Она ждёт, когда к ней выйдет кто-то из врачей. У неё очень прямая спина и сухие глаза. До самых глаз натянута медицинская маска. Здесь никого не надо заставлять носить маску.