Судья разрядил пистолет в адвоката

Но стушевалась, увидев худенького, чистенького мужчину со вскинутыми на лоб очками, седыми волосами и седыми бровями. В сущности, это был дед, но какой-то очень уж дореволюционный. Такие, может быть, и водились ещё, но где-нибудь во дворах, на завалинках, а этот мало того что дожил до нынешнего, 1948 года, но ещё и кормит семью! 

Познакомились. Начали работать, то есть заполнять опросный листок, который ревизору вручили перед отъездом. А там всё по пунктам расписано, и так по порядку и пошёл разговор, но довольно скоро Старостиной подумалось, что не укладывается Смирнов ни в какую анкету. Например, на вопрос, имеется ли юридическое образование, он отвечает: «Нет», а справедливости ради надо ведь и отметить, что, несмотря на это, в адвокатуре он с 1933 года. Что исковые заявления, жалобы составляет исключительно грамотно, с подробными ссылками на законодательство. Или вот ещё: Смирнов совершенно не посещает кружки при райкоме партии, и как бы это говорит о нём плохо. Но ведь ясно же, что эти кружки просто не представляют для него интереса, потому и пользы от них никакой;  а газеты он читает и сам, а уж как подробно анализирует судебную практику, свою и чужую!  Финансовые отчёты, правда, составляются несвоевременно. Но правильно. Никакой статистики юридической помощи предприятиям не ведёт, но из судебных дел эта помощь явно просматривается. Не ставит зарплату уборщицы в ведомость, но в кабинете-то всё свежевымыто и ни пылинки. «Эх, работал бы он в Иркутске рядовым адвокатом, так и блистал бы, наверное, но у нас ведь вакансий нет, а если появятся, так возьмут того, кто с дипломом и помоложе», – с досадой подумала ревизор. А вслух сказала:

– Борис Николаевич, ну ведь несложно же вовремя всё фиксировать и отчитываться! В адвокатской коллегии просто рвут и мечут уже. Это ведь они попросили минюст устроить ревизию – видно, терпение совсем кончилось.

Старостина нисколько не пре-увеличивала: Смирнов  считался самым злостным нарушителем дисциплины, хоть и не отлучался в присутственные часы, не завышал гонорары и не утаивал их, как многие. Все его замечательные качества перечёркивало болезненное неприятие бумаг, и бухгалтер областной коллегии адвокатов Юцис напрасно слал в Усть-Кут угрожающие письма: Борис Николаевич не отвечал. И вот когда все склонились к исключению, из Усть-Кута вдруг пришла телеграмма: «Адвокат Смирнов ранен судьёй Дементьевым. Самолётом направлен в Киренск, в больницу».

Шальные пули из пистолета, отчего-то хранившегося у судьи, обрекали на инвалидность, доктор так и сказал: «В лучшем случае сможете передвигаться на костылях». Тем не менее Борис Николаевич сумел подняться на ноги. Увы, на это ушло пять месяцев, и задолженность перед коллегией сильно возросла. Вот тогда-то и послали в Усть-Кут ревизора. 

– Выводы мы тут сами сделаем, а ты, главное, всё хорошо посмотри, – напутствовал Старостину начальник управления. – И первым делом зайди в райком партии. 

Ну, первым не первым, а зашла. И только представилась, как прилетело:

– Этот Смирнов даже не соизволил прийти к нам в районный парткабинет ни разу! Никакой массовой работы он не ведёт и решения партии не пропагандирует! И под хмельком его тоже случается видеть. Коротко говоря, мы хотим, чтобы прислали другого адвоката! 

Парочка так парочка – артист и партизаночка!

Семён Алексеевич Корякин

13 августа 1948 года президиум Иркутской областной коллеги адвокатов исключил из своих рядов защитника Смирнова. Причиной было названо систематическое нарушение финансовой дисциплины. Борис Николаевич на этом заседании был. Не оправдывался, но зачитал большое покаянное письмо  и торжественно пообещал «всё исправить и исправиться самому». Кажется, он искренне в это верил, но председатель президиума, слушая его, думал с раздражением: «Артист, ну артист!  Столько времени нами манипулировал!»

Смирнов действительно много лет посвятил драматическому искусству, и это не всеми понималось: многим казалось странным, что москвич, выпускник промышленного училища, отправился вдруг актёрствовать и до того увлёкся, что заехал не только за Урал, но и далеко за Байкал. А потом и вовсе опустился до клубной художественной самодеятельности. 

На одной из постановок, уже немолодым человеком, Борис Николаевич познакомился с будущей супругой. Всего более впечатлило его, что «столь юная особа» так замечательно понимает его. А вот местные старожилы не удивились, потому что «особа» считалась тут «шибко-шибко чудной», довольно сказать, что партизанила наравне с мужиками. «Парочка так парочка – артист да партизаночка!» – со смехом распевали под окошком у Смирновых. А они – ничего, славно жили и поздних своих детей почти успели поднять. Почти – потому что бывшую партизанку «догнало» старое ранение, в считанные месяцы превратив в инвалида 1-й группы. Борис Николаевич тоже разом сдал и уже не мог выступать со сцены. Оставалась одна надежда – на адвокатское ремесло. 

Из артистов в защитники Смирнов попал волею обстоятельств, но была тут и некая закономерность. Как рассказывал Борис Николаевич уже после исключения из коллегии, «на северах  адвокаты из присланных приживались плохо, и судьи спорадически обращались ко мне, предлагая выступить в роли общественного защитника. Почему? А потому, должно быть, что знали: имею охоту и привычку к чтению «скучной» юридической литературы. В 1933 году решил даже экзаменоваться, приехал в Иркутск, и в коллегии адвокатов составили специальную комиссию. Кажется, отвечал хорошо, потому что выдали документ. Он и теперь в моём личном деле, увы, закрытом. Надо бы взять… Впрочем, пусть сохранится для истории».

Вечный студент Геккер

В приёмной областной коллегии Корякин стал невольным свидетелем разговора маститого адвоката Сарно со стажёром.

– Верочка, вы ведь после юридической школы уже, в институт поступаете, а слово «адвокат» пишете через «а»! Ну, хоть один-то язык надо знать хорошо, я не говорю уж об иностранном. Вот вы хотя бы с Геккера возьмите пример: образованный, интеллигентный, культурный юрист!

– Да разве ж с ним можно сравниваться? Он совсем в других условиях рос, другое воспитание получил! Илья Борисович к нам и не приехал бы, если б не эвакуация.

– Согласен, не приехал бы. Но касательно остального вы, Верочка, заблуждаетесь. Геккер из простой мещанской семьи,  настолько бедной, что и учиться-то начал по-настоящему только в семнадцать. А до этого восемь лет проработал в мастерских – сапожных, слесарных, переплётных, фотографических. То есть, вы понимаете, он всё умеет!

 – Так я ведь и говорю: что мне с Геккером-то равняться? У Ильи Борисовича большие способности.

 – У Ильи Борисовича жажда знаний! Он едва лишь выпустился из кишинёвской гимназии, как записался на курсы бухгалтеров. А потом приехал в Бухарест и поступил одновременно в университет и политехнический техникум. В Иркутске, уже будучи профессиональным юристом, стал студентом финансово-экономического и юридического институтов. А потом поступил ещё на филологический факультет иркутского университета и закончил его с отличием, как и все другие учебные заведения. Он и диссертацию защитит, вот увидите! 

Стажёр покраснела то ли от смущения, то ли от обиды. А Корякин, напротив, вдохновился и с этим настроем направился на собеседование к члену президиума Патушинскому.

– Семён Алексеевич, я вам откровенно скажу: удивлён. Ну, никак не надеялся в 1943 году увидеть среди кандидатов в адвокаты выпускника духовной семинарии, бывшего служащего торгового дома «Наследники А.И. Громовой». Простите, какого вы года рождения?  

–  1879-го. То есть мне теперь 64 года. Из которых двадцать – в юриспруденции.

– Имеете специальное образование? 

– Три курса Томского университета. Затем, как участник студенческих волнений, был арестован, но в тюремной камере продолжал штудировать литературу по уголовному и гражданскому праву. А выйдя, имел обширную адвокатскую практику и в 1917-м выдержал при Якутском областном суде специальный экзамен на звание частного поверенного. С 1921 года выступал как защитник при Усольском суде – пока не перешёл в юрисконсульты в «ВостСибсоль». Я не прочь бы работать там и сейчас, но недавно провели медобследование и признали меня инвалидом.

Не было никакой партийной борьбы 

Георгий Григорьевич Попов

– А вот ещё любопытно, Семён Алексеевич: вы пишете, что никогда ни в каких партиях не состояли. Довольно неожиданно для политически неблагонадёжного, отбывавшего заключение и отправленного по этапу в Якутск. 

– Я и после ещё отсидел в общей сложности восемнадцать месяцев – уже как редактор оппозиционной газеты «Якутский край». В Вилюйске отбывал ссылку Чернышевский, и он часто бывал у нас в доме; даже и первыми моими учителями были политссыльные. Но  тесное знакомство с политзаключёнными сделало меня одинаково близким и к эсдекам, и к эсерам, и к анархистам. Видите ли, в таких крайних местах, как Якутск, по крайней мере до 1905 года не наблюдалось никакой борьбы между партиями. Таковая была просто бессмысленна на фоне удручающего невежества местного населения. О каких политических предпочтениях можно было там говорить, когда главной бедой была закабалённость неграмотных якутов купцами и чиновниками? Вот против неё и выступали мы общим фронтом, то есть и эсдеки, и эсеры, и  анархисты. Собственно, и газета «Якутский край» зародилась как объединённый межпартийный орган. 

19 апреля 1943 года Семёна Алексеевича Корякина приняли в члены Иркутской областной коллегии адвокатов. Вакансия для него нашлась только в Усть-Удинский районе, а он считался одним из самых тяжёлых и по большой разбросанности, и по непроезжим дорогам, и по количеству исправительных лагерей, которые тоже нужно было обслуживать. Добирались до них сначала по Ангаре, а потом ещё долго, путано на перекладных. Между тем такие командировки не приносили в кассу консультации ни рубля. Да в  Усть-Удинском районе вообще было очень много защит по назначению, и, направляя туда Корякина, члены президиума нисколько не обольщались, полагая: вряд ли он долго выдержит.  

Однако Семён Алексеевич продержался тринадцать лет и за всё это время лишь однажды не отказался от отпуска. В 1946-м он перенёс сложную операцию, но случилось это под Новый год, а 16 января уже вышел на работу и первым делом написал в Иркутск: «Очень сожалею, что из-за болезни не приобрёл новое издание уголовного кодекса, пришлите, если это возможно». 

Самыми сложными для Корякина стали первые послевоенные годы, когда общая пружина ослабла, жизнь замедлилась, а в то же время требовалось подписываться на займы, делать отчисления в президиум. Подумав, Семён Алексеевич оформил-таки пенсию по инвалидности. А кроме того, организовал подсобный промысел для супруги Анны Васильевны, так что осенью следующего, 1948 года, написал коллегам в Иркутск: «Сдал в колхоз «Власть труда» две головы рогатого скота: племенного бычка, признанного годным в производители, и тёлочку улучшенной породы. Можете считать это вкладом в колхозное строительство».

Справочно:

В начале 1940 года в коллегию адвокатов был зачислен Иван Петрович Губин, за плечами которого была начальная школа и один год школы юридической. Но писал он на редкость грамотно, мысли излагал ясно, точно, прекрасно ориентировался в законодательстве и за все десять лет не получил ни одного нарекания. Уволился исключительно по семейным обстоятельствам.

В 1939–1942 годах в областной коллегии адвокатов состоял Василий Ильич Верхотуров, имевший только три класса церковно-приходской школы. Через тринадцать лет, в 1955 году, он был снова принят в сообщество, несмотря на преклонный уже возраст. Оба этих вхождения оказались удачны, притом что сам Василий Ильич не стремился в адвокатуру. Он лишь уступил настояниям Катангского райкома партии и райисполкома. Как коммуниста Верхотурова постоянно бросали на прорыв:  в отдалённом районе не хватало образованных кадров. Если заменить его было некем, он шёл, куда говорили, и напрягался изо всех сил, но при первой возможности уступал место более грамотному, более молодому. А сам определялся, куда сподручнее и где требовался работник. Неудивительно, что его послужной строился как зигзаг – из председателей сельсовета в продавцы, из продавцов в прокуроры, а из прокуроров в кладовщики. Из кладовщиков в управделами райкома партии, оттуда в сторожа, а из сторожей – в адвокаты. 

Сам Верхотуров не находил в этих метаморфозах ничего странного. И всё у него получалось – возможно, благодаря природному здравомыслию. Оно, кстати, подсказало Василию Ильичу, что уж лучше недостаток классовой бдительности и строгий выговор по партийной линии, чем усердие, стоящее кому-то жизни.

Автор выражает признательность за предоставленный материал Иркутской областной коллегии адвокатов и лично Евгении Дроздовой и Елене Полянчиковой.

Проект осуществляется при поддержке Областного государственного автономного учреждения «Центр по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области».