Времена
не выбирают, в них живут и умирают…

В
художественном музее на улице
Карла Маркса работает выставка
двух ангарских художников — Юрия
Митькина и Геннадия Драганова.
Посвящена она годовщине их смерти.

Они были
почти ровесники: Митькину сорок
четыре года, Драганову — сорок один.
Считались неразлучными друзьями,
родственными душами. Оба славились
талантом, одержимым горением в
искусстве, жертвенным служением
ему. Разные по характеру,
темпераменту, творческой манере
письма, они часто ссорились, но
тянулись друг к другу, будто
связаны были где-то на небесах.
Смерть летом 1997 года была одинакова
— в безмолвном одиночестве своих
мастерских. После ухода Юры
Митькина Гена Драганов прожил
всего три недели…

Коренные
сибиряки, с небольшой разницей во
времени, они закончили Иркутское
художественное училище, работали
педагогами художественных школ, в
оформительских мастерских городов
Ангарска и Усолья. Еще совсем
молодыми людьми стали известными
художниками, персональные выставки
которых устраивались часто и
всегда пользовались шумным
успехом. Они были постоянно заняты:
официальные и от частных лиц
заказы, поездки на творческие дачи,
семинары. Их работы покупали часто
и охотно, они могли бы стать, если не
богатыми, то вполне обеспеченными
людьми, но были постоянно бедны. Оба
находились в каком-то непроходящем
смятении духа, будто бежали куда-то,
лихорадочно работая, создавая
сложнейшие картины за небывало
короткий срок.

Торопились?
Им было куда торопиться, отмеренная
жизнь оказалась не так уж велика. У
любого художника интуиция развита
черезвычайно — этот внутренний
жизнемер заставляет совершать
отчаянные поступки, идти напролом к
цели и определяет степень
работоспособности. Какие
удивительные работы оставили они,
сколько в них проникновения в мир
природной красоты и жизни
человеческого духа!

На выставке в
музее стало очевидно, как дополняли
они друг друга. У Юры Митькина на
фоне типичных для него прозрачных и
чуть импрессионистских пейзажей
вдруг появлялись абсолютно
сюрреалистические, полные
насыщенного колорита работы. А у
Гены Драганова — властелина буйных
цветов палитры — стали преобладать
тонкие и нежные тона.

Юрий Митькин,
бурят по национальности, по духу и
манере письма — европеец. Даже в
многочисленных портретах своих
земляков он рассматривает их
характеры будто со стороны —
глазами удивленного человека,
постигающего неведомый для него
прекрасный мир лиц-иероглифов,
образов, дышащих степным духом
тайн. Это как Ван Гог со своими
таитянами — свой, да не свой, проник,
но понял не до конца.

Казалось бы,
в работах Митькина должны
преобладать краски буддийских
храмов, яркая красота несочетаемых
цветов, но художник оказался
приверженцем тонов тонких, легких,
невесомых. От его зимних пейзажей
веет такой стужей, какая бывает
только при очень сильных морозах,
когда мир кажется чуть ирреальным,
остановившимся и застывшим.
Легкими мазками прописаны не
только съеженные домишки, дым,
струящийся из труд, снежные хлопья,
будто "пузыри неба", но и
дыхание самого мороза — вьюжного,
знойно-холодного, завораживающе
властного.

"Такая
разная Диана" — в этой работе
главный персонаж — ветер,
склоняющий дикую траву в
сопротивляющемся поклоне,
разбрасывающий конкретный образ
девушки, изображенной на переднем
плане, по всему холсту. Милое лицо,
подхваченное порывами, уходит на
второй, третий планы, становясь то
загадочным, то грустным, оно все
больше отдаляется, становясь почти
непрописанным надменным ликом.

Импрессионистом
Юрия Митькина не назовешь, он ушел
от них почти на век вперед, взяв
только их умение передавать
настроение и движение души даже в
неодушевленных предметах.
Например, в работе "Южная
ночь". Нет, на полотне она не
южная, она только Митькинская — с
трехлитровой банкой и сухой
длинной травиной, поломанной,
склонившей вниз и без того уже свою
мертвую голову. Юг просматривается
только в изображении трех рапанов,
но не в их привычном, оранжевом
свечении полости, а снаружи — сером,
мертвенном монотоне.

Художники
торопились жить, спешили
чувствовать, были веселой душой
компании и беззаботными
острословами, свое же трагическое
ощущение жизни выразили в картинах.
Вот и декоративный Геннадий
Драганов настроение жизни-вечности
и хрупкой сути человеческой
выражал в женских лицах-иконах, в
красно-агрессивных и
золото-тусклых самоварах,
театральном реквизите и
"самоуничтожающей" палитре.
Кажется, мир его увлечений был
безграничен — он стремился
проникнуть в смысл и суть
авангарда, изображая абстракции во
всем многообразии их красок и
движущихся конструкций, мог быть
предельно реалистичным и любил
некий флер графических
образов-видений, прописанных
только углем.

Поразительны
женские лица в портретах: в одних
чувствуется врубелевский демонизм,
в других — боттичеллевская
нежность. Тихие, яркие, эффектные —
все эти образы обязательно
загадочны, безгранично совершенны.
Они могут быть некрасивы, но глаза —
зеркало души — выразительны.
Сначала смотришь в эти глаза —
страстные, гневные, любящие,
беззащитные, только потом — на
выражение лица. Образ — вселенский
мир, так поразивший воображение
художника.

В работы, в
которых Драганов использует все
цвета своей живописной палитры,
тоже много надлома и хаотического
нагромождения ненужных друг другу
предметов. Например, самовары,
утюги, колеса от телеги, сбруи,
уздечки, иконы, окна на фоне
бесконечно туманного простора,
изображенного за ним. Предметы его
натюрмортов кажутся почти
одушевленными — они могут быть и
агрессивными, и лиричными, и
уставшими и полными неиссякаемой
энергии.

Геннадий
Драганов везде и во всем
экспериментировал. Он не прятал
свою палитру, как многие, наоборот —
выставлял напоказ, коллажируя из
нее то кресты, то женские лица. В
свою живопись он мог
"вмонтировать" обрывки газет,
этикетки, кусочки чистого холста,
создавая собственную технику,
вырвавшуюся наружу из недр его
неуемной фантазии.

На выставке в
художественном музее у Митькина и
Драганова есть неоконченные
авторские работы. Только опытный
глаз специалиста может определить
это, простые зрители — никогда.
Уверенная рука мастера даже
несколькими мазками умела схватить
суть и настроение будущего образа.
Сколько они смогли бы еще сделать!

День памяти
наших художников совпал с днем
памяти актера и поэта Владимира
Высоцкого. В общем-то они повторили
его судьбу, правда, на другом витке,
в другом временном пространстве. Но
что заставляет российских поэтов и
художников во все времена (на
перечисление имен не хватит полос
всей газеты) "рвать жилы", жить
умирая и, умирая, продолжать жить
вечно? Тоска по идеалу, по гармонии
мира, которой так никогда и не
суждено состояться?

История
безжалостно констатирует: в России
художник был, есть и будет
несвободен всегда. Будет зависеть
от политики, денег, неустроенности
и неудовлетворенности судьбой. Его
могут погубить успех и неуспех,
везение и фатальное невезение,
амбиции, конфликт с самим собой и
обществом. На то он и художник,
чтобы оставаться
неудовлетворенным всегда. "В
этой жизни умереть не ново, но и
жить, конечно, не новей"…

Светлана ЖАРТУН