Сквозь плотный туман, висящий над полыньёй, просматривается мутное пятно встающего солнца. В близком лесу громко и резко, пистолетными выстрелами, вскрикивают от мороза деревья. В воздухе стоит еле видимая снежно-ледяная пыль – свидетель тяжёлого мороза. Проходя мимо полыньи, боковым зрением заметил какое-то там движение – обнаружилось тёмное пятнышко. Смотрю: на кромке льда, приседая-пританцовывая и быстро рывками поворачиваясь в разные стороны, сидит птичка величиной с воробья. Спинка и бока тёмные, грудка белая. Только что никого тут не было, откуда ты взялась?! С резким вскриком «дзить!» птичка сорвалась и низко над полыньёй улетела за речной поворот.

Конечно, я тут же узнал оляпку, воробья водяного, он вынырнул из полыньи. Удивительное существо! Какими путями эволюция привела его существовать-благоденствовать, даже и в самые лютые морозы добывать еду свою на дне реки. Оляпок не увидишь в стае, как и поползней, птица эта – штучное произведение матери-природы. На обширных – в километр и более – полыньях на Лене в Байкало-Ленском заповеднике одновременно можно видеть около десятка оляпок, но все они будут сидеть на краю ледяного поля по отдельности. Определяется это уникальной находкой эволюции воробья: еду – водных беспозвоночных, мальков рыбы, икру её – добывает он среди камней на дне водотока. Еда же эта не образует скопления.

Как птичка не околеет, выныривая из глубины на лютый мороз, на скованный им лёд? Ведь даже лапки её мокрые должны тут же припаяться?! Однако наблюдательные натуралисты предположили, что вот эта пританцовочка оляпки на льду после выныривания объясняется тем, что птичка не даёт этим самым прихватить лапки. Я не-сколько раз видел, что и в безморозное время она ведёт себя так же. Правда, летом оляпку увидеть – большая редкость. В экологии воробья водяного, как и у большинства обитателей дикой природы холодных поясов Земли, не только у птиц, существует строгий закон: зимой они обитают в одних местах, летом – в других, зачастую довольно отдалённых. Это даёт возможность кормам восстанавливаться на месте потравы, в этом экологический смысл тех самых сезонных перемещений, миграций. Но оляпки нашли возможность не покидать родину, как те же перелётные птицы, они только перемещаются вверх-вниз по долине своей реки. Птицы на зиму собираются в местах выхода материнского тепла земли, чаще в  низовьях рек. Там обогреваются отдельные открытые участки воды – полыньи, пропарины; летом в таких местах оляпку не увидишь.

Ha Байкале в экологии оляпок замечена такая особенность: глубокой осенью – в начале зимы реки замёрзли, а озеро – ещё нет, и все птицы какой-нибудь реки прикочевали на прибрежные участки. Но вот Байкал становится, теперь кочевники отправляются обратно, там для них природой уже заботливо приготовлены не замерзающие всю зиму «окна речные». Для существования в крайне суровых условиях природа наделила оляпку необычайно тёплой «шубкой». 0на одела её плотнейшим, в несколько слоев, пером, пухом, да ещё наделила его, как у уток, ненамокаемостью. Так что в воде оляпка чувствует себя превосходно.

Романтические порывы не трогают душу оляпки, и небо высокое не зовёт её; выше двух-трёх метров над рекой птичку эту увидеть редкость. И полёт её не удивляет пируэтами: всю жизнь она летала бы только по прямой, если бы не необходимость выписывать над рекой все кривые вместе с её поворотами.

Вынырнув, отобедавшая на дне оляпка не прочь отдохнуть, для чего устраивается на самом-самом краешке полыньи, ложится на брюхо и замирает. Можно подумать: это чтобы услаждать слух милым сердцу журчанием воды у самого носа. Оказывается – не только; сидящая на ровном белом просторе тёмным пятнышком оляпка часто привлекает внимание хищников, пернатых прежде всего. Я видел, как однажды её чуть не схватила ястребиная сова; у воробья оставалась ничтожная доля секунды, чтобы спастись, и он её использовал. Сиди оляпка хотя бы в десятке сантиметров от края – не успела бы. Ускользнула, нырнула прямо перед вытянутой лапой хищника. Под водой долго находиться оляпка не может, однажды я засекал: двадцать четыре секунды, но, выскочив и, конечно, вдохнув, она снова ныряет.

Странно, что у такого «водяного» жителя плавательных перепонок нет, видно, заглядевшись на своё замечательное произведение – утку, Создатель просмотрел, забыл сиё необходимое дело. Но чтобы закрывать в воде ноздри, не упустил сочинить оляпке крышечки-перепоночки. Не имея «вёсел» на лапках, оляпка исправила этот недостаток сама – плавает она, отгребаясь крепкими своими крылышками, рулит, наверное, жёстким своим хвостиком. Под водой она, судя по местам ухода и выныривания, чаще всего бежит-плывёт вверх по течению, а бывает, что и вниз, там, где оно слабое.

Ещё оляпки необычны тем, что в отряде воробьеобразных, куда их отнесли систематики, семейство их состоит всего из одного рода. Видов же пять, и распространены они по всему свету: в Европе и Азии, Северной и Южной Америке, и даже… в Африке! Экологическая обитель их в тех далёких краях – тоже горные реки и реки на холмистом рельефе. Понятно, что в Африке или Южной Америке оляпки не знают стылых морозов полыней и тёплая шубка наших водяных воробышков тем сородичам не известна. Освоил же суровые реки Сибири только один вид – наша обыкновенная оляпка. Это вроде нас, кондовых сибиряков: не страшны нам снега и морозы, мы тоже, как оляпки, ныряем в стылые воды, но называть нас надо не моржами, а оляпками – ближе к сути и истине! Водяными воробьями, значит.

Ну, а как и где наши оляпки гнездятся? Гнёзда свои они прячут надёжно, и далеко не каждый, даже специалист-орнитолог, видел в природе гнездо водяного воробышка. Я их направленно не искал, но случайная удача трижды навестила меня в летних походах по долинам таёжных речек. В горной стране Тофаларии в Восточном Саяне есть небольшая речка Узур. Как и все водотоки в том краю, она быстрая, прозрачная, течёт-летит кое-где даже среди нависающих над водой скал. Я долго пробираюсь вдоль берега – мне надо на противоположную сторону. Но мелкого небыстрого брода пока не нахожу. Обратил внимание на оляпку, несколько раз низко над водой промелькнувшую вверх-вниз по течению. Каждый раз, пролетая мимо, она громко приветствует меня: «Дзить!». Ничего необычного, вижу, что здесь самое оляпкино место: быстрая неширокая речка, сжатые скалами берега, лес на них, харюзки плавятся.

На очередном повороте речки заметил, что оляпка, пролетев, как обычно, низко над водой, круто стрельнула почти прямо вверх и исчезла на скальной стенке метрах в двух над водой. Мелькнула догадка: там гнездо! Остановился, сел на камень – жду, что дальше будет, гнездо в бинокле – рядом. Вот воробышек выскользнул из отверстия в боку шарообразного – трава и веточки – домика, и – «дзить!» – не подглядывай! – улетел вверх по течению. Домик свой (крыши особой в нём нет) оляпка построила в очень укромном месте – на площадке под нависшим куском породы, ниоткуда не подберёшься. Наверное, сейчас у неё детёныши и, похоже, она носит им пропитание. Не удалось только определить: двое родителей тут мелькают или один; одновременно двух птичек не видел.

… Конец июня, вдвоём с Олегом Гусевым поднимаемся в гольцы по речке Улюнной, притоку Баргузина в его верховьях. Речечка на подходе к подгольцовью совсем узенькая, метра два, но бродить надо. Разуваться. Бредём рядом вдоль скальной стенки, обрывающейся с правого берега в речонку, и совсем рядом – показалось,  прямо из этой стенки, – вылетела оляпка! Остановились и рассмотрели: под короткой каменной плиточкой на крошечной площадке виднеется какой-то шарик из травы. Он не полный, без верха, но заглянуть туда невозможно – не дотянуться. Конечно, это гнездо оляпки, понаблюдать же за ним времени у нас нет: впереди далёкий путь через осевую линию Баргузинского хребта в водосбор Верхней Ангары. Место расположения гнезда очень походило на то, что я видел в Тофаларии.

Взъём – левый приток Иркута в его среднем течении. Глубокая зима. Снега тут невысокие, и я хожу без лыж. Вода из речки почти слетела, полыней нет, лёд крепкий, и, чтобы не ломиться по прибрежным зарослям, выхожу на речку. На крутом повороте речка упирается в скальную стенку. Я прохожу мимо и на высоте своего роста упираюсь глазами в… оляпкино гнездо! Никто, кроме неё, не построит себе здесь домик: на обрывистой стенке, над водой (летом, конечно), выдалась плиточка камня и прикрыла собою относительно ровную площадку. Домик, может, она его на несколько лет построила, состоит из травинок и тоненьких веточек какого-то кустарника. Лоток-ямочка, устланный чьим-то пухом и маленькими пёрышками. Даже снегом не замело. Не здесь ли хозяйка ночует и сейчас, не в торосах же на льду реки?

Выше устья Взъёма на Иркуте большая полынья, на кромочке сидит оляпка, может быть, хозяйка того домика. Я прохожу мимо, птичка: «Дзить!». Понеслась к Сиверной, там много полыней, они не замерзают всю зиму.

Во всех трёх случаях находок гнёзда оляпки располагались в совершенно определённых, похожих, строгих местах; понятно, что оперившаяся малышня ещё в гнезде должна ставать на крыло (их в выводке бывает до семи). А может, подросшие в гнезде детки отважно выпрыгивают прямо в стремительный холодный поток? Такова суровая их родина.

Много раз слышал оляпкино «дзить!» и не подозревал, что воробышек этот водяной и петь умеет. Да ещё как! Слышал один только раз и до сих пор очарован. Морозной зимой подхожу из прибрежного ельника к берегу реки и явственно слышу бульканье близкой полыньи. И вдруг! Что это такое, уж не галлюцинация ли?! От полыньи доносится… песня полевого жаворонка! Очумело выглядываю из зарослей – на ледяной кромочке сидит оляпка и заливается: «Чжи-лю-лю-чжьюи!» Так поёт полевой жаворонок, когда висит в жарком июльском небе, будто славит свою родину – поля и луга в широкой речной долине. Слушаю я певицу, и плывёт перед глазами тёплый яркий день моего детства, синеют вдали невысокие горы, блестят под солнцем воды моей Курбы, вижу зелёные мазки на её берегах – заросли дикой яблоньки и боярки. А над головой высоко, еле видно, висит, не взмахивая крылышками, полевой жаворонок. И заливается. Потом он замолкает и круто, нырком, уходит в травяные заросли. Там в укромном месте сидит на гнезде его подруга, это для неё льётся с неба та божественная мелодия.

А для кого поёт оляпка, сидящая на краю холодной речной полыньи, где она подслушала песню полевого жаворонка? Загадка природы…

Фото Дмитрия КОНСТАНТИНОВА