– Ничего неожиданного и уж тем более непредсказуемого не случилось, – хотелось мне ответить с места. – Произошло ровно то, о чём «Восточно-Сибирская правда» предупреждала, пожалуй, как раз с тех самых девяностых годов прошлого века, когда вырубка ближних лесов ещё заметно влияла на наполняемость регионального бюджета. О негативных последствиях исключительно потребительского отношения к лесу газета писала, ещё когда только разрабатывался, а в 1997 году был принят Лесной кодекс (№ 22-ФЗ), окончательно легализовавший и без того набиравший силу (в том числе лоббистскую) де-факто не управляемый государством частный лесозаготовительный бизнес. И потом, когда правительственными экономистами разрабатывался и в 2006 году был принят ныне действующий Лес­ной кодекс, ещё более откровенно заточенный на интересы лесного бизнеса. С его вступлением в полную силу в России произошла кардинальная перестройка лесного законодательства. 

Кто-то до сих пор полагает, что новые законы хоть и несколько расшатали, запутали русскую систему управления лесами, формировавшуюся более 300 лет, но точка невозврата ещё не пройдена. На мой взгляд, новое законодательство, нехарактерное для трёхсотлетней российской практики лесных отношений, за последние два десятилетия не просто расшатало, оно уже обрушило систему управления лесами. Довелось мне слышать и множество промежуточных точек зрения, но ни один специалист за эти два последних десятилетия лесной вакханалии не сказал, что современное лесное законодательство пошло лесу на пользу, сделало систему управления лесами более стройной и надёжной. 

И вот, похоже, наступает время очередных перемен, возможно, новой кардинальной перестройки всего или почти всего лесного законодательства, потому что нынешнее не обеспечивает ни процветания живых лесов, ни экономического взлёта от их использования. 

Во времена плановой экономики, когда лесозаготовительные предприятия были государственными, в бюджет де-факто шла вся прибыль от вырубки деревьев, за исключением той её части, которая пускалась на зарплаты и премии передовикам производства, на развитие лесозаготовительных и лесоперерабатывающих предприятий и ещё на социальное развитие лесных посёлков, в которых жили лесорубы и лесопереработчики. Теперь, как показывает практика нашего региона, прибыль оседает в персональных карманах владельцев бизнеса, живущих, как правило, не в лесных поселениях, нередко даже не в Иркутске и не в Иркутской области, а иногда и вовсе не в России. Теперь в бюджеты разного уровня идёт не прибыль, а только налог на прибыль. Да и то не на всю, а лишь на ту её часть, которую бизнес либо не сумел спрятать, либо счёл более выгодным показать добровольно, чтобы самому выглядеть прозрачным и честным. 

Это, конечно же, не единственная причина падения доли лесных денег в региональном бюджете с 38 до неполных двух процентов. Их много. Ещё одну на круглом столе, предшествовавшем пленарному заседанию, обозначил представитель Восточно-Сибирской таможни риторическим вопросом, который он использовал в качестве эпиграфа к своему выступлению.

– Почему ангарская сосна стоит на международном рынке 100–150 долларов за куб, а такая же канадская – 500? – спросил он зал и тут же предупредил, что отвечать не надо, это не более чем риторика.  

Разумеется, риторика. Все знают, что высокая цена на товар не всегда гарантирует высокую прибыль. Часто, при наличии такой возможности, товар выгоднее продать подешевле, но побольше количеством. А у нас возможность наличествует. В Приангарье ангарской сосны – видимо-невидимо. Её у нас «зелёное море тайги»! Руби не хочу. Но любопытная закономерность про­сматривается. Чем больше деревьев срубит лесной бизнес, тем меньше платят ему китайцы за каждый отдельно взятый кубометр древесины. А чем меньше платят китайцы за каждый отдельно взятый кубометр, тем больше деревьев рубит лес­ной бизнес, чтобы должную прибыль взять валом. 

– У нас сегодня притчей во языцех стал вопрос обеспечения людей дровами, – прервал  мои размышления Сергей Брилка. – Никогда такого не было! Дрова у людей по приемлемым ценам были всегда. Каким образом организовать лесное хозяйство, чтобы мы нещадно не горели, чтобы у нас решался вопрос и с дровами, и с лесоматериалами, и с древесиной для собственных нужд людей, которые проживают в лесных районах Иркутской области? – переформулировал Сергей Брилка свой первоначальный вопрос, приведя его в соответствие с главной темой форума. – Ну и, самое главное, лесная отрасль должна давать отдачу. 

Тем временем зелёное море тайги, казавшееся многим неисчерпаемым, по югу и центральной части области, там, где есть дорога железная и много автомобильных, исчерпалось так же неожиданно, как наступает в наших широтах зима. Региональная исполнительная власть до сих пор категорически не хочет верить, что возобновляемый природный ресурс вот так вот, «ни с того ни с сего» взял и кончился, вместо того чтобы возобновиться. 

На призывы умерить пыл и объёмы рубок хотя бы на время, требуемое для существенного обновления материалов лесоустройства, чиновники ссылаются на цифры расчётной лесосеки, которые, несмотря на очевидное несоответствие истине, по-прежнему считаются официальными. Опираясь на потерявшие актуальность, но сохранившие официальность документы, чиновники утверждают, что на территории Иркутской области не вырубается и половины того, что может быть вырублено. Вот только лес в документах не разбирается, поэтому и иссяк.

– В Иркутском, Черемховском, Заларинском районах мы не можем найти лесов даже для собственных нужд граждан и для крестьянско-фермерских хозяйств, – рассказывал мне незадолго до форума Сергей Шеверда, министр лесного комплекса Иркутской области. – Расчётная лесосека по бумагам есть, а самого леса по факту найти не можем. 

Андрей Некрасов, заместитель прокурора Иркутской области, принимавший участие в работе лесного форума, тоже считает, что данные, на которых сегодня строится лесопользование в Иркутской области, являются скорее мифом, чем основой для принятия правильных решений.  

– Мифы о значительной лесистости области – почти 83 процента, о запасах древесины, возрасте лесов и другие сведения, с учётом которых определяется расчётная лесосека, формируются на основании материалов лесоустройства, давность которых в отношении более чем половины территории области превышает 20 лет, – сказал Андрей Некрасов. – Площадь лесов, в отношении которых лесоустройство проводилось в течение последних десяти лет, составляет чуть более 10 процентов. Мы говорим о правильном хозяйствовании в лесу, но при этом какой ресурс имеем – даже не знаем. 

Между тем, несмотря на глобальность и колоссальную дороговизну, проблему вырубки лесов вслепую, без актуальных материалов лесо­устройства, Некрасов назвал второй. А первой и главной, на его взгляд, была и остаётся проблема наполняемости бюджетов разного уровня лесными деньгами. Прежде чем заявить о ней, заместитель прокурора области оговорился, что, в соответствии со спецификой своей работы, говорить он будет «о плохом».

– Лесохозяйственный потенциал нашего региона, казалось бы, должен способствовать развитию экономики, добросовестного предпринимательства, повышению благосостояния граждан, – размышляет Андрей Некрасов. – По законодательству природные ресурсы, лес в том числе, являются основой нашей жизнедеятельности – граждан России. А вот по поводу реализации законодательства, того, что мы видим на местах… Анализ состояния законности в рассматриваемой сфере показывает, что поступления в консолидированный бюджет в виде арендной платы за использование лесов, налогов, таможенных и иных платежей в области растут. В 2015 году они составили более 10 миллиардов рублей. Но, исходя из трат бюджета на проведение мероприятий по охране, защите и воспроизводству лесов, на возмещение НДС, учитывая бюджетные недопоступления от применения льготной арендной ставки при реализации инвестпроектов, которые составили почти 4 миллиарда рублей, очевидно, что получаемые бюджетом доходы одного из основных природных ресурсов сравнительно небольшие. При этом хочу обратить внимание, что возмещено НДС из федерального бюджета предприятиям ЛПК почти на 2 миллиарда рублей больше, чем этого самого НДС ими уплачено. 

Получается, что лесной бизнес на практике, кроме естественной прибыли от использования лесов, умудряется получать прибыль ещё и из бюджета, из наших налогов в виде льготной арендной ставки при реализации инвестиционных проектов и даже в виде «возвращения» НДС – налога на добавленную стоимость, который он и не платил вовсе. А как же тогда обстоит дело с декларируемым законом и властью повышением благосостояния граждан? На возникший в голове вопрос спонтанно ответил Андрей Полонин, мэр Куйтунского района. 

– У нас в районе четыре поселения, в окрестностях которых арендаторами заготавливается порядка 700 тысяч кубометров леса в год. Это большие деньги. И вот как раз эти лесные поселения самые бедные. У них в казне полный ноль. Если сравнить ситуацию с добычей каменного угля на территории, скажем, Тулунского района, то там поселение относительно сыто. 

С лесопользованием, судя по короткому, но эмоциональному выступлению Полонина, всё по-другому. Не так, как с углём, и не так, как подсказывает элементарная логика. Ну и откуда в таком случае, у местных жителей появится заинтересованность в сохранении, в бережном отношении к тайге, если их лесами, растущими за околицей деревни, всё равно кто-то чужой распоряжается и кто-то чужой на редеющей тайге богатеет? В таких условиях единственное желание появиться может у местных жителей – взять бензопилу да повалить под покровом ночи оставшиеся деревья, пока и они чужакам не достались. 

– Вот здесь со мной главы некоторых поселений находятся, – говорит Андрей Иванович. – В их местные бюджеты не ложится ни копейки лесных денег. Они получают от леса только несколько головных болей. Во-первых – пожары, за которые мы их на всех совещаниях ругаем по первое число… А ещё – разбитые лесовозами дороги и загаженный лес. Иногда у лесозаготовителей даже спросить хочется: ребята, а мы вам на своей территории не сильно мешаем? Это ничего, что мы здесь живём? 

Единственный небольшой плюсик, по словам мэра, «это немножечко отчислений от НДФЛ. Всё!». 

Но НДФЛ – налог на доходы физических лиц – источник пополнения местных бюджетов и без того хилый, а в кризисных условиях становится совсем уж ненадёжным. Прежде всего, потому, что платят лесозаготовителям обычно немного, а официально, по ведомостям, ещё меньше. Чёрная приплата, а нередко и вся зарплата в конвертах, в лесу широко распространённая, никакими налогами не облагается. Но это не всё. В лесном бизнесе широко распространена практика (сам с этим сталкивался в рейдах с лесниками и полицией по пресечению незаконных рубок) вообще набирать на заготовку древесины временные бригады из числа безработных без какого бы то ни было трудового договора. Исключительно по устной договорённости: «Ты мне роняешь столько-то стволов, я тебе здесь вечером, у последнего пенька, плачу столько-то рублей». И почти всегда прокатывает. Деревенские мужики не артачатся, потому что никакой другой работы у них всё равно нет. А заказчик не слишком опасается, потому что документально их договор не оформлен, а устная договорённость – «Мало ли что бомжам спьяну померещится! Пусть докажут!» На том и завершаются разборки.

– Мы законно или не очень законно, превышая имеющиеся полномочия, заходим на лесное предприятие для проверки, и бригады нам говорят: мы здесь в командировке и платить вам ничего не собираемся, – говорит участникам форума Полонин. – Надо законодательно решить проблему легализации людей, работающих в лесу. Это серьёзное подспорье для бюджетов всех уровней, потому что парни, которые готовят этот лес, – они официально не трудоустроены. Никак и никем не защищены социально. Но мы же прекрасно понимаем, что лесозаготовка – один из самых травмоопасных видов работ. Вот, совсем недавно было – в лес поехали на выявленную воровайку, а там нашего парня куйтунского помяло. Мы его привезли в больницу, подлечили. А тулунчанина, который с ним был, похоронили. Кто понёс ответственность? Никто! Парни не трудоустроены. Они вроде как сами по себе, по собственной глупости в лес пошли. 

Для решения проблемы официального трудоустройства людей со всеми социальными гарантиями, по мнению Андрея Полонина, необходимое количество рабочих надо прописывать уже в договоре аренды. Расчёты, в зависимости от техники, которой располагает компания-арендатор, сделать совсем не сложно: «Мы же прекрасно знаем, сколько нужно человеко-дней, чтобы уронить указанный объём древесины за указанное время, чтобы вывести заготовленную древесину и выполнить все остальные работы в соответствии с Лесным и Трудовым кодексами. Тогда лесопользование станет гораздо прозрачнее, понятнее». 

В лесном бизнесе широко распространена практика набирать на заготовку древесины временные бригады из числа безработных без какого бы то ни было трудового договора

А ещё (об этом говорили и другие представители муниципальных властей) местная власть должна иметь законное право контроля и определённого влияния на лесопользователей, работающих на их территории. Сегодня она отстранена от решения проблем лесопользования.  

– Надо каким-то образом допустить в эту сферу и местное само­управление, – высказывает общую точку зрения многих муниципалов Андрей Полонин. – Сегодня от меня не требуется согласования кандидатур ни на должность лесничего, ни на должность директора лесхоза. Они мне не подотчётны, и я для них никто, хотя на территории района по согласованию с ними и по их указаниям в лесах работает множество людей. Зато если в лесу пожар, на селектор вызывают именно меня, как ответственного за территорию. Так почему же ни я, ни районная Дума к лесу не имеем никакого отношения? Это неправильно… 

Во всероссийском форуме принимали участие делегации нескольких лесных регионов России, представители многих муниципалитетов Иркутской области, правоохранительных органов, общественных организаций. В общем, те люди, которые непосредственно сталкиваются с вопросами правоприменения в лесном комплексе, с вопросами защиты, охраны, борьбы с незаконной заготовкой древесины, с вопросами лесопользования и лесовоспроизводства. Кроме перечисленных категорий, на форум прибыла довольно большая группа специалистов Федерального агентства лесного хозяйства во главе с заместителем министра природных ресурсов РФ, главой Рослесхоза Иваном Валентиком.

Представительство участников форума, удивившее меня своей широтой, стало понятно после выступления Николая Кротова, заместителя руководителя Рослесхоза. Очень похоже, что предполагаемая, давно ожидаемая и, надеюсь, глубокая перестройка государственной системы управления лесами может начаться именно с Иркутской области. 

Николай Кротов рассказал, что в соответствии с поручением президента РФ Владимира Путина Рослесхозом уже подготовлен законопроект, которым, в частности, предлагается установить возможность предоставления в аренду лесных участков для заготовки древесины не на аукционной основе, как сейчас – кто назвал цену выше, тот и получил право вырубки, независимо от репутации фирмы и её специализации, – а на конкурсной основе. При этом репутация, наработанная в прошлые годы, как я понял, тоже может существенно повлиять на исход торгов, а «претенденты торгуются не только деньгами, но и показателями профессионализма и развития лесоперерабатывающих мощностей». Николай Кротов перечислил ещё множество предполагаемых новшеств, в том числе законодательных, внедрение которых в качестве пилотных проектов начнётся с Иркутской области.