Великий праздник — годовщина Октября!

В студенческой колонне демонстрантов

по сотке разливали втихаря,

прикрывшись кумачами транспарантов.

И сколько было этих самых соток,

пока мы добирались до трибун!

«Ура!» рвалось из спиртоносных глоток

в ответ на все, что оглашал трибун.

Хоть в ноябре не балует погода,

нам было жарко к площади идти.

Осознавалось единение народа

на предначертанном, единственном пути.

Великий праздник общего психоза,

безмерной радости и гордости людской.

Смесь крика, пьянки, ветра и мороза

я вспоминаю с искренней тоской.

МЫ были молоды, и миром МЫ владели.

И, не поделены на касты и слои,

тогда друг другу были МЫ свои.

А кто же мы теперь на самом деле?

Охота

«Тигр» удобно прижался к плечу.

Зверь в прицеле. Сжимаю цевье.

Вместе с пулей сейчас полечу.

Гулко бухает сердце мое.

Не дышу. Палец, чувствуя сталь,

нежно гладит ее, как дитя.

Зверь на гребне, сбегающем вдаль.

Двести метров — достану шутя.

Вот он, гордый красавец олень.

Он беспечен — не чует беды.

В гору лез я за ним целый день,

на снегу разбирая следы.

Миг — и кровью окрасит снега.

Кувыркаясь слетит с высоты.

Мне трофей — в шесть отростков рога,

как остатки былой красоты…

Я рассматривал зверя в прицел.

Любовался. Стрелять не спешил.

В этот раз он останется цел:

«Обойдусь без трофея», — решил.

* * *

Двор постепенно превращался в пруд —

июльские дожди прилежно лили,

хотя давно с лихвою остудили

короткую июньскую жару.

И остывала от дождей земля.

Никто не вспомнит, когда было сухо.

И в городе не насорили пухом

промокшие до нитки тополя.

Но у набухшей от дождей реки,

под звук упавших на воду горошин,

мне думалось все больше о хорошем,

и не было причины для тоски.

Я слушал шум закрытого огня,

вдыхая запах догоревшей свечки.

И, словно бы сгорая в жаркой печке,

творились беды все не у меня.

Солдат

Он скромный, безобидный псих

в армейской форменной фуражке,

в защитной выцветшей рубашке.

Он днем необычайно тих —

неясный силуэт в окне.

А ночью бредит о войне.

Так каждой ночью, злой и страшной, —

хрип в горле в схватке рукопашной.

И снова рвется в бой солдат

туда, где взрывом был контужен.

Звучит в ночи отборный мат.

Бой кончился. Очнись, солдат.

Ты больше на войне не нужен…

Но в бесконечном повторении,

в его безумном измерении

погибший друг и дом в огне,

и нет конца его войне.

Зима

Ты не услышись голос мой —

здесь замерзают даже звуки.

Но испытание зимой

созвучно голосу разлуки.

Я слишком поздно поняла,

смирясь с молчащим телефоном,

что сохранение тепла

не стало для тебя законом.

Казалось бы, такая малость —

всего лишь теплые слова.

Но слов, наверно, не осталось.

И, может быть, зима права.

И стужа властвует над нами.

И ей мы покорились сами.

Не сможешь ты меня согреть.

Душа твоя давно остыла —

в ней больше нечему гореть.

Любви твоей мне не хватило.

Ее ты щедро раздарил,

когда беспечен был и молод,

и те слова, что говорил,

мне приносили только холод.