Не растерялись лишь грабители, сделав удачное нападение на винную лавку по Поперечной улице. Спрятав краденое в небольшом тупике, они  покусились на ещё одну лавку, но едва лишь взялись за болты, как изнутри началась  отчаянная пальба.

– Уйдём, – решил предводитель, – и без того уж взяли товара на триста рублёв. Уйдём, пока  «матушка» заметает следы…

Проблудив с полчаса, они  отыскали-таки свой тупик, а в нём  – кошёвку с водкой. Лошадь, вся в снегу, тревожно перебирала ногами, а возчик будто заснул – и не шевельнулся, когда компания, подпрыгивая от холода и толкая друг друга, добралась до него.  Через час он пришёл в себя, но пальцы на обеих руках оказались безнадёжно отмороженными.

Во всех присутствиях утро 3 декабря началось куда позже обычного, а базарная жизнь  разошлась лишь к обеду: обыватели расчищали сугробы и пересказывали ужасы минувшей ночи.

Запахло наваристым бараньим бульоном

Накануне губернский инженер Нарли собрался  в Жердовку – вместе с подрядчиком, молодым ещё господином, весьма расторопным в делах, но очень уж любившим застолья в весёлых компаниях. Он и сегодня подъехал с  большим опозданием, правда, на этот раз Нарли не рассердился: по случаю жениных именин он и сам просидел за столом без малого три часа. От коньяков и наливок решительно отказался, зато отдал должное каждому блюду. 

А вот Барбаев, инородец  Ординского ведомства, так и не пристрастился к иркутским разносолам, хоть и наезжал сюда каждый месяц. Дорога была не ближней, опасной, и,  набрав товара для лавки, он тотчас же отправлялся обратно, лишь в особо холодные  или очень жаркие дни  позволял себе чашку чая. Но сегодня всё пошло по-другому: поспев к началу распродаж, он сразу же взял всё, что хотел; впереди был ещё  целый день, а из соседней чайной вдруг запахло наваристым бараньим бульоном… Двое рослых запасных,  всегда  сопровождавших Барбаева, выразительно переглянулись – и он кивнул им, а сам отошёл к телеге. Однако минут через двадцать и сам шагнул в услужливо приоткрытую кем-то дверь…

В этот день и обедня в Вознесенском монастыре отчего-то закончилась позже обычного, и окрестные жители  поджидали друг друга, чтобы вместе возвращаться домой. Настасья же Переломова отстала от подруг: ей не терпелось переговорить с батюшкой. Когда же она выходила из ворот, проезжавшие  мимо крестьяне окликнули:

– Можа, подвезти? Вишь, оно как сверкает-то…

Но в телеге были одни мужчины, и Настасья решительно замотала головой, плотнее укутываясь в тёплую накидку.

А в деревне Курумчаны семилетний Бато  даже шапку не натянул, выскакивая  на улицу: тёткин дом был в соседнем переулке, и он всегда бегал к нему по задам, сокращая дорогу. Мать что-то крикнула вслед, но в завывающем ветре он не расслышал, что именно, только крепче сжал сумку для калачей. Во дворе ничего уже было не разглядеть, но, потянув носом, Бато  уловил запах печёного и пошёл против ветра, увязая в снегу. 

Отошёл – и как сгинул…

2 декабря 1906 года Иркутск вымела сильная метель

Когда выезжали из Иркутска, в воздухе пролетали редкие снежинки, подмораживало, и инженеру Нарли вспоминались смех в детской, новое платье жены и приятные разговоры о скором отпуске. Подрядчик уснул сразу же, как погрузился в экипаж, а вот ямщик выглядел беспокойным и всё поглядывал  куда-то на север. Не проехав и трети пути, он резко остановился:

– Не вернёмся ли, барин?  

Нарли выглянул из экипажа и увидел яркие молнии к северу от дороги. Небо там было много темнее, и это угрожающее пятно расползалось с удивительной быстротой. Разом вдруг налетела пурга, и, пока разворачивали лошадей, совершенно уже стемнело. Подрядчика еле растолкали, но, бессвязно побормотав, он опять провалился в сон. Ямщик отошёл разведать дорогу  – и как сгинул. Раза два он отозвался ещё, а потом уже Нарли кричал в пустоту. В отчаянии он опять забрался в экипаж и набросился на подрядчика – но скоро понял, что тот уже окоченел.  

А на другом конце снежной пустыни Барбаев, отпустив лошадей и связавшись верёвкой со спутниками, шёл по направлению ветра. И Настасья Переломова инстинктивно повернулась к урагану спиной и прошла ещё несколько сотен метров.  Теряя сознание, она успела ещё уткнуться в накидку – по ней, развевающейся на ветру, и нашли её  проезжавшие мимо обозные, бросили в сено и кинули сверху тулуп. 

Откопали совершенно невредимыми

Утро 3 декабря 1906 года открыло в Ординском ведомстве совсем новый пейзаж: занесённые снегом дома  с сорванными крышами, размётанные дворы с повалившимися сараями, опрокинутыми возами сена и дров…  Только к вечеру пришедшие в себя люди начали откапывать занесённых людей и обозы. В Абоганате помощник родового старосты, возвращавшийся из управы домой, замёрз на середине улицы, в Курумчанах  рядом с домом нашли мальчика с холщовой сумкой в руке, всего же в Ординском ведомстве погибло около тридцати человек, ещё более обморозилось. А вот ямщик Ординской управы, застигнутый ураганом, не растерялся, нагнал обоз с сеном – через сутки всех откопали невредимыми. Равно как и жену  письмоводителя баяндаевской управы Екатерину Михалёву – под снегом она даже не обморозилась. Настасье же Переломовой и инженеру Нарли, увы,  грозила ампутация. 

В Иркутске слухи о последствиях страшной бури разнеслись со скоростью ветра. В обществе стали делать предположения,  необоснованные, но обраставшие такой массой подробностей, что  к вечеру 5 декабря  многие и не сомневались уже: второе, ещё более страшное бедствие надвигается и оно уже близко. В гимназии Григорьевой несколько учениц в панике убежали с уроков, и начальница даже звонила в магнитную обсерваторию, прося сделать официальное разъяснение и успокоить-таки учащуюся молодёжь. Но и сама она выглядела встревоженной. Впрочем, не из-за бури, а по причине общей взвинченной атмосферы в иркутском обществе. 

Мыться в бане – только раз в две недели

Всю осень в отделениях банков стояли очереди, и по встревоженным лицам служащих Григорьева понимала: деньги не кладут, а берут. 

– Товары с переходом чугунки на гражданское положение так и  хлынули разом, – пояснил ей один словоохотливый предприниматель, – срочно надобно их выкупать, дабы не пришлось платить штрафы. 

Но была и другая причина: после  роспуска Государственной Думы  падения курса ценных бумаг доходили  до 5,5%, в то время как и в войну с Японией колебания не превышали 0,75%!  Иркутские  коммерсанты предрекали неизбежность застоя в торговле и промышленности, а Григорьева думала о своём, гимназическом деле, в которое были вложены все фамильные сбережения. 

Газеты писали, что с общим повышением цен бедняки урезали хлебную пайку как минимум на два фунта в день и мыться в бане им доводится только раз в две недели, а о мясе и вовсе пришлось забыть.  Гимназические учительницы теперь тоже потихоньку роптали, но повысить плату за обучение  Григорьева не решалась: вошедшие в «моду» родительские собрания проходили так часто и так шумно… 

Чувствуя накопившуюся усталость, владелица гимназии теперь  больше прежнего прогуливалась, но и в любимых местах не находила уже привычного успокоения: мелочные торговцы  с японскими и китайскими лицами навязчиво предлагали свои безделушки. Вчера кто-то даже прорвался к Григорьевым на квартиру, предлагая коробку с «лутьсими» папиросами. Муж от неожиданности купил, но за верхним слоем гильз, набитых неплохим табаком, обнаружил такую гремучую смесь, что долго чертыхался и даже не вышел к чаю.

Однако супруга в этот вечер не выглядела расстроенной и несколько раз повторила, словно  бы для себя самой: «Кому-то  много-много хуже, чем нам». Разгадка перемены в её настроении крылась, кажется, в разделе «Хроника» газеты «Сибирь»: там госпожа Григорьева прочитала, что «бывшему помощнику начальника станции Чита г. Цупсману, расстрелянному прошлой весной, на днях из Иркутска привезено обмундирование и наградные за 1904 год». 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников библиотеки Иркутского государственного университета.