– Думаю, принимает за дикарей, туземцев с берегов Ангары, приходящих в восторг при виде куска красной материи, – со спокойной усмешкой отвечал господин с красивой вьющейся бородой и в пенсне, проходя к витрине с новыми нотами.

Приказчик вопросительно взглянул на хозяина магазина, и тот ответил вполголоса:

– А ведь и правду сказать, цены на Собинова сногсшибательные: полтора рубля за «постоять», пять рублей – за «посидеть», сорок с полтиной – за ложу! Конечно, в прежние времена наши иркутские миллионщики и побольше давали, но когда это было-то? А из нынешних коммерсантов многие ещё даже в приказчичьем обществе числятся! У них и замашки прежние – каждую копеечку коробчить.

В центре – я, ну а сбоку – мой приятель Чайковский

С предстоящим концертом Собинова связан был ещё один раздражитель –  иного, нематериального свой-ства.

– С прокладкой железной дороги наши знаменитости не прочь «прокатиться в Сибирь» – пожать лавры и деньги, – перебирая ноты, ворчал господин с бородкой – музыкальный критик Рафаил Александрович Иванов. – Первыми дерзнули приехать уже сходящие со сцены старички, так сказать, с былой славой, но без былого ресурса. И надо отдать должное местному обывателю: он достаточно быстро сообразил, что если именитый артист пошёл на него походом, то карьера его уж явно «на последних мерцаниях».

Когда у Иванова спрашивали, насколько развит Иркутск в музыкальном отношении, он по обыкновению отвечал: «Очень плохо, большинство публики просто повторяет за знатоками то, чего сама она не понимает и не чувствует». Однако, если кто-нибудь из приезжих высказывался в том же духе, Рафаил Александрович сердился и говорил между прочим, что «в Иркутске и известному Камионскому делали замечания, и «фыркнули» на Брун, не говоря уж о Шевелёве и Брагине».

Рафаила Александровича Иванова, выпускника Санкт-Петербургской консерватории, всего более раздражало стремление исполнителей показать свои собственные  возможности, а не раскрыть замысел композитора. Он каждый раз огорчался, видя, что дарованному природой голосу недо-

стаёт художественного вкуса и даже элементарной культуры. Выбираясь в провинцию, артисты часто держались так, словно бы говорили: «Вот это – я, а сбоку – мой приятель Чайковский. Парень он ничего, и петь его можно, но с поправочками-с».

Подобного эпатажа ожидали и от знаменитого тенора Собинова, чьи концерты в Иркутске намечены были на последнюю неделю апреля нынешнего, 1910 года. «Ясно, что за птица, если требует таких денег за удовольствие слушать себя», – говорил, выражая общее мнение, хозяин музыкального магазина Соловьёв.

«Публика так безжалостна…»

Высокие цены на билеты сделали своё дело: на обоих концертах Собинова все первые ряды пустовали. А перед началом на лицах у зрителей было такое натянутое выражение, что гастролёр смутился и задержался в кулисах. Но когда он вышел, вся фигура его, и в особенности лицо, излучала энергию творца в расцвете сил.

Рафаил Александрович Иванов вынужден был признать, что при солидной наружности и хорошо развитой технике пения голос Собинова звучит юношески чисто и свежо. Кроме того, певец абсолютно не кокетничал с публикой, не использовал ни малейшей возможности сорвать лёгкие аплодисменты. «Голос у него, в сущности, небольшой, но отделан превосходно и очень тонко настроен на лирические партии. Да, исключительно на лирические, ну так что? Собинов по природе своей абсолютно недемоничен, зато пению он отдаётся самозабвенно: сколько б ни вызывали иркутяне на бис, выходит, и охотно, и поёт большие куски. Нет, наша публика положительно беспощадна!»

После двух концертов Леонид Собинов согласился и на третий, незапланированный и по общедоступным ценам. Конечно, зал был переполнен, и Рафаил Александрович Иванов не поленился прийти в третий раз.

О пользе критического взгляда на коллег

Собиновские вечера ненадолго объединили музыкальное сообщество, обыкновенно разрозненное. Правда, в зале каждая группа продолжала демонстрировать «автономию». По центру расположились педагоги музыкальных классов Иркутского отделения Императорского Русского музыкального общества, а в «арьергарде» – частная музыкальная школа свободных художников Е.Г. Городецкой, Р.А. Иванова и М.Н. Синицына. Александра Львовна фон Мооль, с которой не продлили контракт в императорских классах, сидела в отдаленье от недавних коллег – в группе студенток, оставшихся на зиму в Иркутске и промышляющих уроками музыки. Новый капельмейстер духового оркестра мужской гимназии Гершкович, ещё не обросший знакомствами, пребывал в окружении собственных учеников на галёрке. А правление старейшего общества любителей музыки и литературы разместилось в большой ложе и с рассеянным любопытством оглядывалось вокруг, старательно не замечая сидевшего неподалёку музыкального рецензента «Восточной зари». Не так давно он дерзнул вынести им всем приговор: «Общество любителей музыки и литературы, быть может, находившее себе оправдание в 60–70-е гг. прошлого столетия, едва ли отвечает духу ХХ века. Сейчас, когда к услугам иркутян опера, драма, множество гастролёров, каким архаизмом веет от этого общества! В двадцатом веке стационарной эстетике уже нет места».

Правда, проповеднику «новой эстетики, ищущей и тревожной» и самому досталось недавно от музыкального критика Иванова. Кстати,  всем здесь было известно, что Рафаил Александрович никогда не цеплял по мелочам, так сказать, на потеху скучающей публике. Он хорошо понимал, что большинству газетных рецензентов под силу лишь простые оценки, не предполагающие глубинного знания теории и истории музыки. Иванов великодушно прощал и все нечаянные «ляпсусы», вызванные поспешностью работы. Но двукратное перенесение персонажей из «Русалки» в «Жизнь за царя» было уже слишком даже для «Восточной зари» – и Иванов не выдержал! Незадачливый рецензент вынужден был признать все ошибки, но обиду всё-таки затаил.

Иванов же искренне полагал, что критический взгляд  друг на друга полезен тем уже, что заставляет соревноваться. К примеру, не будь в Иркутске успешной частной музыкальной школы, и императорские музыкальные классы не стремились бы повысить свой статус до музыкального училища. В свою очередь, «классы» подтолкнули учредителей школы «добавить в булку изюм»: открыть два бесплатных класса – оркестровый и хоровой. И даже вынужденная отставка Александры Львовны фон Мооль оказалась полезной для города, ведь появилась возможность индивидуальных занятий по методу Маркези, включая и исправление неправильной постановки голоса.

Гварнери как камень преткновения

Охота к музицированию к началу 1910 года была такова уже, что в разных концах Иркутска предлагались  уроки игры  на мандолине, балалайке, гитаре, а педагоги трапезниковской и ремесленно-слободской школ затребовали от городской управы скрипки для уроков музыки. Кстати, охочая до сенсаций «Восточная заря» напечатала, будто в Иркутске обнаружилась скрипка Гварнери – у главы музыкального общества г-на Мариупольского. Конечно, прочтя  заметку, Рафаил Александрович Иванов рассмеялся, но всё же попросил скрипача Синицына сделать разъяснение для читателей. И в следующем же номере «Сибири» напечатали заявление: «Рекомендуемая скрипка не только ничего общего не имеет с драгоценным инструментом Гварнери, но даже её итальянское происхождение является весьма спорным и по наружному виду, и по тону».

Вообще, в нынешнем, 1910 году рынок музыкальных инструментов в Иркутске был переполнен. Магазины Соловьёва и Макушина-Посохина получали всё новые образцы от фабрик Беккера, Шредера, Смидт-Вегенера и других – в полном соответствии с контрактами, заключёнными ещё не-

сколько лет назад. Да, коммерческие договорённости действовали, но в Иркутске уже не было тех, под кого они заключались: исход из города лучших людей, начавшийся ещё в 1905 году, увы, продолжался. И вернее всего об этом свидетельствовали многочисленные объявления о продаже почти новых роялей за полцены.

Общий уровень музыкальной культуры падал, и в ресторанах на Большой всё более воцарялись музыкальные  «Балы на дне», венчавшиеся кадрилью «Зец-зец-зец!». Летом, кода окна распахивались, это «Зец-зец-зец!» разносилось так далеко, что лишь работа в фотолаборатории помогала Иванову отвлечься от мрачных мыслей. Настоящее же очищение проходило лишь в ноябре, когда в Казанском кафедральном соборе вслед за литургией и молебном запевал общегородской детский хор, такой огромный, что, казалось, подвластен он только Господу Богу да его посланцу Белоусову, приставленному учителем пения при одном из начальных училищ.

Так слушал, что пришлось переменить рубашку

Ставленником Творца в этом городе Иванов считал и начинающего пианиста, преподавателя музыкальных классов Александра Скляревского. На него обратили внимание прошлой осенью, когда в Иркутске давал концерт выпускник Лейпцигской консерватории Богумил Сикора. Огромная  виолончель в его руках казалась послушной маленькой скрипкой, и знатоки сразу же распознавали в нём восходящую звезду. Но широкому кругу ценителей серьёзной инструментальной музыки он был ещё неизвестен и пока не имел достойного аккомпаниатора. Почему Богумил Сикора решил, что отыщет его в Иркутске – Бог весть, но только так оно и пришлось, и всю программу из сложных и редко исполняемых произведений Александр Скляревский отыграл безупречно. 

«У нас под рукой великолепный пианист», – признала иркутская критика, а несколько месяцев спустя в зале музыкальных классов состоялся и первый концерт Скляревского. Особенно хорошо удались ему романтические произведения Шопена и Шумана – видимо, потому, что и сам он словно выпал из их окружения и старательно воссоздавал теперь привычную для себя атмосферу. Торжественно через прессу сообщал всем знакомым, настоящим и будущим, что у него скоро сменится адрес. В конце лета тем же способом давал знать, что «вернулся из-за границы и принимает лиц, имеющих к нему надобность, ежедневно до 12 утра и от 3 до 4-30 дня, по новому адресу: Саломатовская, 13». Прослышав о благотворительном вечере, вызывался играть, но не менее как за 25 руб., получал их – и с детским удовольствием тут же возвращал как пожертвование. Интересно было наблюдать за Скляревским и на концертах Собинова: казалось, что он играет вместе с аккомпаниатором Златиным и даже исполняет с ним и соло, давая Собинову возможность передохнуть. Коротко говоря,  Рафаил Александрович Иванов нисколько не удивился, когда в антракте Скляревский взял извозчика – переменить мокрую рубашку.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского