Эти два офицера русского флота вошли в историю не только как путешественники и бесшабашные храбрецы, но и как персонажи поэмы с рок-оперой.

В начале 1806 года по поручению Н.П. Резанова лейтенант Николай Хвостов, командуя трёхмачтовым торговым судном «Юнона», в сопровождении тендера «Авось» под командованием мичмана Гавриила Давыдова, совершил переход с Аляски в Калифорнию.

Осенью этого же года, Хвостов, командуя «Юноной», перешёл из Охотска к Сахалину и в губе Анива сжёг японские хлебные магазины «в отмщение Японской империи за отказ, сделанный русскому посольству» (Резанова).

В следующем году, командуя тем же судном и в сопровождении тендера «Авось» под начальством Давыдова, плавал к Курильским островам и на острове Итуруп сжёг два японских селения с их магазинами и, отобрав у японцев у острова Мацумая грузовые суда, вернулся в Охотск, но тут был арестован вместе с Давыдовым и отправлен в Петербург, где находился под следствием Адмиралтейств-коллегии, постановившей передать его и Давыдова военному суду.

Однако вместо суда Хвостов и Давыдов были командированы в Финляндию в распоряжение главнокомандующего Буксгевдена и, командуя канонерскими лодками, принимали участие в военных действиях против шведов, где проявили чудеса храбрости. Несмотря на это, по представлении главнокомандующего армией графа Буксгевдена об их награждении орденами св. Владимира 4-й степени, состоялась Высочайшая резолюция: «Неполучение награждения в Финляндии послужит сим офицерам (Давыдову и Хвостову) в наказание за своевольства против японцев».

4 (16) октября 1809 г. Хвостов и Давыдов провели вечер у академика Лангсдорфа вместе с американским моряком Вульфом, с которым они подружились на Аляске. В два часа ночи, Хвостов и Давыдов, будучи пьяны и пытаясь при помощи проходившей барки перебраться по разведённому Исаакиевскому мосту с Васильевского острова на другую сторону Невы, упали в воду и утонули; их трупы не были найдены.

А первое путешествие 26-летнего лейтенанта Хвостова и 18-летнего тогда Давыдова в Америку на шхуне «Святая Елизавета» в интересах Русско-Американской компании состоялось в 1802 году.

Впоследствии Давыдов успел обработать только свои записки о первом  путешествии в Америку. Они были изданы дядей Хвостова адмиралом Шишковым в 1810 году под следующим заглавием: «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним. Ч. I. 1810 г.» Вторая часть, изданная в 1812 г., содержит статьи, заключающие в себе описание Кадьяка и его жителей. В записках Давыдова собрано много этнографического и словарного материалов, он составил  словарь наречий туземцев Сахалина.

«17-го Июня 1802 года в 9 часов утра, переправившись через реки Иркуту и Ангару на пароме, приехали мы в город Иркутск, который может назваться главным в Сибири. Ибо по заключении с Китайцами: Кяхтинского торга оный знатно увеличивается; Тобольск же перестав быть средоточием торговли между России, Китая и Сибири, по мере того упадает. Иркутск заключает в себе около 3000 домов и 35000 жителей, в том числе много купцов, из которых иные весьма богаты и производят обширные торги. Все Китайские товары, вся мягкая рухлядь, привозимая из восточной Сибири, Камчатки и Америки, и все иностранные и Российские товары, идущие в Кяхту, восточную Сибирь, Камчатку и Америку проходят неминуемо через Иркутск, что доставляет большие сему городу выгоды. Купечество Иркутское предприимчиво, сведуще в отправляемых им торговых делах и производит оные лучшим образом, нежели иногороднее Российское купечество. Приехав сюда тотчас приметит разницу между Российскими и Сибирскими купцами: ибо последние никогда не торгуются. Можно сказать вообще о жителях Сибири, что хотя большая часть из них происходит от ссыльных и посланных на поселение, но давно обжившиеся здесь крестьяне, ни мало не похожи на прадедов своих. Крестьяне Сибирские, особенно Тобольской губернии, вообще очень зажиточны, честны и гостеприимны, они даже более просвещены, нежели Российские.

Город Иркутск стоит на берегу реки Ангары, выходящей из озера Байкала и текущей с великою быстротою: воды её чрезвычайно холодны. Против самого города впадает в Ангару река Иркута. Местоположение Иркутска, выстроенного на равнине, довольно хорошо; ибо горы окружающие оный и две реки, производят весьма приятную перемену в видах. Иркутск начинает украшаться многими изрядными зданиями и, несмотря на отдаление от столицы, со временем должен быть ещё важнее для России.

Поспешая в путь мы пробыли в сем городе как можно меньше, и отправились из оного 22-го Июня, рано поутру. Население вокруг Иркутска очень велико, ибо земля хлебородна во всем уезде сего имени. Между городом и рекою Леною лежит Бурятская степь, получившая наименование своё от населяющих оную Бурятов, или просто называемых здесь Братскими.

Буряты происходят от Мунгалов, и сходствуют с ними в языке и обычаях. Некоторые из них крещены, но большая часть остались в прежнем идолопоклонстве. Сии более боятся дьяволов нежели почитают Бога, и от того стараются умилостивить первых принесением жертв, состоящих в вывешивании заколотых собак и овец. Шаманы или колдуны Бурятские имеют великую доверенность от народа, который думая, что они знаются с дьяволами, во всяком случае призывает их на совет. Шаман обыкновенно, для выгод своих, начинает жертвоприношением, говорит, что для укрощения дьявола подчивал его мясом и вином. При переходе Бурята в новый дом, Шаман обыкновенно дает ему два положенные в мешок изображения чистого и нечистого духа…

Крестьяне Иркутские много отличны от жителей Тобольской губернии; ибо сии последние давно поселены и суть то, что в Сибири называют старожилами, кои все зажиточны. В Иркутской же губернии селят беспрестанно вновь, даже из ссыльных. Большая часть из сих новых поселенцев без жён, они от лени или развращенности ничего не работают, и служат только отягощением тем деревням, к коим причислены. Летом производят они грабежи и разбои, против коих меры, принимаемые земской полициею, не всегда бывают достаточны…

Прежде я не мог воображать о Сибири без ужаса; но перед отправлением моим в Америку слышал об оной столько отменно хорошего от людей там бывавших, что поистине можно было усомниться в истине сих похвал. Правда, в Тобольской губернии приметно совершенное изобилие; но в Иркутской совсем иное. Неурожай хлеба, пригон знатного числа посельщиков (из коих многие на дороге перемёрли) и другие причины произвели нынешний год неслыханную дороговизну хлеба в Иркутской губернии. Пуд ржаной муки от 20-ти до 30-ти копеек возвысился до двух с половиною и трёх рублей. в иных местах, особливо в городах, нельзя было ничего съестного достать. В Нижне-Удинске, если бы не пригласил нас обедать, Городничий, Г-н Алексеев, (которым никто не может довольно нахвалиться: жители, по причине доброты его и праводушия; a проезжие, по его гостеприимству, наиболее приятному в столь отдалённом месте), то не скоро бы нашли мы купить хлеба, и может быть должны бы были выехать голодные…