Бесконечное повторение пройденного 

«Иркутский репортёр» так много писал об этом деле, в начале каждой статьи прилежно пересказывая фабулу уголовного дела, что снова это делать нет никакой охоты. Итак, на сегодняшний день реальность выглядит так: вы сидите дома, ребёнок разбивает вашу любимую кружку, вы его мимоходом шлёпаете случайно оказавшимся в руках кухонным полотенцем со словами: «Вот ты балда!» Ребёнок дежурно ноет пять минут, и все про это недоразумение благополучно забывают. А через пару дней приходят сотрудники отдела опеки минздравсоцразвития, ребёнка забирают в приют, а на вас по их заявлению заводят уголовное дело по факту побоев несовершеннолетнего (ст. 116 УК РФ). В качестве доказательства вашей вины используется царапина двухнедельной давности на щеке ребёнка, которую он получил от вашего домашнего питомца, будь это хомяк, игуана или попугайчик. Есть царапина, ребёнок был наказан – вот причинно-следственная связь наличия телесных повреждений.  

Это кажется бредом, но именно так случилось в Ангарске осенью 2012 года. Первоклассницу Аню забрали у её формальной опекунши, двоюродной бабушки, а фактически – матери. После смерти Алины, родной матери-наркоманки Ани, и отказа от девочки родной бабушки Ирины девочку из роддома взяла на воспитание её двоюродная бабушка Зинаида Лутковская. Вырастила, вылечила, выходила родившуюся очень больной девочку. Школа, все возможные врачи и физиопроцедуры, музыкалка по классу скрипки, дача – везде за ручку. Никаких замечаний от опеки в течение семи лет. Рядовой конфликт вечером 2 октября – и ребёнка забирают в социально-реабилитационный центр, а на Лутковскую заводят уголовное дело. 

Въедливый читатель может сказать, что с ним такого никогда не случится, потому что девочку забрали не у родных родителей, а у опекуна, и органы опеки тут в своём праве. Нет, дорогой мой въедливый читатель, и с тобой такое может легко случиться – ведь статья 116 УК РФ никак не оговаривает разницу тяжести вины у опекунов или родителей. Потому что это рассказ не о том, как девочка два года живёт в детском доме, а о том, как на её родного человека завели уголовное дело. 

И тут не влияет, опекун ты или кровный родитель: как заявили автору в ангарском отделе опеки, подозрение в том, что ребёнку угрожает опасность, уже является основанием забрать его из семьи.

Также мы сейчас не будем рассказывать, как шло следствие и судебное разбирательство. За год дознания и следствия единственным доказательством вины Лутковской стал протокол допроса потерпевшей Михайловой, где говорится о множественных побоях, нанесённых её опекуном, взятый 17 октября, на следующий день после того, как Анечку забрали из семьи. Напрасно защита Лутковской доказывала, что этот протокол сфальсифицирован, так как есть физические доказательства, что Аня в то время находилась на занятиях в школе. Важно, что за год дознания и следствия не нашлось никаких других доказательств вины.

За год судебного разбирательства прокуратура признала несостоятельным эпизод с царапиной. То есть сама сторона обвинения признала, что единственное физическое повреждение на теле Михайловой, на которое всё это время ссылались как на доказательство наличия события преступления, к делу не имеет никакого отношения. Аня на допросе в суде показала, что ей не было больно – то есть сама потерпевшая не воспринимала случившееся как побои, издевательства или вообще что-то, негативно направленное по отношению к её жизни и здоровью. 

Судья Чистова сочла это несущественным, и 21 августа прошлого года, вопреки фактическим данным, установленным в судебном разбирательстве, признала Лутковскую виновной в том, что она «нанесла побои Михайловой, а именно взяла полотенце и умышленно нанесла один удар по плечу и два удара по ногам Михайловой, причинив ей физическую боль; отсутствие телесных повреждений не свидетельствует, что побои не наносились, так как в данном случае причинение побоев установлено на основании жалобы потерпевшей, что от ударов полотенцем, которые ей причинила обвиняемая, ей было больно». 

И, подавая апелляцию, защитник Владимир Чукавин надеялся, что удастся исправить очевидные если и не фальсификации, то хотя бы ошибки – ведь не было никакого «одного удара по плечу»! Ведь не говорила Аня, что ей было больно! Въедливому читателю может показаться, что это какое-то крючкотворство со стороны защиты, и опять он будет не прав – в комментариях к уголовно-процессуальному кодексу оговаривается, что понятие «побои» – это не менее трёх ударов, которые причинили потерпевшему физическую боль. Поэтому для осуждения Лутковской было важно, чтобы в приговоре говорилось о трёх ударах, а поскольку физических повреждений Михайловой нанесено не было, важно было, чтобы она сказала эту волшебную для обвинения фразу: «Мне было больно».

Трагедия сама по себе может быть фарсом

Говорят, что история повторяется дважды – в виде трагедии и в виде фарса. Но оказывается, что собственно трагедия может быть фарсом. А именно это и происходило на протяжении нескольких последних месяцев с делом Лутковской. Итак, окончательное решение по апелляции было вынесено 16 февраля сего года судьёй Сокольниковым: «Апелляционные жалобы Лутковской З.Л. оставить без удовлетворения, меру пресечения осуждённой Лутковской З.Л. – подписку о невыезде и надлежащем поведении – отменить». 

Сделано это было со стыдливой поспешностью – о дате заседания не был уведомлён защитник Лутковской Владимир Чукавин, а саму больную Зинаиду Леонидовну из поликлиники в зал суда принудительно доставили судебные приставы. Как выразилась она сама, «судья Сокольников закрыл мне больничный».

Причины такой торопливости совершенно непонятны и даже алогичны: судья Сокольников изначально никак не торопился начинать рассмотрение апелляции, получив дело 21 августа и назначив первое заседание только на 31 октября. Более того, вызывая Лутковскую в суд первый раз, он написал в определении, что её обвиняют в двух преступлениях – то есть он даже не приступал к изучению дела за эти два месяца и не знал, что второй эпизод из обвинения был исключён самой стороной обвинения. В постановлении о принудительном приводе судья написал, что причиной этого послужила неявка Лутковской на заседание 13 февраля – день, когда женщина закрывала больничный, что подтверждалось соответствующей датой на этом документе. 

Защитник Чукавин: «Прокуроры и судьи, участвующие в процессе, никак не реагировали на факты, свидетельствующие о фальсификации доказательств по делу. Эти факты уже сами по себе указывают на очевидный карательный характер процесса»

На постановлении Зинаида Леонидовна отметила, что извещена о заседании 13 февраля не была и в принудительном приводе не нуждалась. Действительно, до сих пор она не уклонялась от заседаний, принимая в них деятельное участие. Формально на последнем, решающем, заседании присутствовала назначенная государством адвокат Светлана Асламова, то есть право на защиту было соблюдено. Но она фактически только присутствовала по обязанности – всю линию защиты выстраивал и вёл Владимир Чукавин. И судья Сокольников решил от него избавиться. 

(Нужно уточнить, что судью Сокольникова вообще не устраивала защита. Ещё одна длительная остановка при рассмотрении апелляции была вызвана тем, что он решил заменить адвоката Лутковской Светлану Асламову – за то, что она не поддержала одно из ходатайств Лутковской к суду. Две недели искали адвокатов, согласных взяться за это гиблое дело посреди его конца, и два госадвоката, едва ознакомившись с обстоятельствами, мгновенно отказались ввязываться в это безнадёжное предприятие. Сокольникову пришлось отменять своё же решение и возвращать в процесс Асламову…)

С Владимиром Чукавиным у судьи Сокольникова вообще сложились особые отношения. Если сравнить с боксёрским матчем, то судья не только не засчитывал бойцу Чукавину удары, но и вообще запрещал защищаться и наносить удары, а временами и сам лупил его почём зря, давая отдохнуть противнику, прокурору Тимофеевой. 

Чукавин с самого начала не давал спокойной жизни судье Сокольникову, за что удостоился от него унизительного эпитета «неадекватный». Впрочем, неуважение суд счёл допустимым высказать и депутату Законодательного Собрания, общественному защитнику по делу Лутковской Сергею Бренюку, заявив на его замечания: «Вы извращаете то, что здесь происходит, вы не юрист, вам, видимо, сложно с военной академией-то, поэтому вам простительно». Так же сильно коробило судью Сокольникова понятие «юридически ничтожный», использование термина «обследование» вместо «освидетельствование» и безграмотное и омерзительное словечко Чукавина «ихний». Судья заявил, что такого слова в русском языке нет. В результате Чукавин был вынужден написать ходатайство «о предоставлении переводчика (толмача) и прекращении унижений».

«Судья Сокольников А.А. пытался  убедить мою подзащитную, а фактически обмануть, что она не может возражать против действий председательствующего. Однако в ч. 3 ст. 243 УПК РФ указано обратное, а именно: возражения любого участника судебного разбирательства против действий председательствующего заносятся в протокол судебного заседания. Грех обманывать вдову, взявшую на воспитание сироту», – написал защитник Чукавин в своём ходатайстве об отводе судьи 26 января. Также судья Сокольников совершил открытие в области уголовно-процессуального кодекса, заявив, что «показания потерпевшей не являются доказательствами по делу», чем напрямую опроверг статью 74 УПК РФ.  

В результате судья Сокольников после очередного ходатайства, как он изящно выразился, «устранил» Чукавина от защиты Лутковской, лишив его слова, а на следующем заседании, когда он снова попросил высказаться, вывел его из зала суда с помощью судебных приставов.

– На меня составили протокол об административном правонарушении, якобы я громко кричал в зале суда, – недоумевает Владимир. – Но я не кричал, я просто заявлял ходатайство, не нарушал регламент. А меня удалили «до прений», но и о дате прений я уведомлён не был…

«Моя просьба…»

Осуждённая Лутковская: «Судебное апелляционное заседание шло полгода. Прения – всего 20 минут»…

– Что такое апелляция? – в недоумении спросил «Иркутский репортёр» Владимира Чукавина.

– Вообще это процедура по проверке не вступивших в законную силу судебных актов вышестоящим судом. По сути это должно быть повторное рассмотрение, которое даёт возможность для исправления судебной ошибки и пересмотра вынесенного судебного решения суда первой инстанции. Но у нас в стране это обычная профанация, по сути, старая кассация – пересмотр сквозь пальцы и очень маленький, просто мизерный процент отмены обвинительных приговоров и вынесение оправдательных, потому что это удар по репутации суда, – объяснил Чукавин.

– Хочу сказать, что судебный процесс носил откровенно обвинительный характер, стороне защиты не предоставлялась возможность выполнять свои обязанности. Прокуроры и судьи, участвующие в процессе, никак не реагировали на факты, свидетельствующие о фальсификации доказательств по делу. Эти факты уже сами по себе указывают на очевидный карательный характер процесса и на незащищённость обвиняемой от очевидного произвола прокуроров и судей.

Наличие в деле юридически порочных документов, а по сути своей преступных, сделало сначала аморальным, антиконституционным и антизаконным обвинительное заключение, а теперь и обвинительный приговор, и поставило под сомнение справедливость и обоснованность тысячи приговоров, вынесенных судьями города Ангарска.

Зачем нужна была апелляция стороне защиты? В главной сути – чтобы Аню Михайлову вызвали на допрос и она либо подтвердила, либо опровергла то, что было записано в протоколе предыдущего суда. Сколько было ударов, было ли ей больно, воспринимала ли она это как наказание или подавление её воли… Раз за разом, без объяснения причин, судья Сокольников отводил эти устные и письменные ходатайства. Точнее, одно объяснение было – боязнь, что повторным допросом будет травмирована психика ребёнка. 

И тогда сама пострадавшая Аня Михайлова написала одно за другим три (!) ходатайства, в которых просила вызвать её в суд для дачи показаний. Первое судья Сокольников отклонил на том основании, что вряд ли десятилетняя девочка может понимать, что такое «ходатайство», – и это после того, как судья Чистова на предыдущем суде, ознакомив Аню с её правами, зачитывала ей стандартную форму: «Ты имеешь право обращаться к суду с отводами, заявлениями и ходатайствами…»

После этого Аня на всякий случай писала в «шапке» следующих прошений специально для Сокольникова: «Моя просьба (ходатайство)»: «Прошу вас вызвать меня для допроса. Моя мама меня никогда не била и не обижала. Я хочу жить с мамой у себя дома». Оригиналы были пересланы в адрес канцелярии суда заказными письмами. Лутковская 16 февраля заявила, что она просит отложить прения и вернуться в судебное следствие в связи с поступившими от Ани ходатайствами. Ей заявили, что в адрес канцелярии суда никаких ходатайств не поступало… 

– Судебное заседание, которое всегда длилось не менее двух часов, в этот день было кратким. Я заявила ходатайство о возврате защитника Чукавина в прения – получила отказ. Заявила ходатайство о возврате в судебное следствие для рассмотрения Аниных заявлений о вызове её в суд – получила отказ. Заявила ходатайство о перенесении прений на завтрашний день, потому что текст с собой в поликлинику не брала, – получила отказ. Судебное  апелляционное заседание шло полгода и ещё 20 минут, – рассказала о решающем заседании сама Лутковская.

Послесловие 

Сегодня над Ангарском стоит синее весеннее небо и обессиленная тишина. Аня после всех неудачных попыток поселить её у родной бабушки Ирины окончательно вернулась в детский дом, ходит в ­обычную и музыкальную школы. Бабушку Ирину, как признались воспитатели Аниной группы в детском доме, последнее время не видели. И единственное, что изменилось в жизни девочки, – ей запретили видеться с последним родным человеком. Через три дня после вынесения решения по апелляции, 19 февраля, «временно замещающая должность» начальника областного управления минсоцразвития, опеки и попечительства по Ангарскому району Елена Джугашвили подписала распоряжение № 343, которым отменила предыдущее распоряжение № 3466 «Об установлении порядка общения Лутковской З.Л. с несовершеннолетней воспитанницей» детского дома г. Ангарска Аней Михайловой.

Формально в распоряжении нет ни слова о запрещении общения Лутковской и Ани. Фактически отсутствие документов о порядке общения делает это общение невозможным. Владимир Чукавин считает, что при этом нарушаются конституционные права Лутковской, так как с лишением прав опекуна она не перестала быть бабушкой девочки. С этим не согласна директор детдома Ирина Бурындина.

– Адвокат Лутковской должен знать, что по закону она не входит в круг близких родственников Ани Михайловой. По сути, она сейчас является посторонним человеком, к тому же имеющим судимость, – решительно настроена Ирина Георгиевна. – К тому же она грубо вмеши­вается в воспитательный процесс, постоянно пишет на нас жалобы, и, честно говоря, надоело уже это. Вот вы бы были опекуном – вам бы по­нравилось постоянное давление со стороны?

Девочка хотела бы сама всё объяснить судье, и даже написала три ходатайства, два из которых вынуждена была подписать «Просьбы», так как судья не верил, что она знает слово «ходатайство»…

Однако в этом заочном споре защитник Чукавин не намерен сдаваться. По его словам, статья 67 Семейного кодекса прямо говорит:  «Дедушка, бабушка, братья, сестры и другие родственники имеют право на общение с ребенком», и никаких положений в законе, ограничивающих двоюродных бабушек, не существует. И, с точки зрения закона, Лутковская не является судимой, так как срок давности по её делу составляет два года и истёк ещё в 2014 году во время первого судебного разбирательства. 

По словам воспитателей, Аня чувствует себя комфортно, любит рисовать, сюжетно-ролевые игры, любит что-то рассказывать. Сама Аня в разговоре с «Иркутским репортёром» чувствовала себя зажато, неуверенно улыбалась и, опустив голову, почти ничего не говорила. 

– Как ты себя здесь чувствуешь?

– Нормально… 

– Аня, ты не стесняйся, мы же с тобой давно знакомы.

– Я знаю, – слабо улыбается Аня.

– Скажи, пожалуйста, почему ты удрала от бабушки?

Аня молчит, низко опустив голову. Пауза затягивается, становится болезненной, и Ирина Георгиевна не выдерживает, просит «не теребить» девочку такими болезненными вопросами. Аня шмыгает носом, словно всхлипывает с сухими глазами. И молчит… В конце недолгого разговора она быстро пробормочет, что хочет жить дома, и снова зам­кнётся, не объяснив, где находится её дом…

Что дальше – сказать трудно. В течение трёх дней судья должен был подготовить и выдать на руки стороне защиты протокол судебного заседания. Но этого не произошло до сих пор (на момент написания статьи). Судебные заседания так выматывают судей, что судья Чистова ушла в почётную отставку, а судья Сокольников отправился в отпуск.  

Владимир Чукавин не может предпринять никаких правовых шагов, пока не увидит, что написано в протоколе. Нужно посмотреть материалы уголовного дела – внесены ли в них ходатайства от Ани, и подавать замечания. Единственный разумный ход, который видит защитник сейчас, – подавать заявление в Следственный комитет и настаивать на возбуждении уголовного дела в отношении дознавателя Андреевой и следователя Хонгоровой по обвинению в фальсификации более чем двух десятков протоколов и постановлений в деле Лутковской. А дальше – только Европейский суд по правам человека…