Странная «забывчивость»

«29 августа, около 6 часов вечера, подъехав к гостинице «Гранд-Отель»,  я позабыл на извозчике портфель жёлтой кожи. В портфеле находились: прейскурант фирмы «Артур Копель» и книга заказов на изделия Нижнетагильских заводов П.П. Демидова. Покорнейше прошу нашедшего этот портфель  поставить мне таковой на мою квартиру на Харлампиевской* улице, в доме Паршакова. Доставившему портфель будет дано вознаграждение». Такое объявление поместил Иннокентий Васильевич Совалёв  в «Иркутских губернских ведомостях», и все, кто его знал, нашли такую забывчивость странной. Действительно, всё было по-другому: когда извозчик, свернув к «Гранд-Отелю», притормозил, Иннокентий Васильевич лишь на мгновение выпустил портфель, чтобы расплатиться, – и он исчез.

Первой мыслью Совалёва было добраться до ближайшего городового, а ещё лучше – отправиться прямо к полицмейстеру.  Так он и сделал, но, доехав до Харлампиевской, свернул к себе на квартиру, чтобы  хорошенько всё обдумать и взвесить.

Совалёв нисколько не сомневался, что билеты в театр уже сегодня разойдутся за полцены: в таком городе, как Иркутск, и мошенники знали опере цену. С потерей кредитных билетов, лежавших в потайном кармане портфеля, тоже надо было смириться (найдут, непременно найдут) и на ближайшие три-четыре месяца отказаться от обедов в «Гранд-Отеле». Но что действительно невосполнимо, так это книга заказов Нижнетагильских заводов – без неё Иннокентию Васильевичу было не удержаться на таком хлебном месте. Самое же обидное, что какой-нибудь перекупщик просто бросит книгу на растопку печи.

Рюмка «Сен-Рафаэля» успокоила и освежила  мысли – в полном  соответствии с обещанием на этикетке. Иннокентию Васильевичу очень ясно представилось, как бы стала действовать полиция, обратись он туда. Первым делом насела бы на извозчика – просто потому, что с началом войны возницы пустились во все тяжкие. Итак, сыщики  потеряли бы день-два-три, а на четвёртый-пятый портфель выплыл бы сам у кого-то из перекупщиков.  Но тогда это был бы уже просто пустой портфель.

Дело тонкое

Ещё додумывая, Иннокентий Васильевич набирал номер  «Иркутских губернских ведомостей». Редактор Виноградов по обыкновению задерживался и сразу, с полуслова, ухватил главное: «Освобождаю место на первой полосе.  Немедленно выезжайте. По дороге продумайте текст».

От Харлампиевской до перекрёстка Амурской** и Большой***, где размещалась редакция,  только пять  минут на лошадях, но и этого времени Совалёву хватило, чтобы точно решить:  ни о кредитных, ни о театральных билетах в объявлении не должно быть ни слова; и кража пусть предстанет с газетной полосы и не кражей вовсе.  

Клеймёными свечами торгуют

После ухода наборщика они с Виноградовым ещё выпили чаю, рассуждая о том, что с началом  войны в Иркутске не утихают поножовщина и разбой и полиция просто закрывает глаза на обычные преступления.

– Заехал я утром в лавку, а там клеймёными свечами торгуют, – возмущался Совалёв, – целый ящик выставили и даже не оборвали наклейку: «Свечи вагонные и кабинетные.  Как собственность Сибирской железной дороги не могут поступать в частную продажу.  Нарушение преследуется по закону».

– Стало быть, не преследуется! И эту  вседозволенность  прекрасно почувствовали наши юные таланты, обучающиеся на общественный счёт, – сердито добавил Виноградов. –  На завтра в Общественном собрании назначен  концерт начинающих певцов Суфтина и Волковой, и представьте: Суфтин уехал сегодня на заработки в Усолье.  

– Без Суфтина я ей-ей проживу, а вот итальянцев жалко.  Но второй раз билеты на оперу покупать не поеду!

Водевиль с переодеванием

Весь оставшийся вечер  Иннокентий Васильевич убеждал себя, что хвалёный  тенор Деллефорначи  – в сущности кот в мешке, а либретто наверняка на  таком скверном русском,  что лучше и не видать их совсем.  И вообще: до театров ли?  Война продолжается, в Иркутске открыли ещё десять лазаретов – ждут новую партию раненых. А вместе с ней и инфекции, нехватку продуктов и дров.  Товары  теперь будут возить гужом по давно забытому тракту, и ещё неизвестно, удастся ли избежать этой осенью  голода. А на железной дороге вот-вот отменят скорые поезда.

Совалёв усмехнулся (очень уж мрачная получалась картина) и попробовал переключиться на приятное. Он стал думать о том, что под Иркутском пасутся сейчас пригнанные с монгольской границы бараны, ни много ни мало четыре  тысячи голов.  Так что в ближайшие месяц-два будет свежее мясо. И ночных докторов не отменят, потому что госпожа Жарникова, очень милая дама, предоставила свою аптеку для медицинских дежурств.  Вспомнил Иннокентий Васильевич и о недавней лотерее-аллегри в Интендантском саду, собравшей всех хорошеньких  барышень. Мысленно ещё раз прогулялся по иллюминированным аллеям, где на каждом углу предлагались  восхитительные букеты в бонбоньерках.  Впрочем, самые изысканные цветы были собраны в композиции, из которых особенно выделялись две – «Лира» и «Закон». А неподалёку в тесном окружении педагогов расположились и юные цветоводы из колонии малолетних преступников.

Творческого полёта им, конечно же, было не занимать. Вообще в Иркутске, кроме обычных сцен в городском театре, сословных клубах, садах и на Детской площадке, была огромная  сцена-город, на которой ежедневно и еженощно разыгрывались весьма злые «сюжеты». При этом преступники очень охотно надевали театральные парики и костюмы. В конце июля 1905 года в Интендантский сад нанялся новый сторож, по фамилии Славин, а в начале августа он исчез, хорошенько «подчистив» театральную гардеробную. Немногим раньше в буфетную определились работать  симпатичные, милые «супруги»,  всегда готовые услужить  посетителям. Когда мужчина попросился к буфетчику кучером, то был с готовностью принят – и первой же ночью нагрузил подводу мешками с сахаром и был таков.  А паспорт с красивой фамилией Славин оставил на память – в запасе у него было много прекрасно сработанных  «документов».

Так что Иннокентий Васильевич Совалёв,  поджидая посланца с портфелем, был готов к водевилю с переодеванием. И всё-таки удивился, когда после деликатного стука в дверь вошла высокая дама в чёрном платье, маленькой шляпке с вуалью и крохотным ридикюлем в руках. Торговый представитель решил, что, должно быть, это  просительница, и поднялся показать ей дорогу к соседу, присяжному поверенному. Однако дверь опять приоткрылась, и у дамы в руках объявился… жёлтый портфель. Совалёв так и оцепенел.

Несколько мгновений спустя он, почти безотчётно, бросился к незнакомке, но портфель словно бы растворился – как у фокусника в рукаве. Женщина рассмеялась, сделала шаг к двери – Иннокентий Васильевич  вскрикнул,  бросился доставать портмоне и ещё не спросил, сколько должен, как три сотенные кредитки исчезли в складках чёрного платья. Дама вышла, дверь захлопнулась, а зачарованный Совалёв остался и без книги заказов, и без портфеля.

Минуту спустя рассвирепевший торговый представитель, схватив что-то со стола (после выяснилось, что это был нож для разрезания бумаги), выскочил на лестницу и бросился вниз! Но почти сразу же и  упал, споткнувшись о портфель и лежавшую на нём книгу.

Повару –  от кастрюльника

Вечером, заперев документы в сейф, Совалёв посетил редактора  «Иркутских губернских ведомостей».  Советник Виноградов  выслушал его очень сочувственно, но под конец  всё-таки рассмеялся:

– В сущности, вам, Иннокентий Васильевич, очень повезло – мирные попались «артисты».  Да и вы, не в пример многим,  повели себя очень умно. То есть сколько возможно спокойно и доброжелательно. А народ ведь это всё нервный и совершенно безудер-жный. Вот  недавний случай: 23 июля, в четвёртом часу дня, повар гостиницы «Метрополь» Панкратьев толкнул кастрюльника  Аберкалена и тот, рассвирепев, ударил его ножом в шею. К счастью, ранение оказалось лёгким, и  через час, после перевязки в Кузнецовской больнице, повар уже продолжал работу. Замечу, что и кастрюльник, и повар были трезвы и никогда прежде не  враждовали друг с другом.

– Любопытно,  как бы это всё  объяснил  господин Патушинский…

Мороженые щи весьма сближают

С присяжным поверенным Григорием Борисовичем Патушинским  Иннокентий Васильевич  Совалёв сблизился нынешней зимой, когда местное общество усердно готовило для  фронта мороженые  щи, пельмени и бульон. Кто-то (как Патушинский и Совалёв) давал денег на продукты, кто-то закупал их, дёшево, но «сердито», а кто-то занимался и собственно приготовлением и отправкой на Дальний Восток. В этой кампании сошлось немало интересных персон, но Совалёв  выделил  Патушинского, купеческого сына, постигшего всевозможные тонкости юриспруденции, но сохранившего  приземлённый  взгляд на людей и в оценке фактов требовавшего «их совершенной осязаемости». Совалёв  не пропускал те процессы, в которых участвовал Григорий Борисович, и даже делал вырезки из газет, в которых печатались его речи. Что вовсе не мешало ему при встрече заводить с Патушинским  спор.

И теперь, с  возвращением  жёлтого портфеля,  Иннокентию Васильевичу не терпелось встретиться, но все дни были заняты, а вечерами он не заставал Патушинского дома. Наконец, вычитав в «Ведомостях» о его дежурстве в городской юридической консультации, поспешил «на приём».

Звезда величиной с фуражку

И поневоле стал свидетелем удивительной сцены: бедный татарин  с двумя дочерьми  рассказывал, как богаты они были прежде, а как доказательство демонстрировал старинный перстень с драгоценным камнем. После чего заявил, что  хотел бы подарить этот перстень наследнику цесаревичу и просит объяснить ему, «как   это сделать по закону».

– Но ведь этот перстень можно продать, выручить за него хорошую сумму! – невольно вмешался Совалёв. – Разве деньги будут лишними вашим дочерям?

– Ай, милый человек, – отвечал татарин, – мне сегодня ночью звезда явилась с хвостом, комета называется. Голубая такая и размером с большую фуражку; прокатилась  по небу прямо в мою сторону – и стало всё светло. А ты говоришь: продай!

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников научной библиотеки Иркутского государственного университета

____________________

* Горького
** Ленина
*** К. Маркса