«Всё вертелось на… обонянии»

«Чумные сводки» самым внимательным образом перечитывались и в одном частном доме на Большой* (К.Маркса – авт.), принадлежащем К.М. Жбанову. Константин Маркович, бывая в Европейской России и за рубежом, смотрел вокруг взглядом не только путешественника, но и врача, гласного городской думы, находя много любопытного в организации санитарного дела. Но, увы, мало что подходило для Иркутска, где до сих пор не было городского водопровода, канализации, специальных санитарных врачей для базаров, учебных заведений и пр. Всё «вертелось на осмотрах, протоколах и обонянии», как писал Константин Маркович  в «Иркут-ских губернских ведомостях».  Между тем население города увеличивалось,  привычка  обращать окружающее пространство в отхожее место укоренялась – и, как следствие, возрастали «болезни грязи и тесноты».  

В качестве экстренной меры, не требующей больших затрат, доктор Жбанов предлагал устроить амбулатории  прямо при квартирах  санитарных врачей и увеличить им жалованье с 1200 до 2000 руб. в год. В Иркутской городской думе той поры было несколько гласных-докторов, но именно они и не поддержали коллегу, пустившись в ироническую полемику о санитарии  вообще. Кончилось тем, что проект Жбанова  переправили в Общество врачей  Восточной Сибири, где он и был положен под сукно. Члены общества даже не удосужились дать проекту оценку, сославшись на то, что «прежде следует получить рекомендации по санитарии всероссийского съезда врачей».  Кроме того, Жбанова  предупредили, что даже в случае положительного решения проект будет передан из канцелярии общества его санитарному совету для более детального рассмотрения, с дальнейшей передачей  на обсуждение  думы.  

Тогда раздосадованный Жбанов обратился в «Иркутские губернские ведомости» и  в  нескольких номерах разъяснил  и сложившуюся ситуацию, и возможные выходы из неё. Время для обращения было чрезвычайно удачно: на востоке вот уже два месяца шла война, через Иркутск активно передвигались войска и, значит, возрастала угроза эпидемий.

Распорядительность по причине… испуга

Вся история Иркутска свидетельствовала о том, что под страхом холеры и чумы городское управление теряло привычную охоту к дискуссиям и проявляло несвойственную ему организованность и мобильность. На ближних и дальних подступах  к городу оборудовались  заразные бараки, в считанные дни нанимались санитарные надзиратели, пешие и конные, осматривался каждый дом, город разбивался на участки, за каждый из которых отвечал совет попечителей во главе с санитарным врачом. В местном отделе  Географического общества  читались публичные лекции  по уходу за больными, а с начала девяностых годов в Иркутске заработала  прекрасная дезинфекционная камера, устроенная на средства благотворителей.

Угроза эпидемий развязывала руки и генерал-губернатору, давая возможность  штрафовать за «санитарные беспорядки». Суммы штрафов были серьёзными, в случае неуплаты заменялись арестом и, что самое главное, не различали богатых и бедных, «первых» и «последних», подданных Российской Империи и иностранцев. Так, одним приказом от 26 августа 1904 года за нарушение санитарных норм оштрафовали турецкого подданного  Курас-Оглы и персидского подданного Карапета  Аганова.  Вообще, списки  оштрафованных занимали немалую  часть «Иркутских губернских ведомостей», тесня рекламные объявления и нередко перемещая их с первой страницы на вторую. Семь-восемь месяцев «штрафной кампании» приводили к тому, что город вычищался, дышать становилось легче, а гулять – приятнее. Но едва лишь угроза эпидемий спадала, едва губернатор терял право на серьёзное наказание, горожане возвращались к привычному образу жизни. И «Иркутские губернские ведомости» в отчаянии взывали: «В центре, напротив санитарной станции, свалены нечистоты», «На набережной Ангары, рядом с домом генерал-губернатора, помои выливаются прямо во двор и с наступлением тепла станут источником всякого зловония и заразы».

Когда бы не лень да не бесшабашность…

В 1900 году в Иркутске открылось отделение Общества борьбы с заразными болезнями, в котором можно было встретить немало энергичных людей; но часто они были бессильны против бесшабашности и давно уж укоренившейся привычки к неопрятному быту.

В начале 1904 года в Киренском уезде началась эпидемия оспы, а спустя два месяца тревогу забили и в губернском центре. Характерно, что заболели не приезжие, а иркутяне, к услугам которых были многочисленные оспопрививатели.

Вообще, к началу двадцатого века оспа не должна была представлять серьёзной угрозы; это прежде целые города  вымирали, не сопротивляясь  страшной и таинственной болезни, теперь же её умели не только лечить, но и предупреждать прививками. Ещё с восемнадцатого века в Сибири открывались казённые оспенные дома. Что до Иркутска, то здесь  ситуация  развивалась особенно благополучно: бесплатное оспопрививание проводилось при Базановском воспитательном доме,  в местной прессе  размещали объявления частные оспопрививатели и оспопрививательницы, и в начале двадцатого века только очень ленивым могла угрожать эта уродующая болезнь. Но,  увы, таковых насчитывалось немало; даже в роскошных особняках встречались барышни и дамы, вынужденные прятаться при появлении гостей. Что уж говорить о скарлатине и дифтерите, против которых  в ту пору ещё не было настоящего оружия! В зиму  1904 года Иркутский девичий институт,  похоронив двух воспитанниц, вынужден был ходатайствовать о прекращении всех учебных занятий вплоть до осени.

Война чуме!

В сентябре 1905-го, когда в Иркутск начали приходить телеграммы о начале эпидемии в Маньчжурии, одними из первых забили тревогу «Губернские  ведомости»: «Страшные гости в виде чумы и холеры, без сомнения, требуют соблюдения особых санитарных  мер. Трудно верится, что господа домохозяева без постороннего воздействия приведут свои дома в надлежащий вид, и было бы желательно, чтобы санитарная комиссия напомнила о своём существовании».

Срочным приказом министра путей сообщения за станцией Маньчжурия и перед станцией Мысовая устроены были врачебно-наблюдательные пункты с пятидневным карантином и дезинфекцией заражённых предметов.  Кроме того, каждый пассажирский поезд сопровождался теперь врачом и двумя фельдшерами,  которым за риск положили по 350 и 75 руб. в месяц (!) дополнительного вознаграждения. А в распоряжение читинского губернатора прибыли два специалиста-бактериолога: доктор Остиянин  от Красного Креста и доктор Губерман от военного ведомства.

Старший инспектор при министерстве путей сообщения Головин, проехав по Забайкальской дороге и заметив пыль под диванами, тотчас распорядился об обязательной дезинфекции вагонов. Он же быстро и толково определил тринадцать станций, хорошо подходящих для санитарной обработки поездов.

Словом, меры взяты были самые скорые и решительные; все нужные узлы завязались, все механизмы закрутились в нужную сторону. Даже мелкие канцелярские чиновники,  обычно пугливые и тяжёлые на подъём, проявили известную прыть, не задержав ни одной «чумной» бумаги. Хотя, расходясь по домам, многие из «особо осведомлённых» и говорили, что,  возможно, старания и излишни и вообще чума напала  только на охотников  за сурком…

Это было, конечно, преувеличением, однако к 25 сентября врачебная экспедиция, объехавшая все окрестности станции Маньчжурия, не обнаружила новых «чумных», а последние из заболевших (мальчик и девочка) явно выздоравливали. На всякий случай снарядили ещё две экспедиции, но военное оцепление было снято и продажа железнодорожных билетов от станции Маньчжурия разрешена.  

Прошли ещё два дня, и один из высоких чинов губернского управления, войдя в канцелярию, чётко, раздельно продиктовал для публикации в «Иркутских губернских ведомостях»: «Ввиду отсутствия новых подозрений на заболевания объявление в Иркутской губернии угрожаемой ситуации по чуме решено  преждевременным».

Сентябрьский реванш

 «Страшная гостья» не добралась до Иркутска, и, конечно, за этим угадывалась удача, столь редко посещавшая русских в последние полтора года. Вся хроника  русско-японской войны состояла из наших отступлений, но в сентябрьской «чумной войне» мы сразу перешли в наступление – и добились молниеносной победы. Все приказы исполнялись  стремительно, и не только потому, что с прокладкой железной дороги болезни «встали на колёса» и могли в две недели одолеть расстояние, отнимавшее прежде два месяца. В войну с чумой была вложена горечь только что пережитого поражения; недоумение, разочарование, раздражение после заключения позорного мира – всё это в сентябре 1905 года соединилось, переплавилось  и дало неплохой результат.

Генерал-губернатору Кутайсову три недели  войны с чумой показались достаточно долгими – его времени и сил требовала ещё более страшная, революционная  «чума». Доктор Жбанов, напротив, полагал, что  «сеанс запугивания эпидемией оказался слишком кратким, чтобы двинуть санитарное дело вперёд». Сентябрьскими вечерами, окончив приём больных,  он напряжённо, порой до сердечной боли, думал над новым проектом санитарного обустройства Иркутска.  Ведь это был его город  и город его отца, Марка Алексеевича Жбанова, удачливого коммерсанта и известного гласного городской думы.  

Фамильное

В радении Жбанова-старшего об общественном была  особая, фамильная чувствительность  – он и умер безвременно, во время посещения опекаемого им сиропитательного дома. И после смерти Марка Алексеевича, случившейся осенью 1894-го, Жбанов-младший решил  стать более сдержанным. Вот и сегодня, почувствовав нервную боль во всём теле, он стал думать о том, что нельзя же так распускаться, что завтра утром приём и надо выглядеть  бодрым.  Он  попробовал сосредоточиться на чём-то хорошем и для верности достал даже большую кожаную тетрадь, в которую делал издавна интересные выписки. И нашёл-таки: «15 марта 1891 года в Иркутск прибыла англичанка Кэт Марсден, едущая в Верхнекалымск для изучения лечения проказы у якутов, дабы применить этот способ  в Индии и других странах Южной Азии».

«Ведь можем же, можем, когда припечёт!» – дописал доктор Жбанов, прислушался к собственным ощущениям и засмеялся, понимая, что сегодня обошлось без лекарств.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.