Кшиштофу Занусси 72 года, он полон энергии,  сил и очень любит путешествовать. Занусси учился у Годара и Трюффо, стоял у истоков польского кино новой волны, дружил с Андреем Тарковским, Кшиштофом Кислёвским и Анджеем Вайдой. В его арсенале более 40 картин и ещё больше идей. Занусси открыл хип-хоп для Папы Римского, написал несколько книг и пьес. Он отлично знает историю страны, любит кино, театр и говорит простыми  словами о сложных вещах.

Поляк с итальянской фамилией

– Часто стесняются спросить, имеют ли ко мне отношение холодильники и стиральные машины, – с улыбкой говорит Кшиштоф Занусси. – Да, имеют. Занусси – это родственники по линии отца.

Семья Кшиштофа Занусси живёт в Польше с 40-х годов 19 века. Его предки приехали из Северной Италии строить железные дороги. Дед по материнской линии пришёл из Сибири в Польшу пешком по железной дороге.  Как он это сделал, до сих пор остаётся загадкой. Его родители умерли от туберкулёза, а сам он направился в Санкт-Петербург, потом Варшаву, где основал свой завод. «Ему повезло: он успел добраться до Польши до обретения ею независимости, – вспоминает Кшиштоф Занусси. – Будучи поляком, он говорил по-польски с сильным русским акцентом. Мама говорила, что он не любил рассказывать о себе или стеснялся того, что мало помнил». 

Братьев и сестёр у Кшиштофа Занусси нет. «Моя мама только мной занималась, – продолжает он. – Поколение войны – столько людей потеряли жизнь, и то, что моя семья спаслась, невероятно. Удивляюсь, что у нас с мамой остались такие разные воспоминания об этом времени. Не помню голод, но побег из оккупированной Варшавы остался в моей памяти навсегда. На балконе одного из домов я увидел собаку. Дом горел после бомбёжки, и я понимал, что собака не спасётся, сгорит. Мне до сих пор это снится». 

Родители Кшиштофа Занусси надеялись, что он продолжит семейные традиции и станет архитектором, как отец и дед. В семье все занимались строительством. Кшиштоф же решил искать в жизни свою дорогу. «Я никогда не думал, что хочу или буду кинорежиссёром, – начал Занусси, – снимал как кинолюбитель. Я учился на физическом факультете, был влюблён в физику, только физика меня не полюбила, мне всегда люди были интересней приборов. Потом были философия, любительский театр и  кино. В студенческом киноклубе я снимал первые короткометражные фильмы, которые принесли мне признание». 

«Профессора сказали, что я продолжаю делать любительское кино и мне нет места в киношколе. Только тогда я понял, как сильно хочу снимать кино»

Одну из своих любительских лент Кшиштоф Занусси отправил на польский национальный конкурс авторского кино. Работы принимались анонимно. Это был его первый крупный успех: из десяти призов Занусси получил семь и решил учиться на режиссёра. Он выдержал экзамен и был принят в Лодзинскую киношколу, где проучился три года, но был отчислен. «Сейчас я понимаю позицию профессоров, – рассказывает Занусси. – На третьем курсе у меня появилась возможность поехать во Францию. Там я познакомился с Годаром, Трюффо, Шабролем и понял, что можно делать совершенно другое кино с  иной эстетикой, подходами. Я вернулся в Польшу и сразу же захотел сделать что-то похожее». 

Свою курсовую работу Кшиштоф Занусси снял не так, как его учили, это была полная импровизация: снимали «свободной» камерой с рук,  актёры находились в толпе, и никто кроме них не знал, что идут съёмки. Всё, что происходило на площадке, выглядело как случайность.  Идея режиссёру частично удалась, но звук в картине выглядел фальшиво. «Профессора сказали, что я продолжаю делать любительское кино и мне нет места в киношколе. Пришлось обращаться к ректору, просить о помиловании. Только тогда я понял, как сильно хочу снимать кино».

«Любовь – это желание добра для любимого человека, а над этим надо работать вместе», – говорит режиссёр

В первый день пребывания режиссёра на иркутской земле желающих задать вопросы было так много, что я успела лишь начать свою историю. Следующей попыткой «догнать Занусси» стал его мастер-класс.

«Если вы хотя бы раз мечтали убить старуху, вы можете экранизировать Достоевского…»

На мастер-класс польского классика собрались интересующиеся киношной кухней, мечтающие о режиссёрской карьере, а также обыкновенные кинолюбители. Занусси чувствовал аудиторию, он из тех преподавателей, кто увлекает за собой. Он считает, что долг творческого человека – делиться знаниями и помогать молодым, травит анекдоты про национальный характер, смеётся над собой и с грустью говорит о массовой культуре и обесценивании европейских архетипов.

По мнению Кшиштофа Занусси, современные люди взрослеют на примитивной массовой культуре, которая не даёт зрителю поводов к размышлению. «Должна быть игра, – делится своим опытом режиссёр. – Не стоит информировать, зритель не любит урока. Зритель предпочитает самостоятельно делать открытия. Это свободный человек, который может выбрать другого автора. Искусство начинается там, где заканчивается ремесло. У Тарковского есть капли, которые капали тысячу лет до него, но именно он заставил зрителя почувствовать силу этого банального факта – капель, падающих на металл». 

Проблема молодого поколения – отсутствие личного опыта, считает Занусси. «Многие молодые режиссёры копируют то, что видят по телевизору. Это от страха. Не значит, что они бездарны, просто не осмелились сделать свой собственный шаг. Режиссёр должен пройти через собственные чувства и опыт. Если хотя бы раз вы мечтали убить старуху,  то сможете экранизировать Достоевского. Если такой мечты не было  – лучше оставить», – смеётся Занусси. 

Массовая культура из вежливости называется популярной, на самом деле она низкая, а высокая культура склеротична. Самое опасное – это попасть в середину. Историю двигает элита, которая есть в любом слое, даже среди уборщиц – элита уборщиц. Большинство живёт глупо, а ему не хочется жить глупо, говорит маэстро. «Я чувствую, что жизнь – дар, который я получил на условиях», – замечает он. 

– Моё главное средство – это актёры, – раскрывает секреты Занусси. – На крупных планах я физиологически вижу ложь: это не его мускулы, не его нервы. Есть люди, которые носят «мину», и  лицо говорит: «Я – жертва несправедливости, меня недооценивают, не подходи!» Лицо актёра должно быть чистым листом. И здесь уже моя задача придумать, что с этим лицом можно сделать.  Процесс похож на выбор краски художником – всё зависит от того, какой цвет  есть в наличии: голубая – нарисуем небо и море, красная – пожар. Если я не нахожу нужного человека, я не буду делать фильм. Откуда взять краску, если её нет? – смеётся режиссёр. 

Занусси считает, что сделать правильный выбор режиссёру помогает чутьё, а механизм напоминает выбор места в электричке: вы смотрите на лица пассажиров и садитесь там, где вам  будет комфортно. «Чутьё можно развивать или подавлять, – рассуждает Занусси, – но интуиция есть у всех. Интуиция помогает видеть и познавать мир, чувствовать, когда приближается опасность. Интуиция дополняет разум, потому что разум убивает чутьё. Чтобы находиться в равновесии, следует развивать и одно и другое». 

«Любовь – это не чувство, это тяжёлая работа»

– Любовь – это желание добра для любимого человека, а над этим надо работать вместе, – говорит режиссёр.  – Если нет взаимной работы, любви не будет. В американской модели семейной жизни партнёры могут жить раздельно и, если представляется возможность, переезжают в другой штат не задумываясь. Мне кажется, что это банальные отношения, настоящей любви здесь нет места. Любовь – это не чувство, а тяжёлая работа с тем, как ограничить свой эгоизм, как помочь другому человеку в развитии. Это невозможно, если вы живёте на расстоянии. Говорят, что у Шекспира постарела «Джульетта», потому что таких девушек сейчас нет. Можно плакать на похоронах и через неделю найти новую, разницы нет – все одинаковые. Получается, что настоящей любви нет?! А любовь может быть только одна в жизни. Любовь – это выбор, основанный на инстинкте и разуме, любовь должна быть разумной, безумная любовь – несчастье. 

У меня восемь собак, у них есть чувства, но я любовью это не назову. Мои собаки – это в большинстве лабрадоры – имеют природный охотничий инстинкт. Очень неудобно перед соседями, уже столько раз приходилось платить за куриц, которых они приносили. С помощью палки я добился у них полной толерантности, но любви к курицам палкой я так и не добился. 

Лекция Кшиштофа Занусси продолжалась четыре часа с небольшим перерывом на кофе. Напоследок он пригласил всех участников мастер-класса в гости в Варшаву и сфотографировал собравшихся на старенькую плёночную камеру. «А это я своей жене покажу, где я был и с кем работал», – улыбнулся Занусси на прощание. Мы договорилась встретиться с маэстро в понедельник за обедом, но планы опять сорвались. Погоня за неуловимым Занусси продолжилась. Испытать судьбу в последний раз я решила, отправившись на встречу с театральными представителями Иркутска, которая прошла в Доме актёра.

«Я ненавижу театр, который напоминает фабрику…»

Кшиштоф Занусси долгое время не работал в театре, снимая исключительно кино. Свой первый спектакль «Полёт над гнездом кукушки» он поставил в Кракове. Сейчас Занусси – автор 37 театральных и нескольких оперных постановок. 

– В детстве я часто ходил в театр с родителями, – вспоминает Занусси, – школьником смотрел классику. Это были тёмные 50-е годы, и лирику можно было найти только в театре, сама жизнь была непоэтичной. Театр тогда меня очень увлекал и радовал, но я никогда не хотел зайти за кулисы. Иногда отец звал меня с собой, чтобы передать цветы знакомой актрисе, но я отказывался, не хотел идти. Я чувствовал себя неловко за кулисами, и этот страх закулисья остался до сих пор. 

Мне не нравится  театр, который напоминает фабрику, мне ближе театр, похожий на семью, дом, как это было во времена Мольера, Шекспира и Гольдони. За месяц до премьеры спектакля я приглашаю актёров в свой дом. Мы всё делаем вместе: едим, репетируем, гуляем. Мне важно, чтобы была человеческая связь. Режиссёр-деспот не может оживить творческих инстинктов.  Деспотизм – это декаданс, он появляется, когда исчерпывается талант. Творческий человек оживляет творческий подход у других, он тянет своих актёров за собой, они влюблены в его идеи. В этом сила художника. 

Встреча закончилась, и вот заветные 10 минут, которые я могу провести с великим польским режиссёром. Мы усаживаемся на стулья, знакомимся, и понимаю, что времени ничтожно мало. Так много хочется спросить! 

 – Пан Кшиштоф, вы работали с Вайдой, Кислёвским, стояли у истоков польского кино второй волны. Расскажите, как оно развивалось.

– Это было время диктатуры Ярузельского, огромные ограничения и цензура. Многие режиссёры работали за границей. Мои картины тех дней не показывали в Советском Союзе – я работал во Франции и Германии. Это был огромный опыт и возможность делать свободное кино. В 80-е в Польше денег на производство фильмов не было, время затишья в польском кино, но Кислёвскому удалось сделать свою главную картину, где он изложил антологию десяти заповедей.

– Вы дружили с Кислёвским?

– Да, мы с Кшиштофом были очень дружны, основали продюсерский центр «Тор», я даже выступил продюсером его фильма «Три цвета». Он был серьёзным, искренним человеком. Часто люди его не понимали, он жёстко относился к слабости, и своей и чужой. Он не был дипломатом, студенты его обожали и ненавидели, потому что он говорил прямо в глаза. Кшиштоф не мог смотреть, как люди идут под воду, и всегда говорил: «Я это вижу и не могу смотреть спокойно». Для меня важен искренний подход к человеку.

– С кем из российских режиссёров вы были дружны?

– Меня связывает долгая драматичная история с Андреем Тарковским. Мы познакомились, когда были молодыми режиссёрами: он приехал в Польшу с первой картиной. Потом я ездил на режиссёрские курсы, он приезжал в Польшу. В какой-то момент мы почувствовали, что у нас много общего. Мы стали больше общаться, когда он эмигрировал и был очень одиноким. Андрею негде было жить, поэтому он разместился в моей квартире в Париже.

Меня всегда удивляло, что он знал на-изусть все стихотворения отца, но они не общались – огромная боль от того, что отец их бросил. Тарковский сильно переживал, что его первый брак распался и сын остался без отца. Это была его личная трагедия. Когда мы встречались, он просил меня: если я буду его вспоминать, то обязательно подчеркну, что он чувствовал себя грешным. Это редкость, чтобы человек допускал мысль, что он грешен, а Тарковский просил напоминать людям о том, что он был грешен.