Что-нибудь интересное в космосе

— В детстве я не был ни пай-мальчиком, ни сорванцом-хулиганом. Только сейчас, перешагнув тридцатилетний рубеж, начал осознавать, что с самого раннего возраста старался делать то, что мне интересно. Само собой большую часть времени занимала школа. В советской системе образования была достаточно простая схема обучения: существовал некий набор требований, которые необходимо выполнять. Требования были достаточно простые: сегодня, например, учитель хочет услышать пять человек по определённой теме. Если ты намерен получить пятёрку, будь готов к ответу. Если придерживаться этого принципа, то отличником быть не сложно.

— Вы были отличником?

— Да. Но я не стремился знать весь материал, бывали проколы, двойки. Я изучал всё понемногу, брал темы, на которых можно было выиграть. В этом, конечно, есть некий элемент приспособленчества, но взамен я получал определённую жизненную свободу, которую мог использовать по своему усмотрению. Расширял свой кругозор, читал много по внешкольной программе. Например, астрономию знал в чём-то даже лучше учителя. Меня она очень интересовала: собирался поступать на физфак, чтобы заниматься космической физикой.

— Зачем?

— Дикая детская мечта — полететь в космос. Но я очень рано понял, что эта мечта далека от осуществления.

— Почему? Люди же летают в космос?

— Космонавтом я не хотел быть никогда. Я в принципе хотел работать в космосе, делать там что-то интересное. Хотел именно заниматься какими-то обычными вещами, но в необычных условиях — в космосе. Строить чего-нибудь, добывать, делать что-то новое. Кто такой космонавт? Водитель космического корабля или бортинженер. Это не моё — я не хочу быть водителем ни на земле, ни в космосе.

— Мечтая о полёте в космос, чем вы занимались на земле?

— Чем только не занимался! Много читал. Спектр прочитанной литературы широчайший: космос, судостроение, ботаника, теория вероятности, атомная физика, колоссальное количество художественной литературы.

— Это была техническая литература или научно-популярная?

— И такая, и такая. Доставал иногда очень серьёзные книги и пытался их прочитать и осознать.

— Самая сложная книга? Чтобы только от названия страшно становилось.

— Справочник по малотоннажному судостроению. До сих пор помню. Том вот такой толщины (показывает рукой от стола на уровне 10 см), фундаментальный труд: от теории плавания корабля в жидкой среде до тонкостей управления парусами.

— Действительно страшно. Вам это в жизни пригодилось?

— Нет.

— Для чего вы его читали?

— Было интересно. Между тридцатью и сорока годами часто у людей возникает одна проблема: они выбирают очень узкую нишу и прекращают своё общее развитие. Кому-то средств не хватает, но это отговорка. Реальная причина — это скорее отсутствие интереса к чему-то новому и леность души. Человека начинает затягивать внешняя среда, она заставляет его концентрироваться на чём-то одном, сужать кругозор. Необходимо найти способ противостоять внешней среде и собственному нежеланию развиваться. И, чтобы расти дальше, приходится бороться, потому что любое развитие — это прежде всего борьба. С внешними обстоятельствами, с самим собой. Иначе — растительное существование.

— Вам часто приходилось бороться с самим собой или с внешними условиями?

— Да постоянно. Если нет борьбы, то скучно становится.

— С ленью боретесь? Есть фирменные способы заставить себя работать?

— Иногда проще не бороться. Расслабиться, прождать два-три дня. Появится ощущение, что ещё немного — и упустишь что-то очень важное, о чём потом будешь сильно жалеть. Тогда я выделяю главную проблему и решаю её. Потом снова период спокойствия. Не могу работать в европейской системе, когда каждый день человек понемногу работает, понемногу растёт. Для меня такой размеренный порядок жизни невыносим. Я люблю делать то, что мне нравится. Прикладываю какие-то усилия в угоду внешней среде, но взамен получаю время для собственного развития и интересной работы или два-три дня ничегонеделания.

Лёгкость перевода

— В университете вы были «зубрилой» или «тусовщиком»?

— На САФе нельзя было ходить на лекции время от времени. Судите сами: поступило 54 человека, закончило чуть более 30. Но моя школьная система «оказаться в нужном месте и в нужное время» позволяла иметь возможности и для личной жизни, и для развлечений, и для заработков. На САФе своеобразная культура: здесь ценится не только хорошая учёба, но и финансовая независимость, умение зарабатывать самому.

— Где вы работали, пока учились?

— Участвовал в организации открытых семинаров по менеджменту, финансам, проводимых САФом.

— В качестве кого?

— Сначала… скажем так, в качестве ассистента… по любым вопросам. Потом много занимался переводами. Тогда хорошее знание английского было колоссальным конкурентным преимуществом. Хотя нам давали английский как инструмент бизнеса, в начале 90-х студенты САФа были одними из лучших переводчиков в регионе. Мы занимались письменными переводами: с Андреем Бурениным (сейчас депутат Государственной Думы РФ. — «Конкурент») у нас был неплохой «переводческий тандем». Так и зарабатывали деньги.

— Это обеспечивало финансовую независимость?

— Да, переводы приносили неплохие деньги. Пик моей карьеры переводчика наступил, когда меня пригласили переводить семинар по корпоративному управлению, который проходил в Вене под эгидой какого-то очень серьёзного института. Перевод был параллельный, без пауз лектора, — это очень сложно.

Полезная неопределённость

— После САФа вы преподавали около полутора лет. Почему сразу не занялись бизнесом?

— Не знал, чем заняться. Многие мои сокурсники оказались в таком же положении.

— Почему? Вас не готовили к реальной жизни?

— Наоборот. У нас было очень универсальное образование — мы могли заниматься чем угодно. Сложно было выбрать из огромного количества предоставленных нам вариантов.

— Своеобразная ловушка для людей, которые предпочитают заниматься тем, что им интересно.

— Да. Мне сильно помог Владимир Никитович (Саунин Владимир Никитович — директор Сибирско-Американского факультета Иркутского госуниверситета. — «Конкурент»). Он дал возможность взять паузу, поработать полтора года преподавателем на факультете. Это позволило мне расширить круг знакомых, попрактиковаться в общении с людьми. В начале 90-х важно было умение строить отношения с людьми, даже наглость какая-то.

— У вас наглость была?

— Пришлось развивать.

— Её можно развивать? Как?

— После окончания я читал курс лекций по управлению маркетингом. Аудитория — люди со средним возрастом около сорока лет, местная элита. Например, тогда ещё мэр Иркутска Борис Александрович Говорин со всей своей командой из городской администрации. Очень сильные и властные люди. Когда читаешь им лекции, необходимо захватить их внимание, заставить себя слушать, воспринимать твои идеи. Для этого нужно стать, по крайней мере, такой же сильной личностью, что и люди в аудитории. Отсюда и наглость, уверенность в себе.

Спустя полтора года после окончания САФа Максим Безрядин снова оказался в нужном месте в нужное время — только что ставший губернатором Борис Говорин решил провести омоложение кадров областной администрации и вспомнил о молодых преподавателях с Сибирско-Американского факультета. Безрядин сначала занял должность руководителя отдела экономического прогнозирования. Через год перешёл в комитет по управлению госимуществом (КУГИ) на должность зампредседателя. Когда КУГИ возглавил Сергей Гусеевский (Сергей Гусеевский перешёл в администрацию с должности гендиректора инвестиционной компании «Единство», сейчас он зам. гендиректора ОАО «Восточно-Сибирская газовая компания». — «Конкурент»), Максим Безрядин стал его первым заместителем. Вместе они полностью изменили структуру комитета и принципы его работы. Новое руководство КУГИ добивалось, чтобы объекты государственной собственности либо приносили прибыль, либо обеспечивали функционирование органов власти, в ином случае их просто продавали. В 2002 году Максим Безрядин возглавил КУГИ, но схема уже работала и, как он сам признаётся, возможностей для роста и развития, возможностей делать «что-то интересное» уже не было. Не за горами был новый карьерный рывок.

Как сделать из бросового актива конфетку

— Почему вы ушли из КУГИ?

— Страна изменилась, я изменился, интерес стал быстро падать. Мы отстроили механизм управления, когда участие первых руководителей комитета в решении повседневных проблем уже не требовалось. Концентрировались на крупных объектах. Гусеевский в то время много занимался энергетикой — шли разбирательства с федеральными властями по государственному пакету акций «Иркутскэнерго». А я начал заниматься нефтегазовым комплексом. Стало интересно. Мне поступило достаточно неожиданное предложение от компании ВР. Я был знаком с их менеджерами по работе в «РУСИА Петролеум», когда входил в совет директоров компании. В ВР захотели, чтобы я возглавил их представительство в Иркутске. Я, не долго думая, согласился. Работы было, по сравнению с комитетом, не так много, и я снова, как после САФа, использовал время, чтобы перегруппировать силы, отдохнуть. В тот же год состоялась сделка по объединению российских активов ВР и компании ТНК, появилась ТНК-ВР. Через год представительство попало под ликвидацию, но через несколько месяцев я нашёл свою нишу: руководство компании приняло решение провести реструктуризацию «РУСИА Петролеум» и выделить из неё нефтяной Верхнечонский проект. Создали ОАО «Верхнечонскнефтегаз». Скоро акционеры решили, что я обладаю достаточным уровнем, чтобы работать гендиректором ВЧНГ, тогда ещё совсем маленького предприятия…

— … но с большими перспективами.

— Перспективы тогда были весьма туманны. Проекта северного нефтепровода не было. ЮКОСовская идея строительства трубы по югу области находилась в зачаточном состоянии. Никто не знал, что делать с лицензией на Верхнюю Чону. Запасы нефти — 200 млн. тонн — огромные, но как её транспортировать, неясно.

— Но у вас уже были идеи?

— Да не было никаких идей! У меня была задача сохранить лицензию за компанией. Мне был интересен сам объект. В то время в штате предприятия было шесть человек, включая гендиректора: секретарь, два водителя, бухгалтер и главный геолог. И подрядчик, который занимался ремонтом старых скважин. На месторождении ещё человек восемь. Такая вот «могучая кучка». Я пришёл на работу, месяц изучал внутренние документы, а потом решил съездить на месторождение и посмотреть, что оно из себя представляет. Поездка была сама по себе авантюрой — на Верхнечонском месторождении до этого не было никого лет десять.

— Как вы туда добирались?

— Мало кто не знал, как туда доехать. Решили попробовать по «зимнику» добраться. У меня был служебный «Ленд Крузер». На одном автомобиле ехать очень опасно — можно где-нибудь посреди тайги встать и остаться там навсегда. Договорился с Валерием Анатольевичем Паком (генеральный директор «РУСИА Петролеум». — «Конкурент»), он нам дал вахтовую машину. Загрузили в «Ленд Крузер» всё, что, как считали, нам в дороге понадобится: котелки, пельмени, крупу, тёплую одежду, спальники, палатки. Думали, что кушать и спать будем в чистом поле, никто не знал, что творится за БАМом. От Иркутска до месторождения добирались пять дней. Оказалось, что на «зимнике» существует цивилизация. Столовые для водителей через каждые 30-40 км. Ели от пуза, пельмени не понадобились. Ночевали, конечно, в случайных местах: в зимовьях, водительских домиках, но крыша над головой была всегда.

— Как водители реагировали на вас и вашу должность?

— «Ооо!» — вот так и реагировали. Приехали на месторождение, посмотрели на нашего подрядчика, прослезились — без хозяйского надзора понятно, как идут дела. Провели на месторождении сутки. Мне важен был сам факт того, что мы туда приехали, прошлись по скважинам, поговорили с людьми. Это было очень полезно.

— Чем?

— Тогда я понял, что активом надо серьёзно заниматься и его надо развивать. После поездки сели втроём за бизнес-план опытно-промышленной эксплуатации — я, главный геолог и Евгений Кирдей, тоже выпускник САФа, работал тогда в «РУСИА Петролеум». Документ получился небольшой — страниц 50-60. Представил его акционерам. Они очень удивлялись, задумались, правильное ли направление деятельности я выбрал и не маюсь ли я дурью. Но тут нам одновременно повезло и не повезло. Госорганы потребовали объяснить, почему лицензии уже 12 лет, а месторождение не разрабатывается. Меня вызвали на ковер к господину Трутневу (Юрий Трутнев — министр природных ресурсов РФ. — «Конкурент»). У меня с собой оказался наш бизнес-план. Я от имени акционеров сказал, что мы знаем, что делать с месторождением и, имея бизнес-план, начинаем работать. Через несколько месяцев 50 страниц превратились в 500, а после года работы над идеологией проекта, различными согласованиями мы начали производственную деятельность.

— Вы решили проблему с доставкой нефти?

— Умные люди подали идею об использовании советской военной технологии полевых сборных трубопроводов. Его строительство на порядок дешевле стационарного. Так и решили проблему. Работа началась, и сейчас в ВЧНГ около 250 человек, а на месторождении — 400. Последний защищённый мной годовой бюджет составил 200 млн. долл. Так что получилось неплохо: три года назад мы взяли на тот момент бросовый актив, придумали, что с ним делать, и сделали из него конфетку. За три года стоимость ВЧНГ возросла с 5 млн. долл. до, как минимум, 1,5 млрд. долл.

Логичный переход

— И вот на таком пике вы собираетесь снова перейти на новую работу…

— Я же не нефтяник, не специалист. Когда такой проект переходит в стадию эксплуатации, его руководителю нужно знать тонкости: как добывать нефть, обустраивать месторождения, энергетику нефтепромысла. Мне либо надо брать паузу и заниматься самообразованием, что не всегда бывает эффективно, либо передавать актив другому менеджеру. Я хочу заниматься тем, что у меня хорошо получается, — развитием бизнеса.

— Вы по своей инициативе покидаете ВЧНГ или вам, как обычно, «неожиданно» предложили должность в ТНК-ВР?

— По своей инициативе я покинул бы ВЧНГ, возможно, уже в следующем году. Но конъюнктура сложилась так, что акционеры предложили мне сделать этот шаг раньше. Я согласился.

— Чем будете заниматься?

— Примерно тем же, чем и с ВЧНГ, — развитием бизнеса, но только с многими объектами сразу. Найти объект, увидеть его потенциал, доказать его акционерам и развить бизнес.

— Вам не хочется успокоиться, сесть на какое-нибудь большое предприятие и спокойно работать?

— Я думаю, мне очень быстро станет скучно.

— Даже с возрастом?

— Мне сейчас 32, ещё лет десять я могу работать очень активно.

— У вас есть мечта о будущем?

— Скорее программа действий. Как ни странно, очень простая, даже примитивная. Я хочу примерно через десять лет позволить себе жить так, чтобы можно было работать или не работать без ущерба для своего финансового состояния.

— Что для этого нужно сделать? Заработать много денег?

— Деньги дают базовую экономическую свободу. Для того, чтобы быть свободным, нужно быть востребованным как личность. Не ты должен искать работу, а она тебя.

— Как это сделать?

— Универсальных рецептов нет. Наверное, нужно много работать и не упускать возможности.

Фото Николая БРИЛЯ

Безрядин Максим Васильевич родился в Иркутске 23 марта 1974 года.

В 1996 году закончил Сибирско-Американский факультет (САФ) Иркутского госуниверситета в числе первого набора студентов.

В 1998 году окончил аспирантуру Иркутского государственного университета.

В 1998-1999 годах — заведующий отделом стратегического прогнозирования информационно-аналитического комитета администрации Иркутской области.

В 1999-2002 годах — заместитель председателя комитета по управлению государственным имуществом Иркутской области, первый заместитель, председатель.

В августе 2002 избран председателем совета директоров ОАО «РУСИА Петролеум».

В декабре 2002 возглавил иркутское представительство BP.

С 2004 по октябрь 2006 года — генеральный директор ОАО «Верхне-чонскнефтегаз».

Октябрь 2006 — назначен вице-президентом ОАО «ТНК-ВР».

Женат, воспитывает дочь и сына.