издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Пора церемоний

К половине десятого у крыльца Всеволода Ивановича Вагина собралась уже целая депутация от Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества: накануне кто-то высказал опасение, что «если с самого утра не перехватить, то так ведь и отвертится от приветствий!».

Вы слишком хорошо обо мне подумали…

На декабрь нынешнего, 1889 года, пришлось 25-летие членства Вагина во ВСОИРГО, и распорядительный комитет подготовил пышный адрес, который заключил в посеребрённую папку. О предстоящем визите юбиляр был, естественно, извещён, накануне уточнили время, но предусмотрительно прибыли часом раньше. И вот теперь не успевший ретироваться Вагин мрачновато поглядывал на коллег из-за сдвинутых занавесок. И пока члены комитета рассаживались в гостиной, всем видом своим выказывал удивление: с чего бы все при параде?

Откашлявшись, глава депутации Яковлев дождался тишины и, обратившись к юбиляру, стал зачитывать адрес. Далее извлечён был альбом с фотографиями всех членов ВСОИРГО и самым торжественным образом передан Вагину. 

Всеволод Иванович был явно тронут, но при этом счёл обязательным усомниться:

– Господа, само по себе многолетнее пребывание членом ВСОИРГО не составляет большой заслуги, а есть лишь выражение устремлённости быть полезным. Ни о какой более высокой оценке я и думать не смею. 

– Что вы, что вы, уважаемый Всеволод Иванович! – горячо возразил Яковлев. – Хочу напомнить вам о многочисленных ваших учёных статьях, напечатанных в «Записках» ВСОИРГО! – Он оглядел коллег, словно бы обращаясь к ним за поддержкой, и тотчас же отозвался Николай Михайлович Ядринцев.

Он также «напомнил» Вагину про его большую работу о Сперанском, «в которой историк ощущается в той же мере, что и писатель». Коротко говоря, через полчаса портрет юбиляра прорисовался так ярко, что не только адреса в посеребрённой папке, но и целого памятника ему было не жаль. Но сам-то Всеволод Иванович ещё как бы сомневался в себе, так что пришлось и Владимиру Платоновичу Сукачёву добавить рассказ об активной работе гласного Вагина в иркутской городской думе. «С географическим обществом это связано мало, положим, но при этом как поднимает общественную значимость юбиляра!» – подумал городской голова. 

К счастью, и сам Вагин это признал: он наконец-то улыбнулся. 

Танцы с отсутствующими

В нынешнем, 1889 году у ВСОИРГО было ещё несколько юбиляров. В апреле члены распорядительного комитета уже чествовали Михаила Васильевича Загоскина, и он, как и Вагин, упорно не признавал собственных заслуг, а всё сетовал:

– Обстоятельства и характер моих занятий газетной работой не позволяли мне вполне отдаваться учёной деятельности!

А вот 25-летие членства во ВСОИРГО Петра Александровича Сиверса, чиновника из управления генерал-губернатора и просто очень богатого господина, отпраздновали безо всякого напряжения. Камергер двора Его Императорского величества выказал простоту и открытость, недосягаемые для юбиляров-литераторов. Начать с того, что он с удовольствием выслушал пышные славословия, после чего пригласил всех к сервированному столу. Закуски подняли его настроение, и ещё до горячего председателю ВСОИРГО передан был конверт с 5000 рублей. 

Это вдохновило гостей на новые славословия, но хозяин ловко перевёл их на бывшего своего патрона генерал-губернатора Анучина и купца-миллионера Якова Немчинова. Рассказал о них несколько замечательных анекдотов, после которых все принялись составлять героям приветственные телеграммы. При этом после каждой фразы, разумеется, тостовали, так что посыльному ждать пришлось весьма долго. А едва он ушёл, Сиверс, поймавший наконец общий градус  умиления, предложил послать ещё и приветственные телеграммы нынешнему главе Императорского Русского гео­графического общества, а такжже бывшему председателю ВСОИРГО Николаю Ивановичу Раевскому. Ра­зумеется, за них тоже были подняты тосты, причём Пётр Александрович выражался очень высокопарно и вообще так расшаркивался, будто оба адресата были в комнате. 

«Полночи процеремонился с отсутствующими», – смущённо вспоминал он, проснувшись, и несколько дней потом был подчёркнуто сух со всеми окружающими. Но затем начали поступать ответные теле­граммы от Анучина и Немчинова, Раевского и Семёнова, одна витиеватее другой, и Сиверс с облегчением заключил: «Может быть, и смешно всё это со стороны, но оно же ведь и приятно. Есть, есть во всём этом своя прелесть». 

Позже, в Петербурге уже, Пётр Александрович рассказывал изумлённым собеседникам, как начальник края граф Алексей Павлович Игнатьев приблизил к себе прежде бывшего в опале редактора «Сибири» Загоскина. 

– А всё потому, что среди прочих проектов был у графа и сельскохозяйственный, а уж тут лучшего советника, чем Загоскин, было не сыскать: он ведь жил в деревне под Иркутском, держал мельницу, обучал грамоте крестьянских ребятишек и писал превосходные корреспонденции о сельской жизни. Генерал-губернатор много черпал из них, но этим не довольствовался, а время от времени отправлял за Загоскиным как за экспертом. Тот оставлял все дела, приезжал и каждый день ходил в генерал-губернаторский дом – беседовать. Тут уж было решительно не до церемоний, и эксперт являлся к начальнику края в обычной своей одежде – видавшей виды шинельке и башмаках из козлиной шкуры белым мехом наружу.

– А этот ваш Ядринцев что за гусь? Пока он выпускал «Восточное обозрение» в Петербурге, слыл фрондёром и максималистом, пусть и весьма образованным и энергичным.

– Да, всё так. Верно и то, что никогда не поведёт он газетное предприятие с прибылью: слишком экзальтированный, бескомпромиссный и слишком полагается на интуицию. Но эти самые недостатки при определённых обстоятельствах вдруг оборачиваются достоинствами и, натурально, творятся чудеса. Помнится, летом 1889 года взял этот Ядринцев отпуск, но отправился не в Париж и не в Берлин, а (в который уж раз) в монгольскую степь – в экс­педицию. И, представьте, открывает там два древних города, в том числе и столицу чингзидов Карокорум. Непостижимо, конечно, но все эти дворцы и монументальные кладбища, остававшиеся закрытыми для европейских учёных, с готовностью открылись этой группке из трёх человек, один из которых был топо­граф, а другой переводчик. Когда на границе Ядринцев нанимал верблюдов и лошадей для перевозки будущих артефактов, когда прочерчивал он свой странный маршрут, подсказанный исключительно интуицией, над этим можно было иронизировать. Но! Спустя короткое время он доставил в Иркутск и артефакты, и результаты топографических съёмок древних монгольских городов. 

– И куда он потом, этот Ядринцев? 

– Передал находки ВСОИРГО, сделал доклад – и снова газету редактировать: отпуск-то закончился! 

Такая картина не может считаться приличной! 

В редакции «Восточного обозрения» никогда не любили полицейких и с готовностью прохаживались на их счёт. Даже и шутливые тексты, если в них встречались «яснопуговичные», неизменно выворачивались фельетонистами наизнанку. К примеру, вспоминался один полицейский чин, лет тридцать назад побивший палкой обывателя только лишь за то, что он купался в Ушаковке, когда по мосту проходили барышни.

– Да этот полицейский не только бесцеремонный болван, но ещё и ханжа! – горячился хроникёр, и вот ведь что любопытно: сам он вскоре, проходя по Знаменскому мосту, стал невольным свидетелем купания в Ушаковке извозчиков вместе с их лошадьми. Картинка мелькнула и рассеялась, но вечером, когда корреспондент корпел над своей колонкой, этот коротенький эпизод увиделся вдруг в ином свете. Корреспондент вдруг почувствовал себя оскорблённым, и этот неожиданный строй мыслей потребовал выхода. Обычным прозаическим языком писать не хотелось, но и рифма не задалась. 

– Ладно, пусть будет белый стих, – согласился редактор, и на другое утро уже можно было прочесть: 

Лошади, сбруя, телеги, коляски,

долгуши, кареты

Моются в светлых струях 

Ушаковки.

Рядом дорога большая, дамба, 

мосты;

Пешеходы снуют беспрестанно.

Ходят и девушки юные 

в платьицах белых и жёлтых,

В летних весёлых костюмах, 

в шляпках московской работы.

Ходят и жёны степенные

 граждан иркутских,

Первогильдейских купцов.

Шествуют плавно 

почтенные жёны

Цеха Рабочей слободки,

Строгие лица монахинь изредка

также мелькают.

А между тем кучера и извозчики

моют своих лошадей,

Совершенно своих  не стесняясь

костюмов! 

Голые люди в речонке, где курица

вброд перейдёт,

Среди многолюдного города –

такая картина не может считаться приличной.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры