Александр Гимельштейн, профессор ИГУ, главный редактор «ВСП»:

– Уважаемые участники конференции, я рад приветствовать вас в стенах иркутской областной общественно-политической и деловой газеты «Восточно-Сибирская правда», ведь она – тоже дитя русской революции 1917 года. Ещё лет 30 назад считалось, что наше издание существует с апреля 1917 года и образовано от газеты губернского совета «Единение». На самом деле это не так. Несмотря на то что газета «Власть труда» в январе 1918 года унаследовала часть имущества газеты «Единение», а также запасы бумаги, всё-таки это была отдельно учреждённая газета.

Как и остальные издания большевиков, она начала работать в послереволюционный период, сворачивая деятельность в территориях, занятых «белыми», а потом опять возобновляя её. В своё время «Власть труда» была вынуждена прекратить выпуск газет до 1920 года. Зато с тех пор она выходит без перерывов. Это одна из старейших газет России, в январе 2018 года она будет праздновать своё 100-летие.

Лев Дамешек, доктор исторических наук, профессор (ИГУ, Иркутск):

– Все участники нашего круглого стола – профессора и доктора исторических наук и приглашены в Иркутск мэром города Дмитрием Бердниковым для участия в конференции. Её организаторами выступают Музей истории города Иркутска во главе с Сергеем Иннокентьевичем Дубровиным и кафедра истории России ИГУ, которую я имею честь представлять.

Александр Гимельштейн:

– Коллеги, правильным и научным языком мы разговаривали на пленарном заседании и заседаниях секций, а здесь хотелось бы свободного диалога – для наших читателей. Что такое то ли две русские революции 1917 года, то ли одна для сегодняшнего человека? Как мы видим эти события? И что такое история XX века для века XXI?

Александр Каменский, доктор исторических наук, член организационного комитета по подготовке и проведению мероприятий, связанных со 100-летием революции 1917 года в России (ГУ Высшая школа экономики, Москва):

– Мне представляется очень правильным введённое сейчас терминологическое новшество – «Великая российская революция», подразумевающее довольно длительный хронологический период. Другой вопрос, что нам, историкам, ещё предстоит попытаться определиться с тем, какова его протяжённость. Понятно, что он не заканчивается 7 ноября. Очевидно, что отношение к этим событиям не только историков, но и общества в целом было, есть и будет разным. Будут полярные точки зрения. Думаю, что это совершенно естественно и нормально. Так, споры о французской революции продолжаются и поныне.

Тема русской революции вызывает большой интерес у зарубежных коллег. Так, в Латинской Америке проходит целая серия конференций, посвящённых этой проблематике. Я не говорю о крупных научных центрах в Европе и в Северной Америке.

В нынешнем году в свет вышло несколько работ, посвящённых событиям 1917 года. Причём готовиться к публикации своих трудов иностранные коллеги начали несколько лет назад.

Без осмысления событий 1917 года, без понимания того, какое влияние они имели на последующую историю нашей страны, нам будет трудно двигаться вперёд. Мне думается, чтобы понять эти события, мы должны не ограничиваться XIX и XX столетиями, а идти ещё дальше. Как историку, занимающемуся XVIII веком, мне кажется, что тот культурный раскол, который стал результатом петровских реформ, сыграл не последнюю роль в развитии событий века прошлого.

Мне недавно подарили огромную книгу, воспроизведение карикатур сатирического еженедельника 1917 года «БИЧ». Я подержал увесистый том в руках и понял, что дома для него места нет, поэтому решил отвезти его на работу. Когда ехал в метро (путь предстоял неблизкий), достал книгу и начал читать. Предисловие составлено одним из ведущих специалистов по 1917 году – доктором исторических наук Владимиром Прохоровичем Булдаковым. Я прочёл предисловие и повёз книгу обратно, понял, что мне её никуда увозить не хочется. Статья выходит за рамки только оценок революции, она гораздо шире, прекрасно написана и очень интересна.

Лев Дамешек:

– Я абсолютно согласен со следующим тезисом: чтобы понять, что такое 1917 год, нельзя абстрагироваться и ограничиться только событиями тех лет. Чем глубже мы будем «копать», тем лучше. Например, книга «Иркутск накануне и в 1917 году. Очерки политической истории губернского центра» сначала замысливалась совершенно иначе: 1917 год, гражданская война – и всё. Но потом было принято решение показать процесс вызревания этих событий в нашем регионе как в неотъемлемой составной части России и в то же время с учётом особенностей исторического развития азиатской части империи. Именно поэтому изложение событий в этой огромной книге начинается с отмены крепостного права.

Михаил Шиловский, доктор исторических наук, профессор (НГУ, Новосибирск):

– То, о чём мы сейчас говорим, выводит на другую очень важную проблему – эволюция революции. В начале прошлого века наш коллега приват-доцент Московского государственного университета Павел Милюков вывел цену реформирования. «Петровские» реформы стоили стране 20% населения, реформы Ивана Грозного и социальный катаклизм 1917-1918 годов обошлись в такую же цену.

Сейчас мы гордимся тем, что в России произошла бескровная революция. Но если прикинуть, чего мы не досчитались из-за сокращения рождаемости, уменьшения продолжительности жизни, региональных конфликтов, наркомании и всего, что мы получили с переходом к свободному рынку, то получится никак не меньше 20%. Это – цена за приобщение к постиндустриальному обществу, которое мы строим. Но перехода к системе более гуманистической и более комфортной так и не произошло.

Западные политологи квалифицируют наш режим как автократический, и я с ними согласен. Вместо того чтобы создать универсальную систему, мы всё ждём человека, который нас сделает счастливыми, а жизнь – наполненной и комфортной. Я помню похороны Сталина и жуткое ощущение одиночества у людей. Потом (начиная с Никиты Сергеевича и заканчивая Владимиром Владимировичем) снова ожидание чуда, а следом – разочарование.

Я считаю, что революция была светлым пятном в нашей истории. Она показала, что народ нельзя загонять в угол, доводить его до отчаяния. Кто-то из классиков сказал, что это была реакция на всё самое плохое – начиная с крепостного права и заканчивая тяготами первой мировой войны.

Историкам предстоит большая работа и в плане исследований, и в плане того, чтобы люди опять начали интересоваться историей. Ведь сейчас её урезают, она не входит в стандарт обучения у гуманитариев. Ни юристам, ни экономистам её не преподают на основании того, что они слушают историю экономических учений и историю государства и права. А школа натаскивает на ЕГЭ, в итоге ребята хорошо знают даты, но не умеют анализировать, сопоставлять и самоопределяться. Я 42 года работаю со студентами, хорошие люди, мы их отбираем со всей Сибири, но есть такие, которые Бородинскую битву называют Баратинской, или считают, что Ленин был немецким шпионом…

Александр Каменский:

– У студентов, которые к нам сегодня приходят, иное представление о времени. Всё, что происходило до возникновения Интернета, условно говоря, до 1991 года, у них спрессовано. Им абсолютно всё равно – Курская битва, Бородинская ли, они в их сознании находятся в одном месте. И студенты в этом не виноваты, они время и пространство понимают совершенно иначе, чем мы с вами. А мы ещё не поняли, как именно. Может, нам это и не дано.

Мой коллега в 2009 году, когда праздновалось 300-летие Полтавской битвы и вся Москва была увешана билбордами с изображением Петра Великого и надписями «300 лет Полтавской победы», спросил у студентов, но не историков: «Когда была Полтавская битва?» – «Мы точно не помним, дату назвать не можем, но точно знаем, что во время войны с Наполеоном».

Василий Зиновьев, доктор исторических наук, профессор (ТГУ, Томск):

– Революцию 1917 года необходимо рассматривать с точки зрения прогресса и перехода от аграрного общества к индустриальному. Революция была одним из этапов этого перехода, который длился с XVIII по XX век. Тогда модернизация общества шла по всем направлениям. Если процессы идут синхронно, то переход осуществляется мирно, если один отстаёт от другого, то возникают революции.

С другой стороны, революцию и её значение можно понять, только связав её с индустриализацией. Если бы не события 1917 года, не было бы столь быстрой индустриализации. Большевики победили потому, что были самой индустриальной партией. Они выполнили всё, что обещали: за 20 лет сделали страну грамотной, создали армию, которая смогла победить в Великой Отечественной войне. Да, нам пришлось тяжело, но мы в этой борьбе выиграли, а в первой мировой войне проиграли. Потом, конечно, выявились недостатки этого пути.

Александр Гимельштейн:

– Какова, на ваш взгляд, доля субъективности в тех гигантских пертурбациях, которые проходили? В какой мере политическая и менеджерская бесталанность «верхов» явилась стартером процессов, которые начались наверняка не в 1917 году?

Василий Зиновьев:

– Мы каждый раз были вынуждены идти на перемены, которые не созрели социально. Николай II тормозил реформы Столыпина и Витте, он не понимал этих людей и считал себя хозяином земли русской.

Лев Дамешек:

– Роль монарха была определяющей, наиболее дееспособный набор реформаторов был в эпоху Александра I. Михаил Сперанский предложил план государственных преобразований, в случае его осуществления Россия могла пойти по пути английской монархии. Но идеи реформирования наталкивались на мощное сопротивление продворянского лагеря. Как правило, значительную роль играли и жёны монархов – иностранные принцессы и герцогини, оказывавшие серьёзное влияние на внутреннюю и внешнюю политику своих супругов.

В определённый период монархия становится тормозом развития общества, которое её отторгает. На мой взгляд, события февраля 1917 года были в значительной мере закономерны. Субъективный фактор – это супруга императора и все остальные, собравшиеся вокруг неё. Это распутинская компания, которая дискредитировала идею монархии, поэтому в России реформы как альтернатива всё время отставали.

Наталья Матханова, доктор исторических наук, (Институт истории СО РАН, Новосибирск):

– Коллеги, мне хотелось бы обратить внимание на важный момент. Да, после революции произошёл разлом, разрыв с прошлым, но есть и другая сторона. В политике советской власти были и элементы преемственности. Приведу только несколько примеров. Знаменитая реформа русской орфографии (отмена ятя, фиты, ижицы и прочее) была подготовлена до революции выдающимися филологами. Декрет об архивном деле, столетие которого архивисты и историки будут отмечать в грядущем году («ленинский» декрет), был подготовлен Союзом архивных деятелей, в который входили  знаменитые русские историки и археографы.

Лилия Кальмина и Анна Плеханова в одной из своих статей убедительно проследили преемственность во внешнеэкономических связях Бурятии и Монголии. Блестящая советская система педиатрической помощи, охраны материнства и младенчества была создана замечательными врачами – профессором Георгием Сперанским и большевичками Верой Лебедевой и Ольгой Ногиной. Всё это не отменяет «разрушения до основания». Но при анализе уроков революции и их сегодняшней интерпретации необходимо учитывать и эту сторону проблемы.

Михаил Константинов, доктор исторических наук, профессор (ЗабГУ, Чита):

– Считаю важным затронуть тему событий, последовавших после революции в Сибири. В 1920 году была создана Дальневосточная республика (ДВР), её создание способствовало предотвращению военного конфликта между Советской Россией и Японией. Несмотря на то что коммунисты хотели получить одно, а народ – другое, в ДВР сохранились многопартийная система, разные виды собственности. Территория была огромной, может, и не очень управляемой, осложнённой гражданской войной и японской интервенцией. Но это история героическая: начиная с Байкала, армия гнала японцев. Забылись все те бесчинства, которые они устроили на территории, особенно сложно было Чите, которую два раза пытались освободить.

Леонид Курас, доктор исторических наук, профессор (Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН, Улан-Удэ):

– В одной из своих работ я попытался рассмотреть революцию 1917 года не как явление чисто российское, а как некую цепь событий в русле транснациональной истории. События тех лет дались нам очень большими потерями. Но, с другой стороны, я благодарен революции и советской власти за то, что история стала идеологией. Сейчас её нет – в школе она преподаётся по-другому, в вузах часы сокращены. А что дали взамен? Мне кажется, не хватает политической воли, чтобы всё опять встало на свои места.

Лев Дамешек:

– Я не уверен, что плохо то, что гуманитарии слушают «свою» историю – государства и права или экономических учений. Ведь курс, который мы преподаём инженерам, менеджерам и так далее (30 часов от питекантропа до Путина) очень скуден. И что лучше для них – слушать свой или этот короткий? Это большой вопрос.

Александр Гимельштейн:

– Иногда даже непонятно, что лучше: полное игнорирование истории как науки со стороны власти или страстный к ней интерес, создающий фантомы и аберрации сознания. Думаю, что этот вопрос может стать темой для следующей дискуссии.

Сергей Дубровин, директор Музея истории города Иркутска:

– Коллеги, год назад мы с Виталием Владимировичем Барышниковым (начальник Управления культуры комитета по социальной политике и культуре администрации Иркутска. – Прим. «ВСП») говорили о 100-летии со дня революции, была подготовлена программа мероприятий, которая практически выполнена. В Музее истории города Иркутска организована выставка, которая ежеквартально обновляется, подготовлены буклеты, проведена научно-практическая конференция. Я вам благодарен за участие в ней. Это первый опыт в России, и Иркутск во главе этого процесса, что особенно приятно. Надеюсь, что в следующем году вы не откажетесь приехать и мы продолжим наш диалог.