– Довольно часто звучат мнения о том, что российская энергетика держится исключительно на советском наследии и никто не стремится её обновлять. Существует ли всё-таки в отрасли спрос на инновации, или стратегия строится только на использовании того, что есть?

– Невозможно долго жить советским наследием. Действительно, в СССР была построена очень устойчивая энергосистема с большим запасом прочнос­ти, но когда-то и этот запас заканчивается. Это с одной стороны. С другой – если не развиваться, то наступит антиразвитие. Льюис Кэрролл не зря сказал: «Приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте». 

А для того, чтобы двигаться вперёд, надо бежать ещё быстрее. Мы, все энергетики, в этом заинтересованы. И, бе­зусловно, спрос на инновации есть, потому что другого пути развития нет. Вопрос только в том, какие из них выбирать – свои или покупные. 

– Если говорить о «РусГидро», то какие крупные проекты есть в инновационном «портфеле» компании? 

– В той плоскости, которую мы сейчас обсуждаем, для нашей компании рассматриваются два аспекта инновационного развития: разработка новых технологий собственными силами и покупка современных решений, предлагаемых нашими поставщиками. Мы делаем и то и другое. Естественно, в абсолютном выражении больше денег тратим на покупку инноваций, которые сразу внедряются в производство. Например, это современное оборудование, приобретаемое для наших станций. К его техническому совершенству предъявляются весьма жёсткие требования, но здесь есть грань: мы стремимся покупать не самые инновационные, а самые лучшие решения. Энергетика – отрасль достаточно консервативная, и зачастую требуется несколько лет, чтобы апробировать последние достижения изобретательской мысли, подтвердив их качества на практике. Поэтому мы не ставим перед собой задачу покупать новейшие решения, перед нами стоит задача покупать самое лучшее, которое зачастую и является самым новым. В этом плане «РусГидро» во главу угла ставит обеспечение безопасности и надёжности операций, а не выход на передний край науки и техники. 

– А в чём заключаются «внутренние» разработки? 

– Их можно разделить на несколько категорий: те проекты, что мы ведём силами своих научных институтов, и те, за которые отвечают большие консорциумы с участием не только нашей компании, но и других российских и зарубежных организаций. Один из довольно известных примеров – ортогональные турбины, разработку которых ведёт наш Московский научно-исследовательский институт энергетических сооружений. Это просто новый формат машины для преобразования разных видов энергии в энергию вращения, который можно использовать практически во всех видах возобновляемой энергетики: гидравлической, приливной, волновой и ветровой. Из него исходит целый каскад конкретных разработок: приливная и волновая электростанции, ветрогенератор, малая ГЭС. Другое направление – работа по созданию гидроаккумулирующей электростанции с подземным нижним бассейном, которую курирует «РусГидро». Этим занимается не какой-то отдельный институт, а целое объединение наших научных подразделений и других российских организаций и зарубежных компаний. Таковы два разных полюса нашего инновационного развития, а между ними есть ещё несколько интересных разработок. К примеру, на Камчатке мы реализуем пилотный проект по использованию новой технологии геотермальной энергетики (речь идёт о бинарном блоке Паужетской геотермальной станции. – «СЭ»). Есть другие крупные объекты, на которых мы внедряем то, что уже создали. Есть ещё целый пласт работ, заключающихся в адаптации новых технологий для нашей деятельности. Это весьма непростая задача, потому что мы обязаны соблюдать требования по обеспечению безопасности и надёжности. Для того чтобы мы могли внедрить новую технологию, её необходимо сначала всесторонне испытать и разработать регламент, который позволит дальше её внедрять. И это мы тоже относим к инновациям, поскольку это путь к интеграции инновационных решений в нашу работу, последний этап которого мы проводим у себя, но не тратим собственные силы на разработку новых технологий. 

– Вы как-то заметили в статье, где развенчивали мифы об альтернативной энергетике, что у России «просто нет возможности откладывать внедрение генерации на базе возобновляемых источников энергии, поскольку технологическое отставание может стать непреодолимым». Насколько упомянутое отставание от зарубежных стран велико и насколько оно преодолимо? 

– Честно говоря, не припомню столь категоричной формулировки, но в целом соглашусь с ней. Только чуть перефразирую: развитие возобновляемой энергетики в России подразумевает несколько иные мотивы и приоритеты, чем за рубежом. Если в ряде стран она развивается прежде всего потому, что возникает вопрос энергетической безо­пасности и независимости от импорта электроэнергии или её источников, то у нас такой проблемы нет и работают другие драйверы. Важнейший из них – развитие технологий в России. Благодаря ему у нас есть распоряжение правительства [РФ о внесении изменений в основные направления государственной политики в сфере повышения энергетической эффективности на основе использования ВИЭ], где это прописано. И поэтому одно из сложнейших требований, которое сегодня вызывает очень большие вопросы в реализации этого распоряжения, – вопрос локализации производства. Понятно, что если мы не поставим условие по организации производства этого оборудования в России, то дело кончится тем, что деньги, которые за поддержку возобновляемой энергетики платят государство и потребители, прак­тически полностью уйдут за границу – на покупку зарубежных технологий. Нам это совершенно неинтересно, такая форма поддержки не имеет смыс­ла. Как следствие, возник серьёзный стимул к развитию технологий использования ВИЭ в России, где они могут появиться двумя путями: за счёт собственных уникальных разработок либо локализации того, что взято из-за рубежа. Оба варианта ведут к одной цели – развитию российской промышленнос­ти, которая получит серьёзный импульс как в количественном, так и в качественном плане. 

– Как сейчас обстоят дела с технологиями возобновляемой энергетики? 

– На мой взгляд, не все они присутствуют в России (в смысле производства). По ряду из них мы отстаём. Тут надо смотреть по разным направлениям возобновляемой энергетики. Возьмём три технологии, которые государство поддержало в прошлогоднем распоряжении, – ветер, солнце и малые ГЭС. В плане солнечной энергетики (фотовольтаики) ситуация наиболее простая: лидер в этом отношении компания «Хевел», которая использует свою технологию производства панелей. Ничего не мешает какой-нибудь другой компании купить оборудование на Западе и точно так же выпускать солнечные модули. Тем более что кремний и другое сырьё для них можно покупать в России. Мы не выпускаем само оборудование для изготовления солнечных панелей, но закупаем его за рубежом. Так что в части фотовольтаики у нас всё хорошо, если не нацеливаться на рынок производства оборудования для выпуска солнечных панелей, где мы совершенно отсутствуем. Если брать гидрогенерацию, то в крупной Россия практически полностью себя обеспечивает: есть заводы, которые производят полный цикл оборудования. По малой гидроэнергетике до сегодняшнего дня нет спроса, поэтому таких предприятий мало, но всё равно в технологическом плане мы держимся наравне с другими странами. Более того, у нас есть прекрасные компании, предлагающие интересные инновационные решения, которые могут быть применены как в России, так и за рубежом. Однако электротехническое оборудование для ВИЭ мы традиционно в основном покупаем за границей (те же распределительные устройства, например, чаще всего используются зарубежные). Но это та область, которая не имеет прямого отношения к возобновляемой энергетике и не стимулируется распоряжением правительства. Наиболее сложная ситуация в части ветровой генерации, потому что большинство элементов ветрогенераторов сегодня в России не производят. В основном это лопасти из композитных материалов, многополюсные генераторы, редукторы – продукты сложных технологий, серийное производство которых не налажено, и попытки иностранных компаний организовать его на российской базе пока результатов не дали. Мы разговаривали с несколькими компаниями, проводившими аудит заводов, чтобы определить, можно ли произвести полностью это оборудование в России без импорта технологий. Какие-то элементы есть, но пока не все составляющие этого производства существуют. Их необходимо создавать, иначе требуемый уровень локализации, который по распоряжению правительства в разных областях возобновляемой энергетики колеблется от 55 до 70%, не будет достигнут. Очень хорошо, что это требование есть, но оно, конечно, близко к невыполнимому. Тем не менее мы понимаем, что путь, которым пошла Россия, правильный. 

– На первый конкурс по государственной поддержке проектов в области использования ВИЭ не поступило ни одной заявки по малым ГЭС, хотя разработано достаточно подобных проектов и они прописаны во многих программах. На них действительно, как вы говорите, нет спроса? 

– Не сказал бы, что это верный вывод. Говоря про недостаток спроса в стране, я имел в виду ситуацию, связанную с отсутствием нормативной базы. Сейчас, когда она появилась, родился спрос, потому что государство обещает обеспечить окупаемость этих проектов. Но есть детали: пока поддерж­ка распространяется только на оптовый, а не на розничный рынок, так что большая часть малых ГЭС, которые существуют в виде идей и проектов и чья мощность не превышает пяти мегаватт, на неё рассчитывать не может. И подавляющее большинство этих проектов в нынешних реалиях убыточно, поскольку значительную часть затрат на возведение любой ГЭС составляет не стоимость оборудования, а строительные работы. Для станций мощностью в один, три или пять мегаватт, которые не поддерживаются ­государством, это может стать просто непреодолимым условием, отталкивающим инвесторов. Как только власти скажут, что они готовы их поддержать, спрос появится и в этом сегменте рынка. Мы надеемся, что на следующий конкурс, который состоится в этом году, выйдет целый ряд компаний с проектами малых ГЭС, так как некоторые требования уже скорректированы да и компании подготовились лучше, потому что времени было больше. 

– Многие эксперты отрасли говорят о несовершенстве механизма государственной поддержки, в особенности о схеме договоров предоставления мощности (ДПМ) для во­зобновляемой энергетики. В чём, на ваш взгляд, кроются недостатки этой системы, а в чём, наоборот, заключаются её достоинства?

– Модель использования правил ДПМ для поддержки технологий возобновляемой энергетики появилась не сразу – это был результат длительных дискуссий. И, по мнению участвовавших в них специалистов, она оказалась удобнее альтернативных схем. Есть простые аргументы в её пользу. Ключевой из них – такой механизм было проще всего адаптировать к задаче, решением которой мы занимались, потому что любую другую модель надо было ещё создать, а эта уже существовала в виде целого ряда регламентирующих документов. Так что понадобилось разработать и принять не так много новых нормативных актов, чтобы конструкция заработала. Естественно, никакая модель не является идеальной, но эта оптимальна, в ней сбалансированы все плюсы и минусы. Что касается недостатков, то мы их видели ещё на стадии разработки, поэтому постарались учесть и считаем, что их удалось нивелировать. Основной минус, которому эксперты уделяли внимание, заключается в том, что если используется в лоб модель ДПМ, когда генератор получает деньги за мощность, а не за проданную энергию, то он может попросту не поставлять электричество. Скажем, инвестор построил ветрогенератор, не работающий вообще, но каждый месяц стабильно получает плату за мощность и тем самым окупает свой проект, не принося абсолютно никакой пользы обществу, стране, рынку и энергосистеме. Естественно, такая конструкция была бы недопустима, и против неё в модели заложили определённое ограничение. В частности, есть минимальный разрешённый коэффициент использования установленной мощности, иными словами, количество электроэнергии, которую обязан выработать генератор. Если он с этой задачей не справляется, то его штрафуют. Понятно, что, разрабатывая нормативную базу для розничного рынка или изолированных неценовых зон, мы неизбежно будем использовать другую модель, потому что там не существует рынка мощности. По её поводу идёт дискуссия, и у нашей компании есть своя позиция насчёт того, как дальше следует развиваться. 

– В чём она состоит?

– Мы заинтересованы в развитии возобновляемой энергетики в изолированных зонах энергоснабжения, прежде всего на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. Та модель, которая сегодня обсуждается в Правительстве РФ, на наш взгляд, для них не оптимальна, поскольку ограничивает предельную стоимость установленной мощности. Мы, в свою очередь, предлагаем для Дальнего Востока следующую конструкцию: ограничением по стоимости для нового объекта возобновляемой энергетики должна быть цена топливной составляющей для старого энергоисточника. В этой модели есть серьёзный плюс, потому что в регионе существует множество удалённых и изолированных районов, где генерация стоит очень дорого. Если сегодня используется дизель-генератор, солярку для которого доставляют экзотическими способами вплоть до транспортировки на вертолётах, в результате чего стоимость киловатт-часа получается заоблачной, то решение о строительстве рядом с ним ветрогенератора или солнечной электростанции, пусть они обойдутся в разы дороже, чем в европейской части России, должно приниматься исходя из того, принесёт оно выгоду данной территории или нет. Если мы можем сэкономить солярки столько, чтобы за счёт её цены окупить инвестиции на этот объект ВИЭ, то он однозначно выгоден, даже если при этом удельная стоимость киловатта [установленной мощности] существенно выше какого-либо норматива. Вот основное отличие модели, принятия которой мы хотим добиться. Без него будет сложно реализовать нашу достаточно масштабную программу по развитию возобновляемой энергетики. 

– Как при этом быть с тарифами на электричество, рассчитанными исходя из того, что в удалённых районах используется мазут?

– Специфика такова, что мы не заменяем дизель-генератор на ветрогенератор, а добавляем ветряк к дизель-генератору. Потому что ветровые или солнечные станции, равно как и мини-ГЭС, в большинстве случаев являются негарантированными источниками энергии. В этом случае мы создаём гибридную систему, в которой есть гарантирующий источник в виде дизеля (в идеале он никогда не работает, но остаётся в качестве резерва) и ветряк, и экономим на покупке солярки. К сожалению, весь тариф заместить не удастся: остаются затраты на амортизацию, оплату труда, резерв топлива и так далее. В этом случае наша задача как раз сохранить на определённый период существующий тариф и за счёт разницы в цене электроэнергии окупить вложения. Для этого нужно менять правила. 

– Так ли это необходимо?

– Безусловно. Потому что после завершения срока окупаемости тариф резко падает. В этом и заключается главная идея: мы с первого же дня работы такой системы получаем положительный экологический – снижение выбросов углекислого газа и потребления солярки – и экономический эффект. А после того, как проект окупился, проявляется ещё больший денежный эффект при сохранении экологических преимуществ. В этом прямая выгода и для компании, и для потребителей, и для всей страны. 

– Есть такая точка зрения, что возобновляемой энергетикой можно и следует заменить всю генерацию. 

– У использования ВИЭ есть определённый максимум. Нельзя сказать «чем больше распространена альтернативная энергетика, тем лучше» – есть определённая точка, по достижении которой мы переходим в ситуацию «чем больше – тем хуже». Проблемы видны, и видны очень ярко. Например, те планы по развитию возобновляемой энергетики, которые были приняты в Европе, привели к тому, что формируется колоссальный дисбаланс. Прошлым летом уже была ситуация, когда стоимость электроэнергии на рынке достигала минус сто евро за мегаватт-час, то есть генераторы платили сто евро, чтобы их электричество взяли в сеть. С другой стороны, зимой цена мегаватт-часа в США достигала пяти тысяч долларов. Систему шатает очень серьёзно, что во многом является следствием непродуманного развития возо­б­новляемой энергетики. К счастью, это ситуация, до которой Россия в ближайшие десятилетия не дойдёт. Для нас никакого риска нет, мы пока находимся строго на восходящем отрезке этой кривой, то есть для нас чем больше доля альтернативной энергетики, тем лучше, с учётом тех ограничений, которые есть. Но её нерегулируемое использование создаёт массу проблем. Главные из них – политические и экономические. Первые заключаются в том, что власти безусловно и безальтернативно поддерживают возобновляемую энергетику в ущерб всем остальным технологиям, потому что с точки зрения политики это представляется правильным. Вторые выражаются в том, что многие возобновляемые источники энергии не предсказуемы и не регулируемы. Сети обязаны покупать то количество электроэнергии, которое будет, в то время, когда оно будет, а все остальные электростанции должны подстраиваться. 

В итоге мы оказываемся в ситуации, когда современнейшая газовая ТЭС, построенная в Европе, проработала в общей сложности за год всего три часа, была разобрана и продана в Китай. Проблема есть, так что развитие возобновляемой энергетики должно быть продуманным и сбалансированным с учётом всех факторов. Один из важнейших элементов, которые позволяют к этому прийти, – это развитие систем накопления. Речь прежде всего идёт о ГАЭС, но, естественно, одними ГАЭС системы накопления энергии не ограничиваются – есть немало интересных технологий, которые пока относятся к разряду венчурных. Но мы считаем, что их развитие позволит возобновляемой энергетике спокойно расти дальше без таких последствий, которые мы видим, например, в Европе. 

Из досье «СЭ»: 

Михаил Вадимович Козлов родился в 1970 году. В 1994 году окончил Московский энергетический институт по специальности «Техника высоких напряжений», два года спустя получил в МЭИ специальность менеджера в электроэнергетике. С 2000 года в ЗАО «Интер РАО ЕЭС» занимал должности руководителя управления стратегического развития и заместителя руководителя управления продаж электроэнергии в странах Европы. С 2004 по 2009 год работал в ряде зарубежных компаний, отвечая за торговые операции с электроэнергией на физических и финансовых рынках, а также за перспективное развитие. Впоследствии назначен на должность руководителя дирекции по энергоэффективности и альтернативной энергетике ОАО «Интер РАО ЕЭС». С 2010 года по настоящее время занимает пост директора по инновациям и ВИЭ в ОАО «РусГидро».