Как
допрос превратился в опрос
и что из этого вышло

Наш собеседник — один из
наиболее авторитетных российских
психологов, заведующий кафедрой
психологии личности МГУ Александр
АСМОЛОВ.

—
Александр Григорьевич, если можно,
сразу об актуальном. Насколько мы
искренни в своих ответах, и почему
так часто данные социологических
опросов и всевозможных рейтингов
расходятся с результатами реальных
выборов?

— Чтобы
понять происходящее, несколько
слов о прошедшем. Обратившись к
истории, мы видим культуру
безмолвствующего большинства,
существующего с незапамятных
времен. Тогда царил обряд, царила
традиция, которые правящая элита
использовала как один из важнейших
механизмов управления поведением
людей. Традиция подразумевала
очень четкую иерархию
взаимоотношений: низам должно было
нравиться то, что им предлагали
верхи. Сегодня опросы, как ни
странно, отражают похожую картину
поведения. Ответы прежде всего
соответствуют ожиданиям
окружающих: я говорю не то, что
думаю, а то, что хотят от меня
услышать.

У нас в
стране, кстати, была создана
замечательная "школа"
реагирования. Вспомните,
вооруженные марксистскими
установками исследователи
приходили на завод и спрашивали у
рабочих, чем они занимаются в
свободное время. Им отвечали:
"Хожу в театр, читаю классику".
На худой конец: "Помогаю жене по
хозяйству". Ну, а если говорили,
что любят Большой театр, то все как
один почему-то ходили на
"Лебединое озеро". Ну, очень
продвинутые вспоминали "Ивана
Сусанина" и "Хованщину". И во
всех этих ответах психолог мог
обнаружить только мотивировки, а не
причины поведения: ответ никак не
отражал подлинных событий.

Когда в
практику нашей жизни вошли
настоящие опросы общественного
мнения, мы очень скоро поняли, что
они не только позволяют
осуществлять мониторинг
умонастроений граждан, но и
формировать их. В этом фокусе нет
умысла: пытаемся увидеть мир в окне,
а довольствуемся собственным
отражением в зеркале. Трудности
массового опроса как раз и состоят
в том, что, пытаясь проникнуть в
глубины психологии масс, мы имеем
дело с "эффектом зеркала", а не
с "эффектом окна". Через
общественное мнение мы слушаем то,
что хотим услышать, прочитываем то,
что предполагаем увидеть в будущем.
В результате различие между
"зеркалом" и "окном" стало
одной из самых сложных проблем
науки. Вопреки старой поговорке
"На вкус и цвет товарищей нет"
все мы в социологических опросах
выглядим очень одинаково. Одни
безраздельно преданы Зюганову,
другие — Явлинскому. В результате
опрос общественного мнения
обезличивает всех: мы слышим не
голос человека, а голос
определенных социальных групп,
которые мы с вами конструируем.

— Но ведь
мы и хотим узнать голос массовых
предпочтений, а не список голосов
отдельных людей, каждому из
которых, может быть, больше
нравятся его жена и ребенок?

— Мы не знаем
ни жены, ни ребенка этого человека.
В ходе опроса общественного мнения
изначально дается ограниченное
пространство выбора: кого бы вы
хотели видеть президентом — тут же
список имен. Тем самым ответ ищется
как в анекдоте с потерянным
кошельком пьяницы: не там, где
находится кошелек, а под фонарем.
Конечно, надо учитывать, что опросы
— один из инструментов
политического бизнеса. В них
изначально ограничивается
пространство выбора. Отсюда
возникает эффект сужения сознания.
Нам день за днем говорят:
политическая картина жизни такова.
В результате мы оказываемся людьми
с обедненным сознанием, выбирая
постоянно между Зюгановым,
Явлинским и Лужковым. А почему не
включили ни разу в спектр выбора
Чубайса или Макашова? Или кого-либо
другого, может быть, менее
мелькающего на экране ТВ
политического лидера? Иными
словами, опрос выступает не как
диагност сознания, а как
конструирование сознания с
определенной механикой селекции.

— Не
только у политиков слова
расходятся с делами. Понятно, что у
большинства существует разница
между тем, что человек говорит, и
тем, что делает. В преддверии
грядущих думских и президентских
выборов хотелось бы понять, на
основе чего мы делаем выбор, как
приходим к тому или иному
политическому решению?

— Всем
исследователям хорошо известна
разница между ответом на
полученную в вопросе установку и
реальным поведением, когда тот же
вопрос ставит сама жизнь. Между
ними — пропасть. Это несовпадение
детально изучено и психологией и
социологией. Оно известно как
феномен Лапьера, по имени ученого,
который провел считающийся ныне
классическим эксперимент. Он
разослал хозяевам гостиниц в одном
американском штате анкету, в
которой основным вопросом был,
примут ли они у себя китайцев. Это
было в 30-е годы, и тогда в Америке
наблюдалось шовинистическое
отношение к китайцам. Подавляющее
большинство ответов было
отрицательным: нет, не примем. Когда
же Лапьер привез в этот штат группу
китайцев, которые разбрелись по
местным гостиницам, то хозяева
почти всех отелей приняли их вполне
дружелюбно. Очевидно, что
существует резкий разрыв между
психологической установкой и
реальным поведением людей. Точно
так же происходит, когда наступает
момент голосования. Человек
перестает ориентироваться на
мнение, которое у него
"вырвали" при опросе, и
начинает поступать, следуя совсем
другим ориентирам и мотивам.

— Нельзя
ли для большей достоверности
опросов использовать арсенал
психологической науки, тот же
психоанализ?

—
Психоанализ выступает как одно из
мощнейших направлений в изучении
глубин сознания. Существует
направление психологии малых
групп, в частности, такие методы,
как социометрия и психодрама,
которые ставят задачу понимания
антипатий и симпатий, предпочтений
и неприятий в ходе принятия
человеческих решений. Но все это
методы глубинного проникновения в
сознание человека, они требуют
времени, исчисляемого днями и
неделями. Ведь зачастую мы сами
даже не подозреваем, чего хотим на
самом деле.

Социологический
опрос — метод-спринтер. Поэтому не
надо рассчитывать, что так быстро
удастся докопаться до истины.
Именно поэтому, может быть, он
успевает "делать мнение"
(содержанием и составом вопросов),
но не успевает выяснить установки
личности. Итак, если психоанализ
всегда ставил своей задачей понять
природу решений человека, то
социологический опрос стал
механизмом конструирования этих
решений. И когда мы говорим о таких
вещах, как пропаганда,
контрпропаганда, реклама, мы должны
понимать, что это вовсе не анализ
реальности, это — социальное
конструирование реальности. И
ничего худого нет в том, чтобы
осознать, что мы имеем дело не с
какими-то объективными мирами, а с
той или иной нами создаваемой
социальной мифологией, если хотите
— утопией. Ведь утопия выступает
как одна из реальностей, с которой
мы имеем дело.

— Есть
много внушаемых людей. И
психологическое давление
рейтингов на них — по сути
манипулирование их сознанием. Вы
уже как-то говорили, что, принимая
"глас рейтинга" за "глас
народа", мы оказываемся под
великим гипнозом. В общем-то
научное действо становится сродни
шаманству, и шаманят у нас весьма
уважаемые и авторитетные
телеведущие, которым люди в общем
верят. Насколько опасно подобное
воздействие на человеческое
сознание?

— Безусловно,
небезопасно. И все мы должны
помнить об этом. Есть такая наука —
психоистория. Она изучает
поведение и принятие решений
человеком в контексте времени. В
рамках ее исследований показано,
что в ситуациях неопределенности,
когда явно не хватает достоверной
информации и кажется трудным
принять то или иное решение, резко
возрастает роль любого, самого
незначительного фактора или
события. И именно оно может в корне
изменить поведение человека. Если
бы в 17-м году не нашелся человек,
который смело заявил: "Есть такая
партия!", кто знает, каким бы
путем пошла Россия. У большевиков
тогда не было ни власти, ни
возможностей ее получить, но была
наглость, которая позволила в
ситуации неопределенности и
разброда эту власть захватить.
Реально это была малость, которая
по существу повернула вспять
историю огромного числа людей. Еще
один гениальный пример — Рэя
Бредбери, с бабочкой. Стоит нам
забыть о ценности каждой живой
особи и уничтожить последний
экземпляр, казалось бы, ничего не
значащей бабочки, как вся эволюция
жизни на Земле может пойти по
другому руслу. И спустя века в
стране уже не тот президент, не те
театры, вообще не та реальность.
Опросы общественного мнения — то,
как они сконструированы, — могут
вызвать тот малый сигнал, который в
ряде ситуаций способен привести к
перевороту всей социальной
динамики, действительно изменить
ход истории. И это не раз бывало.
Историю делают не только массы, но и
личности, причем одна личность
может изменить очень многое. Вот
почему все, кто сегодня занимается
прогнозами декабрьских выборов,
помимо участия в азартной и вполне
современной игре, должны помнить и
об уроках истории.

— Если
все так сложно и неоднозначно,
может, отказаться от
социологических опросов? В конце
концов, сэкономим огромные
средства, идущие на эти
дорогостоящие процедуры.

— Не
сэкономим, а только потеряем.
Поймите, социологические опросы —
одна из самых важных технологий,
открытых в XX веке. Вспомним
Достоевского, который говорил, что
одна из могучих фигур прошлого века
— это фигура Великого Инквизитора.
Не будет преувеличением сказать,
что в наше время на смену веку
Великого Инквизитора пришел век
Великого Манипулятора. По сути,
институт опросов общественного
мнения, который действительно
пришел на смену допросу, это
институт Великого Манипулятора. И
вызван он пробуждением массового
сознания. Формирование этого
института — одно из безусловных
достояний гласности. Кроме того,
благодаря социологическим опросам
мы смогли со всей определенностью
сказать: старик Маркс был неправ.
Социологические опросы доказали:
сознание опережает и определяет
бытие, а не наоборот. Вспомним
Стругацких: если бы бытие
определяло сознание, мы бы и
сегодня оставались на уровне
первобытного человека и жили в
пещерах. Социологические опросы
общественного мнения отвечают не
только желанию гласности, как
одного из элементов свободы, но и
выступают как достижение науки,
занимающейся пониманием движения
общества, а человек всегда желает
знать, что будет.

И потом, мы
должны понять, что если кто-то
попытается наложить табу на
общественные опросы, то это, как уже
было не раз, сделает общество
слепым, не отдающим себе отчета,
куда оно движется. В нашей стране не
раз пытались придушить гласность
через убиение наук, которые
занимались диагностикой
индивидуальности и человеческих
групп. Одна из чудовищных страниц
истории — так называемое
постановление о педологических
извращениях в системе Наркомпроса.
Целая наука о детстве, занимавшаяся
диагностикой, тестированием
детства, была в начале 30-х годов
объявлена вне закона только потому,
что давала иную, чем тогда
требовала тоталитарная идеология,
картину реалий. А Павловская
сессия, на которой вся психология
была объявлена лженаукой, а
известная сессия ВАСХНИЛ, на
которой торжествовал Лысенко?
Всегда, когда научная картина
реальности расходилась с
официальной идеологией, наука
объявлялась лженаукой, а ученые —
лжеучеными. Естественно, основной
метод пресечения крамолы —
репрессии. Этой участи не миновали
ни генетика, ни кибернетика, прошли
свою голгофу и психология и
социология. Обсуждение
возможностей опросов
общественного мнения может
преследовать только одну цель:
понять, как можно более полно
представить то, что происходит с
нашим обществом, как поставить его
недугам правильный диагноз, как
лечить его болезни и найти пути к
здоровью, как найти путь от
Культуры Полезности к Культуре
Достоинства.

Беседу
вел Владислав Шмаков.

От
редакции.
Социология, конечно, наука
гуманитарная. В том смысле, что не
точная. В то же время опыт
подсказывает, что те
социологические опросы, которые
проводятся для реального знания
положения вещей, а не для
публикации в СМИ, дают корректные и
достаточно точные данные.
Следовательно, нужно разделить
действительно две социологии —
социологию факта и социологию
воздействия. В предвыборном
марафоне мы, как правило,
встречаемся с последней. Однако о
подлоге в этих случаях говорить все
же преждевременно. Да, акценты
расставлены "должным" образом,
и есть еле заметные искажения. Но
если речь идет о продукции
солидного социологического центра,
как правило, зерна истины в нем
присутствуют. Будем их искать
вместе…