Большинство небольших притоков Байкала, стремительных
горных ручьев и речек — его данников, выплату «подати»
зимою прекращают, самим до весны на жизнь не хватит.
Байкал понегодует-посердится, да что с голытьбы взять?
Пошлет на устье такого ручья-речки для острастки на
будущее тяжелые зимние штормы. Они тоннами обкатанного
камня, заледенелыми сокуями, наплесками мерзлой воды
завалят его, — как и не было тут летом радостно журчащего
ручья. Оголенные камни, коварно покрытые мутной ледяной
глазурью, в ожидании какого неосторожного путника солово
оглядывают окружающее пространство в тусклых лучах зимнего
солнца. Только сунься тут! И трех шагов не сделаешь
— ноги переломаешь. Да они — камни — имеют еще дурную
привычку снегом закрываться, вовсе уж опасно. Хотя опытный
глаз на замерзшей речке видит неровную поверхность,
вроде кочечки такие снежные-безобидные разбросаны. Это
вот те камни затаились. Обойти опасное место.

Правда, зимою иному даннику изредка какой-то случайный
заработок на воду выпадет, и он спешит умилостивить хозяина
— посылает ее ему в виде наледи. Выше по долине, где
вода хранится-строится для собственных данника нужд,
то ли много снега на полыньи нападало — растаял, поднял
уровень, то ли морозом до дна достало и пошла вода поверху,
по льду. Не жалко такую. А сколько пара тут на радостях поднимется!
Клубится над устьем, сверкает в лучах солнца, густо
садится на удивленно протянутые ладошки-ветви рядом
растущего ивняка, да в Байкал — то вода попасть не может:
лед метровый. И намерзает тут: сдам, мол, весною,
как хозяин проснется. Так поступает например, речка
Ледяная в Байкало-Ленском заповеднике. Сама небольшая,
но наледь на ней поражает величиною — нет больше на
Байкале, прямо на его берегу такой странной, загадочной
его данницы. Вот бы рассчитаться вовремя, сбросить
по осени всю положенную кабалой воду, как все нормальные,
так нет — она всю зиму удивляет свои берега: несколько
метров толщиною, да почти в километр длиною наледь намораживает.
Потом до июля растопить не может. Чудо природы! Давно
освободилось побережье от снега, зазеленели травы-кустарники,
цветы уж вовсю пошли, а в русле речки широкое белое
привидение по-хозяйски на камнях развалилось. Пышет
мертвецким холодным, но когда весеннее солнце съест снег
с его поверхности — какая чудная голубизна первозданно
чистого льда откроется! Вот и негодуй Байкал на ту наледь
после этого. Не все твои данники одинаково послушны
тебе, есть и со своим мнением, своим характером.

Те притоки, о которых я сейчас рассказал, всегда на
виду, не надо особого случая, чтобы обнаружить их. Но
есть у Байкала данники особые, так сказать, добровольные.
Взнос их становится заметным именно тогда, когда остальные
истощаются и батюшка до весны махнет на них рукою. Эти
очень редко встречаются на берегах Байкала, и увидеть
их можно только зимою. На северо-западном побережье
я обнаружил только два, хотя, наверное, их побольше.

В районе северных ворот Малого моря на континентальном
берегу есть речка Зундук, заметная речка, по ней хариус
на икрометание заходит. А сразу за ее устьем на север
губа глубоко в берег вдается. Тут подходит череда высоких
мысов, круто падающих в Байкал. Один из них — первый
с левого берега Зундука — прямо главным хозяином возвысился,
еще бы — Первый! Да голый весь, одна трава реденькая
на нем растет, чем гордиться-то, тщеславиться?

А у него красивая тайна есть, и заметить ее можно только
зимою. В тех краях когда-то был стационар моих научных
наблюдений за экологией копытных зверей и медведя, и
я бывал там во все времена года. Когда в 1986 году организовался
Прибайкальский национальный парк, этот участок вошел
в его состав, а полученные экологические наблюдения
пригодились в его работе. Но особой достопримечательностью
этого района стали не изюбри и медведи, а нечто совсем
другое.

Как-то в морозное утро января, когда тусклое солнце
едва приподнялось над Ольхоном, я вышел из долины Зундука
на берег Байкала. Мне надо километров пять пройти на север
вдоль побережья, а на пути — та самая губа глубокая.
Чтобы не выписывать береговую линию со всеми ее выкрутасами,
решил срезать
эту губу. И когда удалился от берега, в глубине ее вдруг
заметил столбик белого дыма. Что за костер, никого же
не должно там быть! Это надо обследовать. Чем ближе
подхожу, тем больше удивления. Родничок-талик, из-под
прибрежной террасы — и сразу под лед, в Байкал! Чтоб
лишние не видели. И не увидят, пока мороз не выдаст,
пар предательски не поднимет. Родничок в метр шириною,
глубиной три-пять сантиметров. Бережок его в пупырышках
изморози, тоненький лед по краям прихвачен изумительным
узором-тиснением прозрачнейшего хрусталя.

Так вот чем гордится мыс-хозяин у Зундука! И вот он,
реальный приток Байкала, если уж дотошничать. Такие
у батюшки за героизм и бескорыстие на особом счету, наверное.
Маленький, а украшает целую округу.

А со вторым так было. Довелось мне однажды в феврале
идти вдоль заповедного берега Байкала на север от мыса
Рытого (Хыр-Хушуна). Яркое солнце даже пригревать стало.
Оно давно уже испарило снег с прибрежных склонов и мысов
— однообразным, темным пространством смотрятся. Но
на Анютхэ издалека вижу ярко-белую ленту метров восемь высотою
и два-три шириною.

Разлеглась вдоль склона — одним концом в Байкал уперлась,
другим спряталась в расселине скалы. Подхожу: водопад
замерзший! Льда с метр толщиною. На реках-то горных
такое довольно часто видишь, но чтобы прямо в Байкал!
Поближе рассмотрел — уникальное образование, не водопад
даже. Зимою, как все тут замерзло,
вода из потайного русла вышла на поверхность и заскользила
по крутой, почти отвесной стенке скалы. Но пока это
не было водопадом, а вот когда намерзло побольше льда,
наледь полетела действительно водопадом. Сама себя
развеселила, да и батюшку, наверное, знатно озадачила
неожиданностью.

Вот такие веселые, добровольные данники есть у Байкала.
Но повинность радостная, бескорыстная, не тягостная
встречается и в нашей жизни, чаще — в любви. Присмотритесь,
оцените, берегите…