!I1!К моменту моего прихода на холсте были обозначены
всего лишь контуры будущего портрета, поза, ракурс,
что-то еще весьма специфическое. А часа через полтора
с холста на меня уже смотрели живые глаза очаровательной
женщины, той, что сидела перед мольбертом, держа на
коленях розово-палевую морскую раковину. А ведь каких-то
особых усилий со стороны художницы не было заметно.
Магия искусства — она на то и магия, чтобы удивлять
и завораживать. Под почти незаметными касаниями кисти
холст как бы начинает звучать. Пока в полтона, неясно,
но аккорды все более выразительны и гармоничны.

— На сегодня хватит, — сказала Татьяна Григорьевна
и повернула начатый портрет лицом к стене: модель
не должна видеть свое изображение до полного окончания
работы — есть такое неписаное правило.

Я не терял времени даром: пока художница колдовала над
очередным своим детищем, с превеликим любопытством знакомился
с книжными стеллажами; это тоже нечасто можно увидеть
в мастерской художника. Монографии, справочники, редкие
книги по искусству, о творчестве мастеров прошлого —
впору было удивляться, но я-то знал, что вторая ипостась
Татьяны Григорьевны — искусствоведение, а за ее
спиной защита диссертации, преподавание, заведование
кафедрами в ИГУ, в техническом университете. Сегодня
она отошла от педагогической работы. Почему? «А вы вспомните
Дали, — с улыбкой замечает Ларева. — «Художник, ты
не оратор! Так что помолчи и займись лучше делом». Пришло,
видимо, время, когда ситуация у О’Генри «Боливар двух
не увезет» коснулась и меня. Надо было выбирать».

Впрочем, такой дилеммы перед художницей не стояло. Живопись
для нее — это все. В этом убеждаешься, когда знакомишься
с ее творчеством. Вот и сейчас, пока мы неспешно беседуем
за чашкой чая о житье-бытье, взгляд невольно пробегает
по стене напротив окна, на которой размещены графические
листы, живописные холсты художницы. Почти все они экспонировались
на только что завершившейся персональной выставке в
областном художественном музее. В основном это портреты
наших современников — известных и не очень. Один из
портретов, по словам Татьяны Григорьевны, — самый
первый ее выход на этот жанр. Он написан ею еще до поступления
в Санкт-Петербургскую академию художеств, где училась
на факультете теории и истории изобразительного искусства.
Аж в 1979 году, аккурат после окончания училища искусств
в Иркутске. С холста на нас смотрит колоритный, с мудрым
и лукавым прищуром старый бурят Цыдып Будаев, поэт и
сказитель.

Самое удивительное, что портрет этот, на мой взгляд,
весьма удачно передающий и характер, и настроение неординарного
человека, выполнен сухой пастелью всего за пару-тройку
часов.

— А сколько времени уходит на создание живописного
портрета, например того, что вы сейчас пишете?

— Не менее десяти сеансов — это работа с моделью,
да еще уйма времени уходит на доработку деталей, цветовых
проработок, фона, колорита и т.д. Так что месяц, считай,
а то и больше.

Поскольку речь зашла о портрете — а это излюбленный
жанр Татьяны Ларевой, — замечу, что последняя, юбилейная,
выставка еще раз продемонстрировала: художница
нашла себя именно в этой весьма непростой области изобразительного
искусства. Не перестаю удивляться отваге и творческой
дерзости Ларевой — жанр портрета, по мнению специалистов
и художников, один из самых нелегких. Можно назвать
немало имен известных мастеров, которым по плечу потрясающие
по силе воздействия, художественному решению сцены
батальные, бытовые, жанровые, пейзажи и т.д., а вот
в области портрета, увы, они пасуют. Я имею в виду не
мастеров старой школы, а современных авторов. Особые
затруднения возникают при создании групповых портретов
— здесь надо обладать особым чутьем, быть одновременно
психологом и, если хотите, режиссером-постановщиком,
тонко чувствующим нюансировку движений души каждого
персонажа. Татьяна Григорьевна много писала об особенностях
той или иной школы в многочисленных статьях, каталогах,
публикациях. Пришло время, когда из области теории и
анализа она выбралась на просторы практического осмысления
своих же собственных уроков. Помаленьку, не торопясь,
приходит к постижению секретов мастерства, овладению
тайнами этой удивительной магии портретного искусства.

К групповому портрету Татьяна Ларева только
подбирается. Что выйдет из этого, не знает, во всяком случае,
к неудачам она готова, иначе не стоило бы и огород городить.
Ну, а если говорить в целом об искусстве портрета, здесь
она более-менее освоилась, можно сказать, нашла свой
язык и стиль, свое видение. Балерина Ирина Козаренко,
народный артист Николай Хохолков, заслуженный артист
Николай Мальцев — все из музыкального театра —
просто удивительны в интерпретации художницы. На холстах
они живут жизнью сыгранных ими героев, и что замечательно,
так это совпадение образов, в которые они перевоплотились,
с их сугубо человеческой ипостасью. В портретной галерее,
представленной Ларевой, в основном иркутяне-актеры,
люди творческих профессий, искусствоведы. Я хорошо знаю
творчество поэтессы Татьяны Суровцевой — ее проникновенные,
лирические, с философским подтекстом стихи. И вот ее
портрет — в широко распахнутых глазах читаю бесконечную
глубину и одновременно какое-то любопытство, она словно
бы спрашивает нас: кто вы на этой земле, зачем пришли,
с чем? А «Автопортрет», с которого смотрит изящная,
грациозная, очень миловидная женщина… Нет, Татьяна
Ларева не льстит себе, душу свою раскрыла она — добрую,
светлую, сострадающую. И ангелы над ее головой утверждают
нас в этой догадке.

!I2!Нет, я не склонен впадать в эйфорию. Что-то Татьяне
удается, что-то не очень. Думаю, специалисты скажут
об этом более определенно, найдутся и критики, которые
увидят, во всяком случае постараются увидеть и огрехи,
и неточности, и слабые места. Бог с ними, с критиками.
Я просто говорю о своем видении творчества Татьяны
Ларевой — творчества, которое можно назвать солнечным.
Ее живопись как бы светится изнутри,
она излучает тепло и искреннюю любовь к людям. Смотришь
на ее картины — не только на портреты, но и на другие
живописные работы, к примеру, из цикла «Сибирская Азия»,
в них прочитывается не просто интерес художника к
обычаям и культуре народов Сибири, но и чисто научный,
этнографический подход. Вы только посмотрите на обряды,
костюмы, украшения бурятских аборигенов — это действительно
экзотика, которую надо увидеть.

Все, кто знает эту невеликого росточка миниатюрную
женщину, единодушны во мнении: на своих плечах она
вынесла столько, сколько вряд ли под силу иному
дюжему молодцу. Одна эпопея с подготовкой и
изданием монографии «Художники Иркутска» чего стоит!
Только она да ее самые близкие друзья знают, каких
трудов, нечеловеческих усилий, нервов и слез стоило
выпустить в свет эту великолепную, емкую и нужную
книгу. Сколько препон, в том числе и
недоброжелательства, довелось преодолеть. Шутка
сказать — от времени создания книги, сдачи ее в
производство прошло около четырех лет! Когда в начале
90-х началась вакханалия с перестройкой, повальной
нищетой, дело застопорилось. Все бы ничего, да
посыпались опасливые упреки, дескать, в статьях о
художниках говорится об их партийной принадлежности,
членстве, о том, о сем, надо бы что-то убрать, а что-то
добавить…

И даже после выхода книги нашлись недовольные: как
так, великим и признанным места уделено ровно столько
же, сколько молодым и не особо знаменитым. Чего греха
таить, не умеют у нас от души порадоваться успеху
коллеги по творческому цеху, доброе слово лишний раз
сказать. Вы уж меня извините, добрейшая Татьяна
Григорьевна, так и слышу ваш голос: к чему такие
разговоры? Ведь все в прошлом. Может быть, вы и
правы, но из песни — в том числе и невеселой —
слова не выкинешь. К тому же я слышал, вы вынашиваете мечту
издать второй том монографии — вон сколько новых
имен и талантов!

Или, скажем, такой факт: за последние пять лет Ларева
провела более десяти персональных выставок, в том
числе зарубежных. Не всякому по плечу такое. Каких
нервных и физических затрат это требует, знают только
те бедолаги, кто на себе испытал нешуточные
выставочные баталии.

«…С детства я любила рисовать, сколько себя помню.
Рисовала прутиком по снегу, древесным угольком из
печки на полу и на стенах, обломком кирпича на
заборе. Но больше всего я любила рассматривать тени,
когда ранним утром мать растапливала печку, а по
потолку начинали плясать огненные блики». Так
начинается ее новая книга, которая, помимо
бесхитростного рассказа, вместит в себя графические и
живописные работы, посвященные детству, отрочеству,
юности. На юбилейной выставке в областном
художественном музее иркутяне могли увидеть серию
графических работ «Воспоминание о детстве» — вот она
катается верхом на веселой хрюшке, гонит телят в
стадо, на нескольких листах нарисованы зимние забавы.

«А еще я любила разгонять тучи и играть с облаками,
— продолжает Татьяна Ларева. — Иногда мне казалось,
что сверху за мной кто-то с интересом наблюдает,
кто-то очень добрый и любящий. Наверное, это были
ангелы…»

Рисунок «Ягодный промысел» сопровождается следующим
текстом: «Сбор грибов, ягод и орехов был не просто
заготовкой продуктов на зиму. Это были особые походы
и жизнь в тайге. Наиболее интересным был сбор
брусники. Чтобы подняться на нашу ягодную горку,
нужно было по бревну перебраться на противоположную
сторону стремительной горной речки. Почти каждый из
нас пережил «боевое крещение» или посвящение в
ягодники, когда, соскользнув с мокрого ствола сосны,
кубарем летел вниз в ледяную воду. Брусника — особая
ягода, сочная, крепкая, крупными гроздьями
устилающая зелень мха. До сих пор брусничный цвет — мой
самый любимый, именно не вишневый, не бордовый, а
звучный, сочный — брусничный…»

Хочется надеяться, что новую книгу Татьяны
Григорьевны — постучим по дереву — ждет счастливая
судьба, ведь нам всем так не хватает доброты и
искренности, простых земных радостей, с которыми
связаны наши воспоминания о детстве.

В начале января я в очередной раз заглянул в
выставочный зал художественного музея. Выставка
Ларевой не отпускала, какая-то сила вновь и вновь
влекла к себе. Почему? Ответ неожиданно для себя я
нашел в книге отзывов. «Эта живая искорка любви к
жизни согревает сердце и оставляет чувство
благодарности к художнику, чья кисть не приемлет
мрака и унынья». Лучше, пожалуй, не скажешь.