Сергея Львовича мы находим в политехе, где участники зимнего градостроительного университета увлечённо обсуждают, как будет выглядеть столица Приангарья в 2036 году.  Иркутск через поколения – тема нынешней сессии. «Доктор Разрушение» рассказывает, что для него это уже третья поездка в Иркутск. «Я питерский человек», – говорит он о себе. В настоящее время Сергей Сена большую часть времени проводит в Волгограде, где успевает руководить собственной фирмой «Научно-проектное объединение архитектуры, градостроительства и дизайна», отделением Российской ассоциации реставраторов по Южному федеральному округу, преподавать в Волгоградском архитектурно-строительном университете на кафедре градостроительства и много чего ещё. 

Мы подходим к остановке одновременно с автобусом, который должен довезти нас до Центрального рынка.

– Это тоже, кстати, интересный опыт, – замечает на ходу Сергей Сена. – Сейчас большую часть времени я провожу в Волгограде, жена с ребёнком живут в Элисте, квартира у меня в Питере, часто по работе бываю в Москве и Астрахани. Во всех городах в транспорте не только разная цена, но и разная система оплаты. 

Оказывается, Иркутск тоже не чужой город для нашего героя.

– В какой-то мере это моя малая родина, потому что здесь в 1924 году родилась моя мама, – говорит собеседник «СЭ». – С папой они успели сюда съездить, найти места, где она жила в предместье Рабочем на улице Писарева. Мама мне оставила замечательные схемки по своим детским воспоминаниям. Рабочее я уже представляю, Знаменское, где она жила позже, пока не очень.

– С чего началось ваше знакомство с Иркутском?

Иркутск должен найти язык и методы строительства в исторической среде, считает Сергей Сена

– Традиционно: наверное, все, кто приезжает впервые, идут по маршруту, который включает, естественно, музей декабристов. Думаю, убийство Жени Ячменёва (до 2008 года Евгений Ячменёв руководил музеем. – «СЭ») – одна из самых серьёзных потерь для города. Можно говорить о любом объекте культурного наследия как о недвижимости – здание статично, не мертво, конечно, но не так интересно, как если оно насыщается жизнью. К счастью, Ячменёв заложил такую традицию. Например, прекрасные концерты. Одна из удивительных вещей, которая потрясла, – рояль Марии Волконской. Я более или менее представляю себе, как строили пирамиду Хеопса, но не понимаю, как в Иркутск в условиях отсутствия железной и других дорог довезли этот рояль. Не по равнине, чай, тащили-то. 

– Какое ощущение у вас вызывает Иркутск как у архитектора-реставратора?

– Это, по счастью, достаточно крупный город, где сохранилась нелюбимая властями, бизнесом и даже горожанами уникальная деревянная застройка. Она ещё не доведена до состояния музеификации, как в других городах. Это огромный массив в неухоженном состоянии. Если его снести, город потеряет своеобразие. И ни власти, ни предприниматели, ни жители за относительно небольшим исключением, не могут понять, что можно совместить понятия «современное жильё» и «исторический облик города».  Едем по улице Гоголя, – глядя в окно на крыши в мягких снежных шапках, продолжает эксперт. – Не памятники, но это фоновая средовая застройка, которая создаёт очень интересный силуэт, если смотреть с правого берега Ангары.

– Про Иркутск часто говорят, что у него нет особой береговой линии, узнаваемого силуэта.

– Как нет? Фрагментарно есть хорошо читаемая береговая линия. Берег Ангары, тоненькая полоска Транссиба с железнодорожным вокзалом и деревянной застройкой в три-четыре улицы, – это уже тот кусочек, который нужно охранять хотя бы как структуру и силуэт. Пусть появляются современные здания, высотные, но – на заднем плане. 

В Иркутске есть образцы профессионального подхода к исторической архитектуре, выяснил «СЭ»

Мы иногда сделаем один дом и радуемся, а получается стиляга среди нищеты. Что, плохое здание Охта-центра, газоскрёб так называемый? Выдающееся сооружение, но ему не место там, где его хотели поставить. Чувство, что в Иркутске масса зданий стоит не на своём месте, удручает. Начиная от сталинского здания областной администрации и заканчивая, например, зданием Пенсионного фонда. 

Важный момент: историческая застройка Иркутска – не только деревяшки. Это и кирпичная архитектура, и кирпичные здания оштукатуренные, и роскошная улица Карла Маркса, совершенно столичная по своей затее. Я не говорю о том, в каком состоянии она сейчас находится. Говорят, мы спасём «наше всё», если сделаем её пешеходной. Ничего подобного. Во-первых, такая длинная пешеходная она не нужна, возникнет огромное количество проблем транспортного обслуживания. Дайте людям возможность ездить. Во многих европейских и американских городах городской транспорт – бесплатный, причём часто автобусы, или шаттлы (челноки), работают на электричестве или газе. Транспорт, который нам мешает в центре, – транзитный и индивидуальные автомобили. В центре безумное количество заведений, учреждений, организаций, которые абсолютно безболезненно можно перевести в другие места. 

– Создать нечто вроде даунтауна?

– Бизнес-структуры, как и различные ведомства, должны быть сконцентрированы не в центре. В американском понимании «даунтаун» – центр. Этот подход нам не годится, потому что такой район в любом американском городе ночью – страшное место. 

– Абсолютно пустое.

– Да. Нужно центр максимально насыщать учреждениями культуры и обслуживания. Кажется, у нас кафе на каждом шагу. Представьте себе: очень крупное событие в Иркутске, некий международный экономический форум, и нужно единовременно накормить тысячу человек. В Казани есть такое место, в Питере есть, в Москве. В Иркутске – нет. В Волгограде, кстати, тоже.  

Сергей Львович снова смотрит в окно, где среди деревяшек в потрёпанных кружевах строится здание из стекла и бетона. 

– Вот мы переехали через старый Ангарский мост и смотрим на современную архитектуру. Да, появляются интересные здания, но они не отсюда. Деревяшки здесь дoма, а это варяг. Это кто у нас, между прочим?

– Будущий отель «Мариотт».

– Сами по себе здания современные, много стекла, это модно. Не хочу пророчествовать, правда, я ещё не видел ни одного здания со стеклянными фасадами, которые бы благополучно пережили землетрясение в 8-9 баллов. 

Тем временем автобус сворачивает на улицу Ленина. 

– Вот мы въехали в исторический центр, и первое, что бросается в глаза, – абсолютная вакханалия вывесок, рекламы, что уважающий себя город, который говорит о том, что он город культурных, образованных людей, просто не имеет права себе позволить. И здесь не надо ждать каких-то федеральных законов, они уже есть. 

– Есть прецедент – одно здание освободили от рекламы, которая уродовала фасад.

– Это прецедент? Но тут должна ежедневно курсировать бригада на грузовиках, ребята в камуфляжной форме с автогенами, они должны ежедневно срезать по нескольку тонн несанкционированной рекламы. 

– Что делать с теми, кто размещает эту рекламу? 

– Кого-то убеждать, кого-то наказывать, обязательно поощрять положительные примеры. 

– Вы встречали в России город, где такой принцип работал бы?

– Он более-менее работает в Петербурге. Другое дело, что там применяется ещё мощнейший административный ресурс.

Сходим на остановке на улице Литвинова, и к визуальной вакханалии добавляется какофония аудиорекламы из разных магазинов.

– Куда мы сейчас двинемся и почему? – мне приходится почти кричать.

– Центром большинства российских городов всегда была рыночная площадь. Там можно было увидеть всё своеобразие региона и города. А мы сейчас убедимся, что этого своеобразия нет.

«Я уважаю брильянты», – орёт реклама в ответ.

– Есть местные промыслы, товары, что всегда были на рынках, – не обращая на неё внимания, продолжает Сена. – А что мы здесь видим? Причём это не специфика Иркутска, который относительно близок к Китаю. Мы видим китайские «народные промыслы» в большинстве российских городов. Среди деструктивных вещей, которые я предлагал на сессии, одно из первых действий – ликвидировать Центральный рынок в нынешнем виде. За исключением нескольких рядов, где можно купить копчёного омуля и кедровые орешки, больше ничего нет. Рынки в большин-стве европейских городов – объекты туристической привлекательности. Многие специализированы, классический пример – рыбный рынок в Хельсинки. С точки зрения градостроительства, учитывая, что улица Урицкого – пешеходная, правильно его снести, сделать нормальную подземную парковку. Наверху поставить торговые ряды в стилистике конца 19 – начала 20 века, где будут продавать свои товары только местные производители. Фактически сейчас рынок – «удар в челюсть» милому лицу старого Иркутска.  

Переходим на улицу Урицкого.

– Здесь сложилась своя ткань, свой организм, – продолжает наш гид. – Главная пешеходная улица, иркутский «Арбат», – хорошая, но я не вижу её архитектуры. Историческая ткань всегда имеет лакуны. Их надо уметь заполнять. По правой стороне видим здание, которое встроено в эту улицу. Размер его довольно правильный: оно не протяжённое, не особенно высокое. Но отделано материалом, который не соответствует типичным материалам этого места. Здесь должны быть кирпич и штукатурка, но никак не керамогранит на совершенно отвратительных, пусть даже покрашенных в его цвет кляммерах. Новострой не должен копировать историческую застройку, но должен с ней гармонировать. 

Сергей Львович поворачивается налево, в сторону Дома быта, и замечает скамейки: 

– Вот этот диванчик а-ля «сталинский» – с намёком на ретро и цифрами «350». А на следующий год, когда 351 год будет? Цифру ноль вырезаем и вставляем единичку?

– Получается, это памятник юбилею, – пытаюсь пошутить в защиту юбилейных скамеек.

– Разве юбилей – это событие? Событие – это основание города. Напишите тогда год основания, а не «350». Это была бы долгоиграющая тема. Или, чтобы отличить этот день рождения от следующих, ставьте здесь скамейку с цифрой «351», потом «352» и так далее. Это была бы городская шутка, её можно было бы разыграть в каком-нибудь парке. Каждый год ставить по скамейке – замечательно. Пройдёт время, и на них будут сидеть люди, которые родились в эти годы, будут там выцарапывать свои имена. 

– Ещё один новострой, – оглядывает здание нового магазина с колоннами архитектор. – Крупноват, тяжеловат, но видно – здесь были заданы некоторые параметры, которые архитектор смог соблюсти: высота, материал, цвет в какой-то мере. Но здание «недотянутое», потому что есть ещё понятие «уровень детализации фасада». Рядом – великолепный образец модерна, – с восхищением смотрит Сена на «Детский мир». – Замечательный пример: вывеска выполнена шрифтом, стилизованным под шрифт периода модерна, она точно располагается в филёнках, где ей и полагается быть. Даже маркизы, пусть пластиковые или виниловые, висят там, где они и были. Это здание являет собой образец правильного профессионального подхода к городской архитектуре.

Теперь представим себе, что в такой же стилистике были бы выполнены все фасады улицы Урицкого. Было бы совершенно другое дело, – заключает герой, когда мы подходим к концу улицы. 

– Отдельная история, что и как можно реконструировать, – продолжает гость. – Огромное искушение, особенно в центре, где дорогая земля, здание надстроить. Такие вещи происходили всегда. Берём здание 18-го века, в 19-м этажом надстраиваем, в конце 19-го – ещё двумя. 

– Это как раз то здание, которое освободили от вывесок, закрывавших его почти полностью.

– В принципе, это уже огромный шаг вперёд. Но там, за ним, торчит штука, мы видим от неё надпись «Бильярд». Где эта мера, сколько там можно построить? Я не настолько знаю Иркутск, чтобы сказать, что это место – классический вид. Но проводится такой анализ очень просто: берём десяток наборов открыток, которые выпускались в разные годы, и выбираем те виды, которые повторяются. Всегда восторг вызывает старинная открытка, в которой мы видим что-то узнаваемое. 

Иркутск мог бы быть одним из городов, который как раз бы показывал пример преемственности. С помощью своего сообщества и профессионалов от архитектуры и от охраны памятников он должен выработать язык и методы строительства в исторической среде.

– У Иркутска, по вашему мнению, ещё нет этого языка?

– Язык есть всегда, другое дело, что его носителей очень мало и их не слышно. Другие его ещё не выучили, не хотят или не знают о его существовании. А самое главное – не знают, что владение этим языком принесёт только плюсы. Политику – голоса избирателей, бизнесу – дополнительную прибыль, горожанам – чувство гордости за свой город. Я, на удивление, обнаружил достаточно много людей, которые стремятся уехать из Иркутска. Когда я первый раз сюда приехал, это были впечатления от зимнего Байкала, но подумал, что если где-то и жить, то в Сибири. Жить здесь. 

– Иркутск сравнивают по духу с Питером. Вы чувствуете эту схожесть?

– На Карла Маркса однозначно совершенно. Типология застройки питерская, пропорции улицы. Уютная, человечный масштаб. Как бы всё чуть-чуть поменьше, но питерское. 

Вот мы дошли до ещё одного образца безвкусия. Я и сам могу применить в своих проектах стекло. В том случае, если нет среды. Есть такой проект: стоит одно кирпичное здание, очень красивое, и оно обрамлено тёмным стеклом. Называю это реквиемом по царицынской архитектуре. Но нет причин устраивать траур по архитектуре иркутской! К счастью, вот это, – кивает на кинотеатр «Второй этаж» Сена, – вещи обратимые. Ужасные фасады, но можно всё это переделать по-человечески. 

Кажется, что Сергей Львович может продолжать говорить о городе бесконечно, но прогулка подошла к концу.

– Мы прошлись по историческому центру, – говорит на прощание архитектор. – Парадокс, но мы часто лучше охраняем дореволюционное наследие, чем наследие более позднего времени. Есть районы, которые построены в 50 – 60-е годы, мы их можем потерять, если уже не потеряли. О них нельзя забывать. 

Этому, кстати, был посвящён мой доклад на конференции в рамках зимнего градостроительного университета. Если современные архитекторы хотят признания своих работ в будущем, они должны с уважением относиться к произведениям прошлых эпох.