– Как получилось, что у вас такое необычное имя – не Наталья, а Наталия?

– Это у моих родителей нужно спросить, наверное, им так понравилось. Если бы я могла, то попросила бы меня назвать Татьяной, у меня маму так звали. Может, я бы сказала: «Назовите меня Елена», кто его знает. Но они так решили. И у меня потом были проблемы: при выписке разных документов писали «Наталья» через мягкий знак. В свидетельстве о рождении и в паспорте именно так было написано. Пришлось много документов переделывать.

– А фамилия вам помогала? Насколько комфортно вы себя с ней чувствуете?

– Я себя хорошо с ней чувствую! Мне моя фамилия очень нравится. Единственное, что портит – это Наташа Королёва, которая поёт про тюльпаны. Когда я выходила замуж, сказала, что свою фамилию менять не хочу, буду с ней жить в театре. И так и получилось. Мне кажется, она очень звучная, а когда букву «ё» не пишут, выходит «Королева» – это мне ещё больше нравится.

– А как будущий супруг отреагировал на ваше решение не менять фамилию?

– Совершенно спокойно. Хотя, когда мы много ездили по гастролям, при заселении в гостиницу с нас всегда требовали документ о том, что мы муж и жена и нам можно жить вместе. У всех в нашей семье совершенно разные фамилии, только у мужа и у внука совпадают. Потому что дочка вышла замуж, сменила фамилию, а я всегда была Королёва.

– Какие у вас отношения с Иркутском. Стал ли он для вас родным городом?

– Конечно, но я долго к нему привыкала. Я приехала сюда из Архангельска, с севера. Там мы тоже жили на огромной реке – Северной Двине, там было большое пароходство. Когда я приехала в Иркутск, он мне показался тихим и провинциальным со своими деревянными домами. В Архангельске тоже таких много было, но они были северными, простыми, там узоров никаких не делали. И палисадников цветущих не было. Если был участок выгорожен, то ничего, кроме крапивы, там не росло. Я любила Архангельск – за то, что можно было ходить за грибами, меня там научили за клюквой ходить по болоту.

И в театре здесь не сразу всё складывалось. Потому что труппа была укомплектована, и я первое время сидела без работы. Смотрела спектакли, они мне очень нравились. Мне казалось, что здесь, в Иркутске, такая хорошая труппа, что мне долго придётся сюда встраиваться. Так и получилось – встраивалась больше двух сезонов. Но потом я так полюбила Иркутск, настолько он стал мне родным! Я живу здесь уже 40 лет и ни на что его не променяю! Могу бесконечно гулять по его тихим улочкам и любоваться деревянными домами с резными наличниками. Очень люблю остров Юность, могу долго там сидеть и любоваться Ангарой. Особенно когда хорошая погода и река голубого цвета. Моя судьба уже навсегда связана с Иркутском.

– Чем вы любите заниматься в свободное время?

– Я вышиваю, это моё хобби уже лет 15. Вышивка меня успокаивает, я могу в это время думать о чём-то своём, сокровенном или по работе что-то обдумывать, например новые роли. У меня много вышивок, и я планирую устроить выставку в театре, чтобы мои коллеги и все работники театра посмотрели, чем я увлекаюсь.

Ещё одно хобби – это дача. Я ужасно люблю землю, больше всего мне нравится наблюдать за тем, как я бросила зёрнышко в землю, а из него выросла огромная морковина. Много цветов выращиваю.

– А где у вас дача?

– В очень красивом месте – на берегу Иркута, в Новой Шаманке. Мы там купили участок в 2005 году, долго всё там перестраивали, достраивали. Теперь у нас большой, красивый дом, мы очень любим туда ездить. Участок граничит с лесом, на нём растут сосны и кедр.

– Ваше самое любимое время года?

– Я родилась весной, поэтому очень люблю позднюю весну: когда уже сходит грязь, когда начинают распускаться почки на деревьях, уже тепло. Можно снять зимнюю одежду, надеть что-то красивое и просто пойти на улицу. Можно сколько угодно гулять и не замёрзнуть. Конечно, я люблю лето и тепло.

– Насколько вам было легко адаптироваться в Сибири?

– После Архангельска здешние морозы мне были не страшны. Там была 20-процентная нехватка кислорода, и даже небольшой мороз казался ледяным. Сейчас, конечно, климат поменялся. Помню, мы жили недалеко от театра, я была занята в новогодних сказках, выходила из дома и по пути до театра заходила буквально через каждые 100 метров греться в три магазина. Так было холодно!

В Иркутске очень много солнца, снег блестит и хрустит под ногами, а когда куржак на деревьях – это потрясающе красиво! Я люблю Иркутск за эту красоту, и мне нравятся люди, которые здесь живут. Они душевные и открытые. В Архангельске жители более замкнутые, неразговорчивые, наверное, из-за климата. Здесь тоже такое бывает зимой – ни одного улыбающегося лица. Моя подруга сказала, что это потому, что все сохраняют энергию. Конечно, итальянцы будут улыбаться, размахивать руками, там тепло, что же им не радоваться?!

– У вас очень модный костюм (на интервью Наталия Васильевна была во флисовом костюме нежно-бежевого цвета. – Прим. авт.), наверное, ваша мама была модницей.

– Угадали. Я родилась в 1948 году, это третий год после окончания войны, одевались очень бедно, наша семья не была исключением. Что-то достать, купить было очень сложно. Мама шила и очень любила наряжаться, у неё были шляпки, красивые сумочки и крепдешиновое платье. Мне в детстве очень хотелось наряжаться во всё это. Один раз, мне было лет пять, я надела её шляпку и побежала с первого этажа, где мы жили, на второй – показать соседскому мальчишке, с которым мы вместе росли, эту шляпку. Я показала и стала спускаться вниз, а между площадками стояли несколько парней, я подумала, что буду спускаться по лестнице, а парни будут на меня смотреть. Я прошла мимо них и подумала: «А теперь они сзади увидят мою шляпку». Вдруг я споткнулась, кубарем полетела с лестницы, заплакала, потому что мне больно, а шляпка улетела. Демонстрация шляпки закончилась слезами, а мама сказала: «Так тебе и надо! Не воображай!»

У меня сохранились фотографии, там мама с папой на демонстрации, на ней пальто с плечиками, шляпка, на ногах боты, которые надевали на туфли. Раньше в зрительный зал театра никто не заходил в уличной обуви, обязательно надо было иметь сменную обувь. Выход в театр всегда был праздником, особенно для женщин: они надевали красивое платье, украшения, делали причёску. Так выбирались из послевоенной бедности.

– Театр – тоже отчасти возможность примерить наряды.

– Безусловно. У меня был очень красивый спектакль – комедия «Я тебя не знаю больше, милый». Для него мне сшили сногсшибательные костюмы – с выдумкой, необычные, в пол. Помню, был облегающий брючный костюм, который я надевала с высокими сапогами. Теперь у меня много спектаклей типа «Прощания с Матёрой», «Последнего срока», «Земли Эльзы», где я одета в простую деревенскую одежду. И только в конце спектакля «Земля Эльзы» моя героиня одета в розовое свадебное платье, о котором мечтала всю жизнь: «Пусть у меня будут розовое свадебное платье, розовая сумка, розовые туфли».

– А вы о чём мечтали, что у вас сбылось?

– Я интуитивно чувствовала, что буду заметной артисткой. Я не думала, что буду знаменитой, я об этом не мечтала. Многие, с кем я училась ещё в Свердловске, уехали в Москву, Санкт-Петербург. Но я ехать не решалась в силу того, что наша семья жила бедно, сложно, я знала, что помогать мне не будут. Поэтому я долго работала в Свердловске. Всё сложилось: и ролей было много, и рецензий о моих работах. Конечно, не каждый спектакль и роль бывают удачей – по разным причинам. Были годы, когда играли только на производственную тему, это была идеологическая установка, классики и зарубежных пьес ставили мало.

Я не думала, что буду примой, хотя меня так иногда называют. Недавно у нас в театре был критик из другого города, который так и сказал: «Да это прима!» Но я знала, что всё равно состоюсь как актриса, несмотря на все сложности в биографии и в жизни. Верила в себя, никогда не унывала и не отступала, всегда шла своей дорогой. Мне нравится играть роли хороших женщин, но не очень счастливых, с трудной судьбой. Наверное, потому что это отчасти можно и про меня сказать.

У нас же всё, вся жизнь – для зрителя. Вся наша работа посвящается людям, которые приходят в театр. Я всегда слышу и чувствую зрительный зал, всегда с ним на одной волне. Мы были на гастролях в Саратове, и одна актриса после «Прощания с Матёрой» сказала, что даже не знала, что в театре может быть такая мизансцена – артистка сидит на табуретке, что-то говорит, а весь зал прикован к ней, все её слушают. И не просто слушают, а сопереживают, живут вместе с ней, испытывают эмоции. Я к этому и стремилась. Это счастье, когда зритель понимает тебя, когда он тебя любит.

Звание народного артиста поэтому так и называется, что ты с народом, с людьми. Можешь с ними иметь контакт, выйти на эту трибуну и делиться с ними чем-то сокровенным. В каждую роль я вкладываю что-то своё: частицу своей души, своего мировоззрения. Люди понимают меня и живут вместе со мной эти 2-3 часа. Я даже для школьников играть люблю, хотя они часто считаются сложной аудиторией.

Помню, мы играли «Женитьбу», ещё ту, первую, я была Агафьей Тихоновной, а Виталий Константинович Венгер был Подколёсиным. Школьники шумели, мальчишки щипали девчонок, бросались бумажками. Но мне нравилось их завоёвывать. Я подумала: «Что же вы шумите, мы сейчас будем так работать, что вы затихнете все!» И, действительно, мы добивались такого результата, они начинали слушать и смотреть. Было начало 1990-х годов, время было беспредельное, тёмное, голодное. Я подумала: «Как хорошо, что они не в подворотне где-нибудь болтаются. А вот здесь сидят, в театре!»

– В жизни вам приходилось примерять на себя другие роли? Может, для того, чтобы кого-то выручить?

– Я не люблю игры в жизни и не люблю, когда актёры начинают играть в жизни. На работе я артист, а тут я просто человек. Я смолоду верила, что театр – это храм. Так это во мне и живёт до сих пор.

Был смешной эпизод в моей жизни, я училась в театральном училище и в вечерней школе, а ехать туда было далеко, на другой конец города. Было 9 часов вечера, я ехала в трамвае, как вдруг зашёл контролёр, а у меня не было билета и денег на него не было. Я сидела сзади, контролёр сначала был в передней части салона, а когда он подошёл ко мне, я встала, помахала рукой и громко сказала: «Коля, у тебя билеты?» Прошла вперёд и вышла из трамвая, сердце бешено колотилось.

– В конце прошло года стало известно о том, что вас награждают «Золотой маской» – «За выдающийся вклад в развитие театрального искусства». Насколько это было для вас неожиданно?

– Я не знала ничего об этом и вообще даже не думала. В театр о награждении сообщили в ночь на 12 декабря, когда в России отмечают День Конституции, и ночью мне на телефон стали поступать поздравления: «Ура!», «Поздравляю!», «Ура!». Думаю, неужели с Днём Конституции меня так горячо поздравляют?! Мне и до этого не спалось, а тут я вообще не смогла уснуть. А потом, через пару часов, мне прислали всё сообщение со списком награждённых, где была и моя фамилия.

Я так испугалась. Думаю: «Мне? За что? Почему? «Золотая маска» – это самая высокая награда в нашем театральном деле». Мне стало неудобно перед людьми, перед коллегами. Потом я пришла в театр, стесняясь, а все меня всё поздравляли. Потом начались звонки: «Наталия Васильевна! Наконец-то! Вы заслужили эту награду!» Только потом я успокоилась: если люди так относятся, может, действительно я её заслужила. Когда меня хвалят или отмечают, мне становится неудобно – почему меня? Театр – дело коллективное, тут ничего один не сделаешь.

Конечно, это большое счастье – в конце творческого пути получить «Золотую маску». Значит, всё было не зря. У нас очень большая страна – от Камчатки до Мурманска столько театров, в провинции очень много талантливых артистов, но замечают в основном Москву, Санкт-Петербург, а тут вдруг Иркутск, который так далеко от столицы.

Мне кажется, и для театра это тоже важно. «Золотая маска» была у Виталия Константиновича Венгера, но он был корифеем, действительно народным артистом, любимым в городе. Теперь она есть и у меня.