Она занимается высокоуглеродистыми флюидными системами, являющимися источниками
вещества, характерного для зон глубинных разломов. Юлия прослеживает, какие
породы, какие элементы поступают из нижних слоев земной коры и мантии и какое
отражение это находит на земной поверхности. Основной интерес направлен на
изучение пород с высоким содержанием элементарного углерода. Как известно,
именно углерод при таких процессах несет наибольшую геохимическую нагрузку.
Поднимаясь из мантии земли, обогащенный углеродом флюид несет с собой широкий
спектр элементов, которые при определенных условиях могут формироваться в
месторождения, в том числе — благородных и редких металлов. С углеродом в зонах
глубинных разломов может быть связано и зарождение алмазов, во всяком случае,
Юлия пытается это выяснить. Ведь сейчас уже известно, что кимберлитовый тип
происхождения алмазов далеко не единственный. И вполне возможно, что именно в
таких разломных зонах с углеродом могут образовываться алмазы. Это пока еще
только гипотеза, хотя и очень привлекательная. Ответить на вопрос, насколько она
правомерна, позволят детальные исследования.

— Лаборатория петрологии, геохимии и рудогенеза, в которой я работаю, уже много
лет занимается изучением пород в зонах глубинных разломов, — поясняет Юля
Данилова. — Руководит этой лабораторией и моей темой академик Феликс Летников. А
мы, его ученики, эту тему детализируем, расширяем, углубляем, выходим на более
«узкие», свои вопросы. У меня и кандидатская была по этому же направлению. А
сейчас исследования углубились, и тема звучит уже несколько по-новому.

— И в этой теме вы, можно сказать, первопроходец?

— Есть, конечно, работы других исследователей, на которые мы опираемся, —
сегодня нельзя сделать какой-то фундаментальный вывод в одиночку. Но и мы вносим
в общее дело свой вклад. В нашем регионе этой проблемой занимается наша
лаборатория, и именно нами, под руководством Феликса Артемьевича, были
обнаружены благородные металлы в наших объектах. Я считаю эту тему очень
перспективной.

— Как вы пришли к ней?

— Когда в 1993 году начала работать в институте после окончания геологического
факультета Иркутского госуниверситета, особых идей у меня не было. Вначале
отбирала материал интуитивно, а потом вдруг стало интересно. С тех пор тему и
продолжаю. Надо сказать, что пришла я в науку в очень тяжелые времена, когда в
институте шло сокращение, многие сотрудники искали другую работу с более
приличной зарплатой. Честно сказать, и у меня были некоторые сомнения. И я очень
благодарна Феликсу Артемьевичу, что все эти годы он и поддерживал, и вдохновлял.
Еще со студенческой скамьи увлек своим предметом.

— Материал, на котором вы основываете свои выводы, только теоретический?

— Разумеется, нет. Я работаю на том материале, который добываю в экспедициях, в
которых бываю каждый год.

— Что можете сказать о современном состоянии науки и положении молодежи в ней?

— В 60-х наука процветала и общество поддерживало ее. И все делали вместе. А
сейчас так повернулось, что каждый сам за себя. Мы работаем хоть и в одном
коллективе, но если сам не проявишь инициативу, будешь на мизерной зарплате
сидеть. Пока есть программы, проекты, надо пытаться в них вписаться. Не все
чувствуют в себе достаточно сил, кто-то слишком занят, кто-то в отъезде. Многие
просто не успевают из-за занятости в конкурсах участвовать. У меня такая позиция
— надо добиваться грантов, но силы рассчитывать так, чтобы достойно выполнить
работу, отчитываться за полученные средства. В науке сегодня можно работать,
хотя многое в ней изменилось.

— Президентский грант — это, очевидно, признание весомости ваших выводов? Легко
ли получить такой грант?

— Это грант на научные исследования. Сейчас довольно активно поддерживают
молодых ученых, действуют самые различные программы, конкурсы. И есть
возможность заработать и на научные исследования, и немного на жизнь. Грант 150
тысяч рублей, большая часть из этих денег пойдет на научные исследования, оплату
различных заказов — сейчас ведь за все приходится платить.

Изначально это должна быть инициатива научного сотрудника. Любой молодой ученый
может получить такой грант. Необходимо следить за информацией о конкурсах,
вовремя подготавливать документы, добиваться. Словом, «стучитесь, и вам
откроют». Если просто сидеть, даже если ты гений, ничто само не свалится. В
принципе такие проекты под силу многим.

— Не совсем с Юлей согласен, — возражает руководитель ее темы академик Феликс
Летников. — Такой грант может получить далеко не каждый. Ребята, удостоившиеся
его, выдержали очень большой конкурс. И хотя я был председателем конкурсной
комиссии, влиять на ее решение не мог, поскольку в это время в Иркутске проводил
международную конференцию и не смог поехать в Москву. При рассмотрении работ
действует такая система: все проекты зашифрованы, и каждый рассматривают по три
эксперта. Затем 17 членов экспертного совета — ведущие ученые со всей России —
обсуждают кандидатуры и принимают решение. Отсев очень большой. Члены комиссии
учитывают, сколько у претендента на грант опубликованных работ, в каких
журналах, какие его доклады и где прозвучали, оценивают новизну тематики его
работы.

У Юлии тема оригинальная, новая, как у нас говорят, «нетоптанная». От мантии
Земли из больших глубин прорывается установленная высокоуглеродистая флюидная
система, и с этим связана необычная минералогия, геохимия. Это, может быть, путь
к пониманию формирования новых месторождений. Юля с ее дотошностью,
аккуратностью сумела собрать большой материал, причем именно в поле.
Публиковалась в солидных журналах, участвовала в научных конференциях. У нее уже
есть грант РФФИ, грант Фонда содействия отечественной науке.

В чем новизна ее темы? Это исследование нового типа проявления глубинной
дегазации Земли. Если всюду у нас участвуют вода и углекислота, создавая жилы с
вольфрамом, с другими минералами, то здесь сухие, безводные, восстановленные
флюиды. Могут ли они иметь отношение к формированию алмазов? К классическим
кимберлитовым месторождениям — нет. Но в свое время геологи, мои друзья, выявили
единственное в мире месторождение мелкодисперсных алмазов, получив за это
Государственную премию. Там установлено, что действительно высокоуглеродистые
восстановленные сухие флюиды, поднимаясь по зонам глубинных разломов, в силу
разных физических и химических процессов могут осаждать в породе алмазную пыль.
В таких местах встречаются алмазы малой размерностью — от 10-20 микрон до
максимум 200. А в основном была пыль, которая пропитывает породу. Углерод обычно
на 99,9% садится в виде графита.

Это, конечно, дискуссионный вопрос, не все мои коллеги разделяют эту точку
зрения. Наши попытки найти алмазы в таких зонах пока ни к чему не привели. И
Юлия Данилова, и другие мои сотрудники изучали такие объекты. Есть интересные
разломы в Приольхонье, на островах Байкала, в горном массиве в Бурятии. Там все
пропитано графитом, но алмазов, к сожалению, нет. Вообще, найти алмаз в таких
условиях очень непросто — нужно, чтобы было сочетание очень многих факторов, при
которых он не только образуется, но и сохраняется. При высокой температуре и
определенном давлении он легко переходит в графит. Но в таких высокоуглеродистых
флюидах полно других минералов, причем в самородном виде. И это очень интересно,
по существу, это новая минералогия.

Если сравнить нас и нынешних молодых ученых, то, пожалуй, коэффициент
увлеченности у нас был выше. Днем занимались своими делами, а вечерами спорили,
читали, делились впечатлениями, образовывали некие клубы, в которые принимали
далеко не всех. А главное — наше поколение в отличие от сегодняшнего было
востребовано. Сейчас каждый бьется в одиночку. Поэтому приходится все время
поддерживать. Но что-то в них есть, совсем другое, но есть. За всю жизнь
воспитал 28 кандидатов наук, из них почти половина были моими студентами.
Напутствуя их, всегда говорил: «Для ученого очень важны одержимость и мотивация,
а, главное, всегда помните, что вы продолжение наше и должны двигаться только
вперед, и только по восходящей».

На снимке: Юлия Данилова