Насколько я знаю, коллективу пришлось пройти немало мытарств. Например, семейным врачам нужно много учиться. А кафедры семейной медицины в то время, когда была создана и начала работать поликлиника, в Иркутске не существовало. Поэтому учились где только могли: на кафедрах терапии, педиатрии, на рабочем месте у других специалистов, в стационарах и так далее. Первый поток врачей с горем пополам обучили. Их, кстати, было достаточно много. Но к 2001 году у них закончился сертификат. Нет сертификата — нет категории. К тому времени работать в семейном отделении остались лишь шесть человек. Остальные не выдержали и ушли в смежные специальности. Их можно понять: работа тяжёлая, плюс постоянная учёба, определённости нет, зар-плата — как у всех врачей. Вопрос о сохранении семейной медицины в Иркутске встал ребром.

От идеи семейной медицины в Иркутске не отказались. Оставшихся врачей отправили учиться в Санкт-Петербург, Челябинск, Томск. В этом же году была введена стимулирующая надбавка 100% за интенсивность. (Сейчас семейный врач получает 50% надбавки за интенсивность). Тогда в базовой поликлинике работало 5 семейных участков. Вскоре открылась кафедра семейной медицины в Иркутском ГИДУВе и стало проще. Из пяти участков стало семь, потом восемь. Теперь их 13, правда, планируются сокращения, но уже по иной причине — к поликлинике прикреплено мало населения. Это краткий экскурс в историю. Но вообще главное не это. Вопрос в другом: что даёт нам, пациентам, семейная медицина, лучше она или не лучше традиционной системы.

— О преимуществах этой системы думали люди высокопоставленные, — отвечает мне Лариса Лунёва. — Наверное, были основания, когда издали приказ о создании поликлиники семейного типа. Я могу говорить, основываясь на четырёхлетнем опыте работы моего отделения. И я полагаю, что преимущества для пациентов от семейной медицины очевидны. Здесь работают специалисты более грамотные, если сравнивать с общей массой врачей. Просто наши врачи проходили дополнительное обучение. Например, циклы психиатрии. По статистике, 30% пациентов, обращающихся за помощью к терапевту, страдают депрессией или соматофорной дисфункцией центральной нервной системы. И вообще, более частое обучение по тем же терапевтическим циклам позволяет врачам лучше владеть современными технологиями.

Наши пациенты имеют возможность пролечиться у одного врача всей семьёй. Ведь какая сверхзадача у педиатра? Довести пациента живым и здоровым до 18 лет. Всё, педиатра дальше не интересует, как пациент будет жить. Может, у него в 30 лет возникнет хроническая почечная недостаточность, оттого что в детстве он получил большую дозу антибиотиков или жаропонижающих средств. Это вопрос рационального использования лекарств. Когда педиатр лечит ОРЗ, приходится снижать температуру. Но каким способом это делается? Очень часто жаропонижающие препараты выписываются необоснованно, когда их можно и избежать. А потом всё это сказывается, например, на функции почечных клубочков. То же и с антибиотиками. Понятно, что когда нужно их назначать, тогда нужно, ничего не сделаешь. Но я сама, как педиатр, знаю, что иногда хочется подстраховаться. А вдруг я не назначу и ребёнку станет хуже? Я за это несу ответственность. А если назначу, ребёнок выздоровеет, и никто меня ни в чём не упрекнёт. В 18 лет человек будет здоров, он уйдёт к терапевту. Правда, всё может аукнуться лет в 30-40. Но педиатра это уже не очень интересует.

Или возьмём заболевание, лидирующее по смертности у взрослого населения. Это атеросклероз. Первые бляшки появляются в 10 лет. Что интересует в этом смысле педиатра? Экстремальные ситуации, например, развитие у ребёнка ожирения. А семейный врач видит всю семью и знает, что папа у ребёнка в 40 лет заболел ишемической болезнью, ребёнок склонен к повышенному весу, семья не соблюдает диету. И семейный врач, видя это, скажет маме: вашему ребёнку может угрожать развитие ишемической болезни сердца. Если хотите, чтобы он жил долго и счастливо, ограничьте его в потреблении жиров, легко усваиваемых углеводов, повысьте физические нагрузки. Научите его здоровому образу жизни. Педиатр тоже говорит об этом, но он не настолько заинтересован, чтобы его рекомендации соблюдались. Ведь в 18 лет ребёнок ещё будет здоров. А дальше за него будет отвечать терапевт.

— Извините, но то, что вы говорите, просто аморально…

— Это не аморально. Это нормально. Может, вы меня не так поняли. Врач-педиатр лечит согласно протоколам, он ничего не нарушает. Ведь не назначить препарат — значит лишний раз не страховаться. Многие боятся ответственности. Но если у семейного врача есть стимул взять на себя ответственность, дать ребёнку возможность выйти без антибиотиков, то у педиатра такого стимула нет. Вот что я имею в виду.

— А почему у вас одна очередь и для взрослых, и для детей? Раньше детей принимали педиатры в отдельном крыле. Теперь все сидят в общем коридоре. Нет разграничения приёма даже по времени, например, 2 часа — дети, потом — взрослые.

— А вы знаете, что в детском коллективе у ребёнка больше шансов заразиться ОРВИ, чем во взрослом? Бабушки, которые сидят у нас в очереди, обычно не заразны. Если они приходят с простудой, то она, как правило, вызвана снижением иммунитета и условно-патогенной флорой. С ОРВИ они лежат в постели и вызывают врача на дом. Вот когда у педиатра стоит толпа, где один кашляет, другой чихает, ребёнок соберёт гораздо больше инфекции, чем во взрослой очереди. Более того, взрослая очередь пропустит маму с малышом, а вот к педиатру вас никто не пропустит, потому что там все такие, у всех дети плачут. Когда мы начинали, были жалобы на то, что нет чисто детских приёмов. Сейчас таких жалоб вообще нет.

Раньше, когда работали три отделения — семейное, терапевтическое и педиатрическое, — люди часто приходили и просили перевести их именно к семейному врачу. Между прочим, у нас в районе на 15-20% меньше вызовов «скорой помощи», чем в среднем по городу. А если сравнивать показатели семейного и терапевтического отделения по острым состояниям, то в семейном их меньше на 10-15%. И на 40% меньше хронических состояний.

Когда я приводила на приём своего ребёнка, у нас были жалобы на повышение температуры. Это повторялось неоднократно, с недельным интервалом. Вечером температура, утром всё проходило само собой. Никаких симптомов простуды. Врач осмотрела горло и констатировала — красное, отсюда и температура. Нужно полоскать. Назначила общий анализ мочи и крови. А мазок из зева? Ведь возбудители бывают разные и чувствительны к разным препаратам. Тем более у меня самой хронический тонзиллит. Насколько я понимаю, ребёнок может оказаться в группе риска по этому заболеванию. Значит, нужно обратить на него внимание с самого начала.

Но нашего семейного врача моя патология не заинтересовала. О действиях доктора я не имею права судить. Ведь я не специалист, а всего лишь сумасшедшая мамаша. Зато у меня есть право выбора, хотя за него и нужно платить. Но лучше я заплачу деньгами, чем здоровьем ребёнка. Словом, меня этот осмотр не удовлетворил, я потащила дочь к платному специалисту. И считаю, что была права. В горле действительно нашли инфекцию, подобрали препараты, к которым микроб оказался чувствительным, назначили курс лечения. По-моему, лучше так, чем ждать обострения и потом действительно лечиться антибиотиками. Кстати, ребёнку заодно вытащили пробку из уха.

Все эти не очень интересные подробности личного характера я рассказываю лишь в качестве иллюстрации. Семейный врач может провести первичный осмотр как лор. «Ну почему же моего ребёнка не осмотрели? Ведь пробку увидеть — не нужно глубоких познаний?» — спрашиваю я Ларису Лунёву.

— А у вас какой участок? Ах, второй! А вы знаете, что чемоданчик семейного врача стоит тысячу долларов? У нас их всего три. Как раз в вашем кабинете «чемоданчика» нет. На четырёх участках у нас работают новые врачи. На вашем участке тоже. Мы брали всех, кто приходил. Выбора нет, к нам специалисты в очередь не выстраиваются.

Ничего сказать о вашем докторе не могу, поскольку она работает два месяца. Учёбу ещё не проходила, зарекомендовать себя не успела. Кстати, зарплата у неё знаете какая? Меньше трёх тысяч. Она только из института пришла, нет ни категории, ни «участковости». И вообще, мы отдельно разбираемся с каждой конкретной жалобой. (Да как разбираться-то в нашем случае, если карточка потеряна, поставленный диагноз нигде не зафиксирован, лечение тоже не описано. Нет бумаги — нет и предмета для разбирательства). Вот приходите к нам после реформы, когда зарплату увеличат, посмотрим, как будут лечить.

Вам просто не повезло. Да вы спросите пациентов наших врачей из первой волны. Одна из докторов у нас уходила, а потом вернулась. Ведь она первое время плакала, так её пациенты встречали.

Да я верю, чего уж спрашивать. Есть в наших поликлиниках хорошие врачи. Я тоже одного знаю. В поликлинике 4 в Первомайском, где дочь наблюдалась до года, была у нас чудная врач-педиатр Елена Павлуцкая. И никогда она меня своей зарплатой не попрекала. Не я же, в самом деле, устанавливаю эту зарплату. И никогда лишние препараты не назначала. Наоборот, советовала как можно меньше давать. Помню, мне уже страшно было, а она всё пыталась ребёнка без антибиотиков защитить. И ходила к нам домой каждый день; и всё про дочку помнила.

А здесь мне просто не повезло. Бывает. Только я не хочу играть в лотерею, где ставка — здоровье моего ребёнка. И о чём, интересно, думают «люди высокопоставленные», когда спускают приказы об организации семейных отделений, а финансирования не дают? Это ли не дискредитация самой идеи семейной медицины прямо на корню? А ведь в теории так красиво звучит.

За один полис страховая компания платит поликлинике 50 рублей. Государство, прямо скажем, недорого оценивает наше здоровье. Врачи не виноваты, что у них нет оборудования, я не виновата, а меньше всех виноваты маленькие пациенты. Кстати, карточку нашу так и не нашли. Когда я пожаловалась соседке, она сделала круглые глаза: «Да ты что, не знаешь, что ли? Все хранят карточки дома, в больнице они всегда теряются…» Я, к счастью, ещё много чего не знаю. И знать не хочу. Так что пойду я лучше к платному врачу. Только что делать тем, кто не может себе позволить платного врача?

P.S. Беседа состоялась в декабре 2005 г.

Фото Николая БРИЛЯ