"Я
хороший, мир хороший"

Элла КЛИМОВА,
"Восточно-Сибирская правда"

Никакое это
не заклинание, тем более не детская
считалка. Если угодно, это формула
счастья. Но поскольку само его
понятие всегда абстрактно, коль не
несет в себе конкретный опыт
чьей-то удавшейся жизни, я
предпочту другое определение. Итак,
"Я хороший, мир хороший" — это
словесное определение полной
гармонии между человеком и
обществом. Только что на классной
доске четким учительским почерком
обозначена эта хрустальная мечта, а
ниже под ней, по степени
приближения к земным реалиям, более
понятное и уже опробованное на себе
— " Я хороший, а мир плохой",
"Я плохой, но мир хороший".
Наконец, самое грозное и темное —
"Я плохой, однако и мир под стать
мне".

Кто-то из
ребят роняет как бы между прочим,
как бы случайно вслух:

— При таком
раскладе проще вообще умереть, и
дело с концом…

… Идет урок
педагогики в Иркутском
педагогическом колледже N2.
Постигается тема социальной
адаптации личности. И
рассматриваются, как вы догадались,
четыре классических варианта, под
три из которых вполне можно
"подогнать" любую судьбу. Тебе
будет сложно, если возомнишь себя
Наполеоном, а окружающих —
людишками. Тебе будет худо, если
почувствуешь себя букашкой среди
великанов. Но жизнь отнимет у тебя
последний шанс, если ни в себе, ни в
мельтешащей круговерти не сможешь
уловить ничего светлого.

Хотя почему я
пишу об этом в будущем времени? Да,
конечно, сейчас идет обыкновенный
урок по профильному предмету.
Только вот ребята, размышляющие о
кознях судьбы, несколько иные.
Потому что в свои шестнадцать или
семнадцать лет они уже успели
испытать на себе всю мерзость и
жестокость взрослого окружения. И
за те полтора года, что учатся
здесь, они еще не оттаяли, они
только оживают, научаясь различать
иные, кроме черного, цвета. Впрочем,
внутреннее прозрение никогда не
укладывается в расписание школьных
уроков. Даже счастливчики,
получившие в подарок более или
менее нормальных родителей, все
равно вступают в рисковую зону,
очерченную отрочеством. Так что же
говорить о них, потерявших семью,
лишенных домашних стен и пришедших
в этот класс, на второй курс
колледжа, из детского дома,
реабилитационного центра или из
социального приюта? Для них урок по
теме социальной адаптации не
закончится ни со звонком на
перемену, ни с экзаменом, ни даже с
дипломом, где в графе специальность
будет стоять: "социальный
работник". Урок этот будет
продлен во времени, равном всей их
сознательной жизни. Потому что еще
вчера они ощущали себя такими же
незащищенными, чуть ли не
отверженными, как и те, с кем
столкнет их профессия завтра. Им
предстоит нести двойную нагрузку:
по долгу службы помогая другим,
постоянно помогать и самим себе,
доказывая, что привой добра,
осуществленный на пороге юности,
сильнее прививки зла, полученной в
детстве.

Такой вот
эксперимент впервые в России
полтора года назад начался в
Иркутском педагогическом колледже
N2. Вообще-то слово
"эксперимент" холодное. От
него несет лабораторной
стерильностью, мало пригодной,
когда речь заходит о работе не
просто с живой, а с одушевленной
материей — сознанием, интеллектом,
чувствами ребенка, травмированного
жизнью. Надежда Георгиевна
Тарабрина, директор, в статье,
опубликованной профессиональным
журналом, выразилась несколько
иначе, написав о том, что "основной
целью проекта является содействие
реабилитации, социализации
детей-сирот и детей, лишенных
родительского попечения, в новых
условиях, в процессе получения
профессионального педагогического
образования. Вместе с тем важным
явится изучение опыта и создание
широкой практики подготовки
специалистов из социально
незащищенных подростков в условиях
педагогического учреждения
среднего уровня".

Сделаем
скидку на стиль, диктуемый научным
изданием. Фактически о том же самом
сказала мне Надежда Георгиевна в
переменку между уроками:

— Первый наш
набор таких ребятишек, нынешних
второкурсников, составил 33
человека, в прошлом году мы приняли
32 подростка, вы их сейчас на уроке
математики увидите. Спросите,
почему 33 или 32, а не тридцать
человек, как того требуют
педагогические каноны? Я вам
отвечу: мы набрали из детских домов
и приютов тех, кто хотел быть у нас,
мы никому не отказали. И не откажем
в будущем. Потому что в этом наша
позиция — НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ
ОТТОРГАЕМЫХ И ОТТОРГНУТЫХ ДЕТЕЙ…

… Которых,
однако, становится все больше, так
что сегодня неясно, когда эта
национальная трагедия, достигнув
наконец кульминации, станет
постепенно угасать. Одно лишь
понятно: начавшийся впервые в
России поиск учителей, называющих и
чувствующих себя
педагогами-реабилитаторами, остро
востребован жестким временем.
Наступит час, когда можно будет
изучать, анализировать добытый
опыт, досадовать на его промахи и
дивиться обретениям. Это — впереди.
Но даже пройденный короткий, длиной
всего в полтора года, путь проявил
нечто принципиально важное. Да,
конечно, в этом колледже давние
традиции, диктующие личностно
ориентированную модель обучения и
воспитания каждого ребенка. Они
были заложены еще прежним
директором, заслуженным учителем
России Любовью Ивановной
Колесниковой, и соблюдаются
неизменно, хотя ее уже нет в живых.
Но ведь ничего не смогло бы
произойти на этом небольшом
"гуманистическом
пространстве", не будь
изначальной надежной поддержки
"сверху". Собственно, даже не
поддержки, а первотолчка, импульса,
сигнала, поданного двумя
областными департаментами: главным
управлением общего и
профессионального образования и
управлением социальной защиты
населения. Сухим языком документа
можно говорить о
"многоканальности
финансирования" — о средствах,
поступающих из двух источников и
предназначенных этим ребятам. Но
прежде чем из двух слагаемых
получилась некая денежная сумма,
нужно было, чтобы совпали мысли и
планы двух руководителей
областного масштаба — Леонида
Аполлоновича Выговского и
Владимира Анатольевича Родионова.
Я все допытывалась у Надежды
Георгиевны Тарабриной: ну как все
начиналось? Было какое-то
обозначенное протоколом совещание,
какой-то исходный день и час,
какая-то официальная точка отсчета?
Она же продпочитала рассказывать о
том, что ей казалось и кажется
важнее: каких ребят из детских
домов, относящихся к системе
образования, и из социальных
приютов принял колледж. Совсем не
отличников — отметки вообще роли не
играли. И далеко не самых послушных
и покладистых — то были дети очень
сложные. Настрадавшиеся, но не
ожесточившиеся и сохранившие
способность к состраданию. Этот
проблеск в их душах и оказался
самым главным "проходным
баллом" в будущее. Причем в
будущее, заранее строго не
оговоренное ни Леонидом Выговским,
ни Владимиром Родионовым, ни
Надеждой Тарабриной и ее коллегами.
Сейчас объясню. Разумеется, ребят
готовят к профессиям социальных
работников — педагогов. На старших
курсах колледжа им будет читаться
пенсионное право и другие
профилирующие предметы. Но если
кто-то захочет избрать иную стезю,
почувствовав иное призвание, —
никаких препятствий. Я
разговорилась с девочкой из
Иркутского детского дома, которая
мечтает о журналистике. Другая
призналась в том, что хочет стать
ветеринаром ("животные добрее
людей"). Еще одна — программистом.
Их знания, скажем, по литературе,
или истории, или иностранному языку
слабее, чем у сокурсников,
приходящих на занятия из родного
дома. Но за их спиной "свои
университеты", и в понимании
житейских драм они преуспели куда
больше своих благополучных
ровесников. Во всяком случае, на
вопрос о том, что толкает человека
на самое дно, они ответили не
задумываясь: одиночество, нищета и
криминал.

Вот почему
мне видится в предоставленной
ребятам свободе выбора более
глубокий смысл. В конце концов
выпустить молодого человека в
жизнь с дипломом о среднем
педагогическом образовании по
специальности "социальный
работник" — лишь первый, уже
сейчас очевидный результат. Но
только будущее покажет, насколько
прививаемые в колледже
гуманистические принципы окажутся
жизнеспособными. Смогут ли ребята,
уже получившие сильнейший
отрицательный заряд, в трудную
минуту (а сколько случится таких
темных мгновений!) удержаться на
краю, не сорваться и не предать ни
себя, ни своих учителей, ни
Выговского с Родионовым, сейчас
запросто приходящих к ним в
колледж, а то и в общежитие? Мне
рассказывали сами ребята, как
нынешней зимой, когда у них в
общежитии кончилась картошка
(хозяйничают они, получая каждую
неделю от классного руководителя
на руки не ахти какие деньги) Леонид
Аполлонович Выговский всех на уши
поставил, но картошку завезли.

Но кто может
сейчас предсказать, каким он будет,
этот дальний, сокрытый временем
результат? Наезжающие из Москвы
специалисты Министерства
образования и Министерства труда,
столичные журналисты, знакомясь со
всем, что происходит в Иркутском
педколледже N2, осторожны в
суждениях. Зато за рубежом интерес
нескрываемый, даже жадный. Недавно
Любовь Витальевна Гаращенко,
преподающая педагогику, выступала
на международном симпозиуме в
Польше — ее засыпали вопросами.
Сами же они, дети и их наставники,
осуществляющие проект на равных,
просто живут и просто работают.
Причем взрослые всерьез подумывают
о том, чтобы набрать группу из
детей, страдающих церебральным
параличом, и дать инвалидам свой
шанс. Только, сами понимаете, для
этого потребуются немалые
средства, которых пока нет. И
педагоги колледжа разъедутся через
неделю — другую по детским домам, по
социальным реабилитационным
центрам области, чтобы отобрать
подростков третьего набора.
Повторюсь: меньше всего будет
обращаться внимание на отметки,
главное, чтобы проявилась
способность существовать в системе
координат "человек —
человеку". Имеющей шкалу
нравственных ценностей, не
совместимой с фальшью. И в этой
связи — последний штрих. Не только
главное управление образования, не
только областное управление
социальной защиты населения
спонсируют учебу ребят-сирот. Есть
еще один источник их нынешнего
благополучия: Байкал-ОНЭКСИМ-Банк.
На каждого второкурсника он открыл
личный счет — отличники получают в
месяц 330 рублей, остальные чуть
меньше. Встречи с журналистом
служащие банка не искали, я никого
из них не знаю. Но понимаю, почему
они бегут любой огласки — реклама
способна опошлить самые искренние
чувства. Как объяснила Надежда
Георгиевна Тарабрина, банк
"просто принял близко судьбу
ребят, и шумиха ему не нужна"…

… Ну а день,
который я провела в колледже, шел
своим чередом. Следующим уроком у
первокурсников была математика, и
Августа Анатольевна Фролова,
преподавательница, объясняла
свойства параллельных прямых, а они
пытались дать четкое определение
перпендикулярности плоскостей.
Прислушиваясь, думала о том, что
жизнь заставит доказывать теоремы
куда сложнее тех, что в учебнике. Но,
как знать, может быть, этим ребятам
достанется счастливый билет? И они,
уйдя из-под заботливой опеки в
самостоятельное плавание, сумеют
убедиться в реальности главной
формулы счастья: я — хороший, мир —
хороший?