Планерист
в сумерках

Семен УСТИНОВ,
Байкало-Ленинский заповедник

Утром у
самого зимовья на чистом снегу
странный след: будто кто-то
величиною с дятла еще в сумерках
летел-летел к дереву и не дотянул,
упал. А потом коротенькими
прыжочками, неумело как-то,
корявенько подскакал к комлю и
взобрался повыше — мелкие коринки
насыпались.

Какая удача!
У самого зимовья живет
таинственная лесная животинка
летяга, белка-летяга, если по науке.
Размером в половину настоящей
белки. Сумеречный зверек не так уж и
редкий, но видеть его удается
далеко не всем, кто бывает в лесу.
Светло-серой окраски, с огромными
глазами и длинными усищами —
необычайно своеобразный обитатель
старого леса. Думал, он думал, чем бы
выделиться среди жителей лесов, и
придумал: вырастил между передними
и задними лапками кожистую
пластинку. Прыгнул с дерева,
вытянул передние лапки вперед,
задние — назад. Перепонка-пластинка
расправилась, растянулась.
Получился планер с кое-какой
подъемной силою, и летяга полетела!
Недалеко, метров пятьдесят, с
медленным снижением. Обычно она
рассчитывает "прилепиться" к
дереву, но иногда вот так шлепается
в снег метрах в двух от комля. На
снегу летяга беспомощна: ни
скорости, ни умения. В полете же,
скольжении она вполне быстра и
поворотлива, хотя, конечно же, не
машет перепонкой, как птица
крыльями. За все свои
многочисленные походы по тайге
видел я летягу всего четыре раза, и
все — зимою. Летом ее и вовсе не
увидишь.

Кушают
летяги совершеннейшую малость, в
темно-хвойном лесу не раз видел:
насыпаны на снегу хвоинки пихты, но
с выеденной кем-то сердцевинкой. Из
птиц ну никто так делает! Как-то
неподалеку от ночевки увидел эти
соринки и ходил туда несколько раз,
пока не обнаружились следочки
летяги. А тут еще на стволе у самого
снега разглядел кучечку желтеньких
"визиток", кто их оставляет, я
уже знал.

В сосновом же
лесу летяга питается, видимо,
сосновой хвоею, глухарям
сотрапезница. Двое их — летяга да
глухарь — и являются у нас
основными едоками этого
деликатеса.

Однажды в
начале марта поднимаюсь по
восточному склону Байкальского
хребта. Надо мне до вершины, чтобы
заглянуть за перевал на Лену.
Крутой подъем, длинный. Вот дойду до
того соснового остолопа, привалюсь
к нему спиною, отдохну. Вдали, под
ногами, Байкал, мыс Покойный. Его
длинная, узкая каменистая коса,
отделяющая разрисованный
трещинами лед от леса, на самом
конце причудливо изъедена
штормами: будто колоссальной
величины ящер, опираясь на мощный
хвост, разинул пасть и приготовился
сунуть в нее короткими передними
лапами что-то съестное. Сижу,
рассматриваю раскинувшиеся
картины вдали, фантазирую.
Повернулся, удобнее устраиваясь у
комля остолопа на плоском камне,
шаркнул спиною по коре. Чуть погодя
над головою что-то ответило,
тихонько так, неопределенным
звуком обнаружилось. Поднял голову
— метрах в двух дупло, а из него
выбралось этакое серое
привиденьице, замерло и уставилось
прямо перед собою, не на меня,
огромными темными глазами. Усы,
серые, длинные, к мордочке прижаты,
хвостик вдоль по спине лежит.
Сучочек! Взгляни просто так — точно,
обломок, весь в цвет серого сухого
дерева. Медленно поднял я
фотоаппарат, висящий на шее,
медленно, не сводя глаз с летяги,
приготовил — щелкнул. Думаю, сейчас
исчезнет. Не вздрогнула даже! Вот
как уверена в своей незаметности,
ведь рукой достану, рядом же сидит.
По жесткой коре рукавом провел —
шарк, подействовало: быстро
проскакала до вершины и скользнула
вниз. Мелькнула над склоном серым
комочком — не уследишь глазами,
сколь быстро и вертко.

По опыту знаю
— не должна быть одна, зимою они
артелями, выводком… Потер по коре —
стучать бесполезно, мало ли стука в
лесу, к тому же при ветре. Вот шорох
— это кто-то лезет снизу. Еще одна
вылезла, еще. Эти тут же
спланировали — и тоже вниз, по
распадку.

Исследователи-териологи
мало уделяли зверьку этому
внимания, и экология летяги почти
не изучена. Предполагают, правда,
что знаменитое мумие — это
многолетний, оставляемый в одном
месте, не доступном дождям, ее
помет. За многие годы он
биохимически перерабатывается,
превращаясь в это лекарственное
образование.