Самоцветы
профессора Шмакина

Олег БЫКОВ,
"Восточно-Сибирская правда"

Давненько в
стенах чопорного, на первый взгляд,
академического института геохимии
не случалось такого
искрометно-веселого вечера,
атмосферы приподнятости, духовного
единения. Давненько не звучало
столько теплых слов, подтруниваний,
воспоминаний, пожеланий. По всему
чувствовалось — виновник торжества
не из числа застегнутых на все
пуговицы педантов-профессоров, с
которыми и пошутить не моги, а
человек открытый и общительный. И
когда тамада грянул посвященную
юбиляру шуточную песню, ее дружно
подхватили все, кто собрался в
помещении институтской столовки.

Жил на свете
ветеран,

Он объездил
много стран,

И не раз под
ним блестел океан…

Лет в
шестнадцать начал он

По чужим
краям шагать,

До сих пор
никак не может завязать!

Что верно, то
верно, краев наш юбиляр повидал
немало. Его экспедиционные
маршруты отмечены на всех
континентах, не считая Антарктики.
Три с лишним года жил на Манхэттене
в Нью-Йорке, работая научным
советником по геологии в
секретариате ООН. А если быть
точным, он, заслуженный деятель
науки, доктор
геолого-минералогических наук,
профессор Борис Матвеевич Шмакин,
был "замечен" аж в 35 странах
мира, в некоторых по нескольку раз…

Его
путеводной звездой, вернее,
созвездием, на научном небосклоне
вот уже 50 лет являются минералогия
и геохимия пегматитовых жил, этих
удивительных и прекрасных творений
геологической активности Земли,
источников многих самоцветов,
слюды, редких металлов,
керамического и пьезосырья. В
предисловии к своей книге очерков
"Три года за океаном", которая,
надо сказать, стоит особняком от
его многочисленных научных трудов,
Шмакин замечает, что не так уж часто
геолог, тем более сибирский, имеет
возможность совершить столь
увлекательные путешествия. И он
благословляет судьбу за то, что
именно Сибирь, Иркутск дали ему
возможность в далекой молодости
расстаться с Москвой, где он жил, с
отличием закончил
геолого-разведочный институт, был
оставлен на работу.

Оговорюсь
сразу, с Борисом Матвеевичем
Шмакиным мне приходилось
встречаться неоднократно и даже
какое-то время вместе работать.
Разумеется, не на поприще науки — в
этом я полнейший "пас". В конце
80-х — начале 90-х тащили одну упряжку,
вернее тащил он, а я был одним из его
добровольных помощников — в
областном отделении ассоциации
содействия ООН. Борис Матвеевич в
качестве председателя,
организатора, а я как журналист и
член президиума тогда еще живого
областного комитета защиты мира.

Размышляя о
тех днях, не могу не припомнить
пословицы: "На то и щука в море,
чтобы карась не дремал". Шмакин
не умеет, он просто не может делать
что-то "для галочки". Он и нам,
своим помощникам-общественникам,
не давал задремать. Помню, сколько
сил и времени забрала у нас
подготовка к проведению в Иркутске
грандиозного мероприятия —
совещания по национальным
проблемам Российской Федерации.
Благодаря усилиям Шмакина и его
"команды" удалось провести
через правительство несколько
плодотворных идей и рекомендаций,
касающихся, в частности,
предстоящей переписи населения,
создания различных общественных
структур. Именно в ту самую пору
пышным букетом в Иркутске расцвели
разные национальные культурные
центры — бурятский, украинский,
белорусский, еврейский, польский и
т.д. Не забудем, что деятельность
иркутского отделения, считавшегося
в то время одним из самых активных в
России, и конечно же, усилия его
неутомимого председателя,
осуществлялась на общественных
началах, совершенно бесплатно. А
если это хлопотное дело
приплюсовать к заведованию
лабораторией в родном институте,
редактированию научных трудов — и
не только своих, преподаванию ряда
дисциплин сначала в ИГУ, а затем в
политехническом институте, то
нетрудно представить творческий
потенциал нашего нынешнего
юбиляра. К слову говоря,
ассоциацией содействия ООН в
Иркутске Шмакин руководил аж два
срока, десять долгих лет. В 1999 году
передал бразды правления другому.
И, как это нередко случается,
организация как-то враз сникла, о
ней нынче ни слуху ни духу, не знаю,
жива ли она.

В одну из
наших последних встреч, уже после
юбилейных торжеств по поводу его
70-летия, я спросил Шмакина — как же
он все-таки решился стать
сибиряком? Поменять Москву, будучи
28-летним кандидатом наук, имеющим
хорошие перспективы для научной
карьеры, на далекий холодный
Иркутск, согласитесь, шаг далеко не
ординарный. Захотелось, говорит,
простора, самостоятельности в
выборе тем исследований, методик.
Для человека ищущего, творческого,
а наука и есть вечный поиск, ходить
долгие годы в помощниках, даже
остепененных, жить в свете указаний
научных светил и начальников,
согласитесь, не очень-то престижно
и увлекательно. Поэтому в конце 50-х,
когда стало реальностью создание
Сибирского отделения Академии
наук, многие молодые исследователи,
и он, Шмакин, в том числе, загорелись
идеей "великого переселения".
До сих пор жива в памяти встреча со
Львом Таусоном, молодым тогда
кандидатом наук, которому академик
Виноградов (его имя, кстати, носит
сегодня институт геохимии) поручил
создать в Иркутске центр
геохимической науки. Встреча
состоялась в Москве. Будущий
академик, Лев Владимирович Таусон
не жалел красок, рассказывая о
возможностях, перспективах,
открывающихся перед коллективом
единомышленников в создаваемом им
академическом институте. Десант
был сколочен, в основном состоящий
из геохимиков, минералогов,
петрологов. Кстати, нынешний
директор института
член-корреспондент РАН Михаил
Иванович Кузьмин после окончания
МГУ в том же, 1960, году приехал в
Иркутск с группой однокашников.
Специалистов по химическим и
физическим методам анализа
находили в Иркутске — прекрасной
базой их подготовки являлись и
госуниверситет, и Иргиредмет.

В том же 1960-м,
сразу же после приезда, Борис
Шмакин получает "боевое"
крещение. В качестве начальника
экспедиции он выезжает в
Мамско-Чуйский район, где в то время
шла разработка и обкатка новых
методов поиска слюды. Свое
назначение Шмакин воспринял с
воодушевлением, ибо проблема,
которую предстояло решать,
увлекала его еще в студенчестве.
Работа в бассейне Витима и его
притоков — рек Мама и Чуя — привела
к интересным результатам, первые же
публикации вызвали большой
интерес, а геологи сразу же взяли на
вооружение новые методы при
разведке месторождений слюды. В
дальнейшем последовали экспедиции
в Восточный Саян, на Енисейский
кряж, на берега Байкала. К
слюдоносным пегматитам
Мамско-Чуйского района добавились
редкометалльные редкоземельные, а
затем и миароловые месторождения.
Тогда, по мере накопления данных
исследований, стали возникать
отнюдь не праздные вопросы типа: а
какова характеристика зарубежных
пегматитовых месторождений?
Скажем, в Индии? В научной
литературе эти данные
отсутствовали. Трехмесячная
научная командировка в эту жаркую
страну в 1967 году стала своего рода
прелюдией изучения зарубежных
источников, опыта, решения
грандиозного по своим масштабам
замысла — создания своего рода
энциклопедии по гранитным
пегматитам — три тома уже вышли из
печати…

О темпах и
размахе развития молодой сибирской
науки можно судить по факту
строительства нового корпуса
института геохимии в
Академгородке. Посудите сами.
Таусон, а следом и Шмакин
сотоварищи приехали в Иркутск,
считай, почти на пустое место. Но
было главное — стремление создать
свой форпост, энергия и, что очень
существенно, средства. Государство
в то время не жалело денег на науку
— сооружались не только
лабораторные корпуса, но и жилье.
Общеизвестно, что всем приезжающим
по специальному постановлению
сразу же предоставлялись приличные
квартиры. Первоначально институт
ютился в тесном помещении на
бульваре Гагарина, 36. Шмакин же
получил квартиру буквально в пяти
минутах ходьбы от работы — в доме по
Гагарина, 52. Чего же еще желать? Что
примечательно, в самом начале 1965
года институт уже перебрался в
новый, прекрасно оборудованный
лабораторный корпус в
Академгородке. Всего пять лет — и
мечта стала явью.

Одним из
секретов повышенного интереса к
разработкам института со стороны
иностранных специалистов. На мой
взгляд, является не только
пионерные научные разработки, но и
свободное общение иркутских ученых
со своими коллегами из-за рубежа
без помощи
посредников-переводчиков. С легкой
руки Таусона при полном одобрении и
поддержке сотрудников в институте
был введен своеобразный культ
английского языка. С первых же
шагов становления в штат был
приглашен на правах сотрудника
опытный преподаватель. Бесконечные
занятия, консультации, само собой
на бесплатной основе, сделали свое
дело: свои доклады и статьи
сотрудники писали на английском
языке. В то время в институт
приходило огромное количество
иностранных, в основном
американских, научных журналов и
считалось зазорным прибегать к
услугам переводчиков — никому не
хотелось терять лицо — хочешь не
хочешь, а читай статьи и сообщения в
подлиннике. Этим, кстати, геохимики
в какой-то мере отличались от
других научных коллективов.
Поездка в Индию в 1967 году стала для
Бориса Шмакина своеобразным
испытанием не только на знание
предмета исследований, но и на
владение языком, на котором в
течение трех месяцев пришлось
читать лекции своим индийским
коллегам и студентам. Блестящие по
форме и содержанию доклады,
сделанные на международном
симпозиуме в Канаде в 1970 году, а
через пару лет в Лондоне, стали,
скорее, не проверкой, а
подтверждением и высочайшего
профессионализма, и превосходного
владения английским. Забегая
вперед, скажем, что один из курсов
по специальности для
старшекурсников технического
университета Борис Матвеевич
сегодня читает на английском языке
— и это считается нормой.

— Когда
активизировались обмены
специалистами между нашей
Академией наук и Американской
Национальной академией, —
рассказывает Борис Матвеевич, — мне
впервые довелось побывать в США.
Два месяца крайне напряженной
работы — лекции в университетах,
подразделениях геологической
службы сочетались с поездками на
месторождения слюды и редких
металлов. Неплохая, доложу я вам,
школа!

Изучение
зарубежных месторождений шло
параллельно с исследованиями их в
Восточной Сибири, некоторых других
районах нашей страны, а также на
территории нашего ближайшего
соседа — Монголии. Вокруг Шмакина в
Иркутске образовалась большая
группа специалистов по пегматитам.

Одновременно
рос международный авторитет
иркутской школы и, как следствие, —
приглашения, обмен опытом,
переписка со всемирно известными
научными авторитетами. В 1976 году —
участие в международном
геологическом конгрессе, в далекой
Австралии, через год — на
симпозиуме в Париже.

Бориса
Матвеевича нередко спрашивают —
почему для работы в Секретариате
ООН выбрали именно его, ученого из
Иркутска, а не какое-то там
столичное светило? На это можно
ответить вполне определенно: в
нашей необъятной России очень
много прекрасных специалистов —
физиков, химиков, геологов. Очень
много людей, хорошо владеющих
иностранным языком. А вот таких,
которые в совершенстве знают и
язык, и специальность, увы, не густо.
Таких ученых его профиля по стране
отыскалось очень даже немного, по
крайней мере известный московский
ученый Алексей Беус, многие годы
проработавший советником по
геологии в Секретариате ООН,
предложил вместо себя кандидатуру
Шмакина. Так в 1980 году началась
нью-йоркская одиссея иркутского
ученого. Надо ли говорить о том, что
годы, проведенные за океаном и в
путешествиях по многим странам
мира под эгидой ООН, оказали очень
сильное влияние на жизнь ученого,
позволили под новым углом
взглянуть на вопросы научного
знания. Геологические впечатления,
полученные в Индии и Непале, Анголе
и Мозамбике, Мадагаскаре и
Зимбабве, собранные там коллекции
минералов и горных пород дали почву
для нестандартных обобщений, для
книги "Пегматитовые
месторождения зарубежных стран",
вышедшей в московском издательстве
"Недра". Вообще же, строго
говоря, научная работа, которой до
командировки приходилось
заниматься в Иркутске, практически
не прерывалась — ежедневное
редактирование книг, подготовка к
Всесоюзному пегматитовому
совещанию в Иркутске в 1982 году — для
участия в ее работе пришлось взять
в Нью-Йорке отпуск…

Сегодня
можно с полным основанием говорить
о научной школе Бориса Шмакина. Из 15
человек, защитивших в разное время
под его руководством кандидатские
диссертации, пятеро уже доктора
наук. И это, надо полагать, только
задел, поскольку ряды его
единомышленников растут.
Преподавание в техническом
университете забирает у него
примерно столько же времени,
сколько и научная работа. А, может
быть, и больше. Если вы хотите
застать Бориса Матвеевича дома, то
лучшие дни для этого суббота и
воскресенье. Но вы увидите его
отнюдь не в кресле перед
телевизором. На письменном столе
книги, справочники, зарубежные
журналы. Ювелирное искусство и
экологическая минералогия, общая
геохимия и лабораторные методы —
это лишь малая часть дисциплин,
которые он читает в техническом
университете. Особое место в этом
перечне занимает геммология, в вузе
даже кафедру специальную создали.
Кстати, геммология — это учение о
драгоценных камнях, вернее, о
самоцветах и их использовании. Надо
полагать, специальность эта
пользуется популярностью? Конечно!
При плане набора в 30 человек, на
лекции к Шмакину приходят 37
первокурсников — семь
сверхплановых — ясное дело, не
бюджетников…

— А каков он
сегодня, студент?

— Если в
общем, то это неплохое знание
английского и компьютера. С русским
языком, я имею в виду хороший
разговорный, похуже. И уж совсем
неважные знания — по географии и
истории. Это прямой показатель
уровня преподавания в школе…
Кстати, вы давно заглядывали в наш
минералогический музей?

— Каюсь, —
отвечаю. — Лет десять назад.

— Это никуда
не годится, — горячится Борис
Матвеевич. — Не было бы счастья, да
несчастье помогло! Восстановили мы
его после наводнения, случившегося
в 1999-м. Музей, считайте, заново
родился. Стали богаче и оформление,
и экспозиция. Чего стоит только
коллекция драгоценных камней!

Мне стало
как-то неловко за себя. Честное
слово, Борис Матвеевич, посмотрю.
Это я вам, как председателю совета
минералогического музея, обещаю.

Совсем
недавно Шмакин оставил заведование
лабораторией, теперь он числится
главным научным сотрудником.
Хлопот же, считай, не убавилось.

А много ли
нажито? Вспомнилась песенка,
прозвучавшая на его юбилейном
вечере.

Воспитал наш
ветеран

Кандидатов
целый клан,

Много книжек
написал и статей,

Сыновьям
дорогу дал

и деревьев
насажал,

Только с
дачей — вот никак не совладал…

— А может оно
и к лучшему, что нет у меня ни дачи,
ни машины, — смеется мой собеседник.
— Этак легче по жизни шагать.