Не
подражал никому и ни в чем

Олег БЫКОВ,
"Восточно-Сибирская правда"

Над входной
дверью философа Фридриха Ницше
всех, кто приходил к нему в гости,
привлекало четверостишье:

Надо
полагать, эти слова передают суть
характера, творческий темперамент
мыслителя. Кто читал его
великолепную музыкального
звучания философскую прозу, уверен,
подметил это редкое качество,
присуще, далеко не каждому даже
весьма неординарному человеку, —
склонность к самоиронии.

Меня могут
спросить: а какое отношение эта
преамбула имеет к академику
Воронкову, которому посвящен
материал? Отвечу — самое прямое, без
какой-либо натяжки. Единственное,
что хотелось бы уточнить, говоря о
нашем юбиляре, а сегодня Михаилу
Григорьевичу в аккурат 80, часть
строфы "мой собственный дом"
надо интерпретировать как "мой
институт", шире — "моя
наука". Что касается двух
последних строк четверостишия, их
смысл станет понятен чуть ниже,
когда мы предоставим слово его
коллегам.

На днях,
заглянув к нему в кабинет, увидел
Михаила Григорьевича оживленно
беседующим с группой сотрудников.
Меня, как и двадцать с лишним лет
назад, когда я пришел в его
тогдашний директорский кабинет на
предмет интервью, будучи научным
обозревателем "Восточки",
поразил голос, тембр — удивительно
молодой, мягкий и выразительный.
Думаю, не ошибусь, если выскажу
предположение, в данном случае,
возможно, не вполне уместное. В
застолье, если, конечно, таковые
случаются, вижу Михаила
Григорьевича не иначе, как в роли
запевалы.

Я не стал
мешать беседе, зная напряженный
рабочий график академика, тихонько
прикрыл дверь, а про себя отметил:
выглядит ученый замечательно. Я бы
даже сказал потрясающе, тем более
если учесть, что вот уже лет
двадцать, как Воронков погрузился в
темноту, потеряв остатки зрения, —
результат тяжелой контузии в самом
начале Великой Отечественной
войны, на которую он ушел
добровольцем.

Забегая
вперед, отмечу, что все, с кем
довелось беседовать в этот день в
стенах Иркутского института химии,
говорили об исключительном
мужестве Воронкова и как человека,
и как ученого. Иным из нас, здоровым
и не обремененным летами, подчас
приходится в случае нужды чуть ли
не за волосы себя вытаскивать из
привычной обыденности, а тем более
трудно решиться на что-то новое,
ломающее стереотипы и незыблемые,
казалось бы, истины. Иным из нас, но
не Воронкову! На моем рабочем столе
— открытка-приглашение к участию во
Всероссийском симпозиуме "Химия
органических соединений кремния и
серы", посвященном юбилею
выдающегося, всемирно известного
ученого, советника РАН Михаила
Григорьевича Воронкова. Здесь же
дан далеко не полный перечень его
научных "регалий".
Действительный член Российской
Академии наук, Латвийской академии
наук, Азиатско-Тихоокеанской
академии материалов,
член-корреспондент
Брауншвейгского научного общества
(ФРГ), почетный член Флоридского
центра гетероциклических
соединений, доктор honoris causa (Польша),
почетный профессор, лауреат
Государственных премий России,
Украины и Совета Министров СССР.

Переведем
дыхание. И задумаемся — не
многовато ли для одного, — ведь даже
части из всего перечисленного
хватило бы на право носить титул
выдающегося ученого. А ведь здесь
идет речь только о международном
признании, за "кадром" же —
членство в различных научных
советах Российской Академии наук, в
редколлегиях российских и
зарубежных журналов, ответственное
редакторство в различных научных
сборниках, составителем
большинства из которых является он
же, Воронков.

Не мною
подмечено, что для очень многих
ученых их наука — средство, а не
цель. Поэтому они вряд ли
произведут в ней что-либо великое:
для этого требуется, чтобы наука
для того, кто ею занимается, была
целью, а все остальное, даже и самое
существенное, — только средством.
Думаю, в этом и кроется секрет
феномена Михаила Воронкова: он
живет наукой и ради науки, для него
и авторитеты-то, на мой взгляд,
существуют лишь постольку,
поскольку помогают лучше
ориентироваться на пути к своей
цели, вопреки утверждению Сенеки,
что "всякий предпочитает верить,
а не проверять". Он-то, наш юбиляр,
уж точно не "всякий".

… Ему не
исполнилось и семнадцати, когда
сразу же после окончания средней
школы в 1938 году поступил на
химический факультет
Ленинградского государственного
университета. Затем война, оборона
Ленинграда, контузия. В 1942 году из
блокадного города он эвакуируется
в Свердловск, где заканчивает
местный университет. После учебы в
аспирантуре в Институте
органической химии АН СССР он
ассистент, старший научный
сотрудник кафедры органической
химии Ленинградского университета,
заведующий лабораторией
неорганических полимеров
Института химии силикатов. В 1961
году его приглашают в Ригу в
Институт органического синтеза АН
Латвийской ССР. И вот, наконец,
Иркутск, ставший для Михаила
Григорьевича родным Институт
органической химии, который ученый
возглавлял без малого 25 лет. В 1995 г.
он становится советником
Российской Академии наук и
руководит лабораторией
элементо-органических соединений.

По мнению
Воронкова, его научная жизнь
сложилась очень удачно. Его
наставниками волею судьбы были
руководители трех крупнейших
химических школ академики А.
Фаворский, Н. Зелинский и В. Ипатьев.
Мировые светила!

Не вдаваясь в
детали весьма специфических
научных пристрастий академика,
отметим лишь, что его основные
интересы начиная с 1948 года
сосредоточились на химии
органических соединений кремния.
Первым в мире начав исследования по
этой тематике, приведшие к открытию
веществ с уникальным действием на
живые организмы, М. Воронков создал
новую область химии кремния —
биокремнийорганическую химию.
Особо широкую известность и у нас, и
за рубежом приобрели
фундаментальные исследования
ученого в области химии,
физико-химии, биологии и
фармакологии силатранов — нового
класса физиологически активных
веществ, которые уже нашли
применение в сельском хозяйстве и
медицине.

Биостимуляторы
и катализаторы
микробиологического синтеза,
специальные материалы для
микроэлектроники и присадки к
смазочным маслам — эти и многие
другие разработки ученого получили
путевку в жизнь и широко
востребованы. Под руководством
Воронкова создан ряд оригинальных
лекарственных препаратов, не
имеющих аналогов в мировой
медицине. Среди них феракрил,
ацизол, трекрезан, дибутирин,
многие другие.

А вот еще
несколько впечатляющих цифр: из-под
пера Михаила Григорьевича по
результатам его исследований вышло
более двух тысяч научных статей,
двести из которых опубликованы за
рубежом, 45 монографий (15 из них
изданы в переводе в США, Англии,
Японии, ГДР, Польше, Румынии). В
отечественных и зарубежных
изданиях опубликовано шестьдесят
обзоров и множество
научно-популярных статей. Ему
принадлежит около 500 авторских
свидетельств СССР и более 50
зарубежных патентов.

Однако
довольно цифр. Думаю, самое время
предоставить слово коллегам
юбиляра.

Юлий ФРОЛОВ,
доктор химических наук, профессор,
зам. директора института:

— Хорошо
помню появление Михаила
Григорьевича в нашем институте. И
его первое выступление на защите
докторской диссертации в качестве
оппонента. Остроумный,
парадоксально мыслящий, он
привлекал нестандартностью во всем
— и в общении с коллегами, и в
суждениях. По правде говоря, мы
тогда не догадывались, что он
присматривается к институту, к
сотрудникам, поскольку уже имел
предложение возглавить ИрИОХ.
"Смотрины", к обоюдному
удовлетворению, прошли успешно, и
через некоторое время — в ноябре 1970
года — он вновь появился в
институте уже в качестве директора.
Его прихода ждали, было такое
предчувствие, что ситуация в
институте изменится в лучшую
сторону. Он так и сказал, вступая в
должность: "Наш институт должен
выйти на мировой уровень, и один из
путей к этому — публикации в самых
передовых журналах. Причем очень
важно видеть в перспективе
возможность практической
реализации научных разработок".

Замечу к
слову, что и до прихода Воронкова
наш институт был на неплохом в
общем-то счету, но не лучше других, а
тут у людей словно крылья выросли —
поверили в своего директора, в себя.
И сегодня, спустя 30 с небольшим лет,
мы можем сказать без обиняков:
такой институт создан, коллектив
признан мировым научным
сообществом химиков как один из
самых авторитетных.

Отмечу один
из моментов. Наше время — время
утраты чистого русского языка: его
замусоривают все, кому не лень. А
ведь это инструмент мышления, и
насколько человек грамотно
выражается, настолько строго и
последовательно его мышление. Кто
ясно мыслит, тот ясно и излагает —
именно этот постулат для Михаила
Григорьевича является
определяющим. Идет ли речь о
журнальной статье или публичном
выступлении — здесь Воронков
непреклонен: будь понятен, доступен
и убедителен, следи за чистотой
языка. Сам великолепный стилист,
блестящий собеседник, он убежден,
что знание нашего великого и
могучего является одним из
важнейших условий роста любого
ученого. Нельзя не согласиться с
Воронковым: строгость научных
терминов, определений, силлогизмов
характеризует ученого так же, как,
скажем, его умение ставить
эксперименты, использовать свои
знания на практике.

Поражает
работоспособность Михаила
Григорьевича, его преданность
науке. Ему 80, а он по-прежнему
является центром притяжения —
работает с рукописями, редактирует,
общается с коллегами, в том числе и
с зарубежными. Хотите заголовок для
вашей статьи? "Человек, который
постоянно работает".

Наталья
ВЛАСОВА, доктор химических наук,
профессор:

— Если
говорить о том, какую роль в моей
судьбе как ученого сыграл Михаил
Григорьевич, отвечу лаконично:
определяющую. Он помог мне, как,
впрочем, многим другим, найти свое
место в науке, скорректировал мои
поиски и усилия. И лишь благодаря
этому я сумела выйти на
определенные результаты, стать
доктором наук. В 1975 году он
предложил мне стать заместителем
заведующего лабораторией
элементоорганических соединений,
которую возглавлял. Но он был к тому
же и директором института, его
доверие ко многому обязывало.
Признаться, когда я уже набралась
опыта, силенок, была не против
пуститься в самостоятельное
плавание, скажем, иметь свою
лабораторию, Михаил Григорьвич не
захотел от меня избавляться, а это,
скажу вам, дорогого стоит.

Знаете, какое
это счастье — 30 лет работать рядом с
совершенно уникальным во всех
отношениях человеком. Это очень
большой ученый с
энциклопедическими знаниями. И что
характерно, он до сих пор
продолжает учиться, никогда не
стесняется сказать, что чего-то не
знает. Он и нас учит этой честности.
Как-то при обсуждении одной
проблемы я, умирая от стыда,
призналась, что не знаю то-то и
то-то. Он засмеялся и говорит:
дескать, "Вы не оригинальны,
Наталья Николаевна, я тоже этого не
знаю. Давайте-ка позвоним…"

Доброжелательность
— одно из качеств его характера. Не
было случая, чтобы он унизил своих
сотрудников, даже когда
рассердится. Это не значит, что со
всеми запанибрата. Нет, он знает
дистанцию, но посмотрите, как он
разговаривает с людьми: будь то
аспирант или академик — как с
равными.

Не припомню,
чтобы он когда-то впал в депрессию,
отступился от задуманного (что
невероятно). Всегда готов поехать
куда-то, хоть к черту на кулички,
чтобы получить информацию из
первых рук. Когда находишься с этим
человеком рядом, понимаешь, что все
твои беды и горести — ерунда по
сравнению с его испытаниями.
Поразительно, испытав на себе удары
судьбы, Михаил Григорьевич не
утратил жажды жизни, творчества,
неподдельного интереса к
происходящему вокруг.

А общение с
ним! Это нечто удивительное. Нам
приходится частенько обедать в
стенах института — без шуток и
смеха не обходится ни одно
застолье. Веселый и остроумный, он
ценит шутку, любит анекдоты,
забавные случаи, не прочь
поиронизировать над собой.

Когда Михаил
Григорьевич пришел в институт, о,
можно сказать, открыл его для
иностранцев. В те годы к нам
приезжало большое количество
стажеров, и не только из
социалистических стран, приезжали
из ФРГ, США, Англии. Помню месяца два
у нас стажировался американский
химик Том Бартон. Незадолго до
отъезда случился у нас совместный
ужин. Настроение приподнятое,
начались анекдоты. Михаил
Григорьевич был в ударе — вошел в
раж и Бартон. Бедная наша
переводчица — попробуй-ка, передай
всю соль анекдота — буквально
взмокла. Зато какое это было
удовольствие! Словом,
советско-американский вечер
анекдота удался. К обоюдному
восторгу и Воронкова, и нашего
гостя из Америки.

Владимир
ПЕСТУНОВИЧ, заведующий
лабораторией структурной химии,
доктор химических наук:

— Есть видные
ученые-химики, специализирующиеся
в какой-то одной, узкой области, они
занимают свою вершину в мировой
науке. Про Воронкова можно сказать,
что у него таких вершин несколько: в
отличие от многих коллег его
интересуют разделы науки, казалось
бы, достаточно далекие друг от
друга. Это и синтез, и сложные
проблемы строения, биологическая
активность и прикладная химия.

Довольно
часто мне приходилось наблюдать
Михаила Григорьевича в разных
обстоятельствах — и здесь, и за
границей. И я замечал искреннее
уважение и преклонение перед ним. В
Китае, к примеру, где мы посещали
университеты, исследовательские
институты, Воронков был не только
центром внимания. Он буквально
покорил всех глубиной и масштабом
своих знаний. То же самое можно было
наблюдать в США, Франции, Англии.
Люди с мировым именем искали встреч
с Воронковым, проявляя при этом
неподдельную радость, которая
отнюдь не являлась данью
вежливости.

Его
интеллект, любовь к знанию, к химии,
прежде всего, как магнитом
притягивают к нему ярких,
талантливых людей. У Михаила
Григорьевича немало работ
сделанных совместно с
петербуржцами, москвичами, учеными
из Грузии, Азербайджана. И я должен
сказать, под его влиянием люди
начинают даже мыслить по-иному, а в
личном плане причислять себя если
не к друзьям ученого, так к
ученикам.

Можно иногда
услышать: дескать, везучий он
человек, Воронков. Находит клады
там, где другие ничего не увидели.
Да, кто-то может проспать свою
удачу, упустить свою птицу счастья
— нет, не в силу ограниченности.
Здесь другое. Надо обладать
интуицией Михаила Григорьевича,
чтобы в самом малом увидеть нечто
новое, развить это новое. У него нет
четкого разделения на приоритетные
работы и дежурные. И это
способствует тому, что его
поджидает успех там, где, казалось
бы, и делать-то уже нечего.

Не скрою,
находятся этакие дремучие
личности, которые рассуждают
примерно так: "Как, Воронков еще
работает? Да он же ничего не
видит". Какая-то! И не могут
понять, что видит-то он лучше и
дальше, чем они. И удивительно то,
как меняется мнение этих
"личностей" после общения с
Михаилом Григорьевичем.

Борис
ТРОФИМОВ, академик РАН, директор
Иркутского института химии им. А.Е.
Фаворског:

— С Михаилом
Григорьевичем мы познакомились
задолго до того, как он возглавил
наш институт. Он в то время уже
занимал ведущие позиции в науке,
имел имя, а я был начинающим научным
сотрудником. И несмотря на эту
разницу, он находил время для
переписки и обсуждения научных
проблем с каким-то салагой. Так что
к моменту появления его в нашем
институте мы были с ним уже знакомы,
правда, заочно.

У меня к
Михаилу Григорьевичу самые добрые
чувства, граничащие с любовью. Его
доброта, чувство юмора, готовность
помочь — отнюдь не декларация. Это
свойства его характера. Однажды
случилось так, что у меня заболел
сын, тяжелая форма гепатита. Здесь,
в Иркутске, врачи расписались в
бессилии. Ну кто я был для Михаила
Григорьевича — один из очень
многих. Но он сделал все от него
зависящее, чтобы помочь.
Договорился со своим другом
профессором в Риге, который без
лишних разговоров принял мальчика
под свою опеку, поместил в клинику,
буквально выходил.

Когда мы
говорим "великий, выдающийся
ученый", нас спрашивают, с чего вы
взяли, может быть, это мнение
ближайших учеников? Считаю, что
есть несколько объективных
критериев, по которым можно судить;
чего стоит тот или иной ученый.
Прежде всего, это мнение коллег. Оно
складывается из ссылок в
публикациях на работы ученого. В
науке есть такое понятие — индекс
цитирования, когда специальные
организации за рубежом проводят
статистический анализ, дающий
возможность узнать, какие из ученых
чаще других упоминаются в
отечественных и зарубежных
работах. Так вот, Воронков по
цитируемости в мировой литературе
в 1981—1985 гг. занимал второе место
среди химиков СССР, а по
продуктивности в 1981—1990 годах —
третье место среди всех ученых
мира. В настоящее время, согласно
Интернету, по цитируемости он
занимает четвертое место среди
всех химиков России.

О многом
говорят и приглашения Михаила
Григорьевича на международные
конференции с предложением
выступить на них. Как правило,
пленарные доклады оплачиваются,
т.е. человек едет за счет
оргкомитета. На фоне тотального
безденежья, это очень даже
существенно. Просто уму
непостижимо, откуда только силы
берутся: незрячий, далеко не
молодой, Михаил Григорьевич легко
снимается с места, предвкушая
радость общения с зарубежными
коллегами, мчится в Париж или
Стокгольм, и, как всегда, в его
научном багаже — оригинальные идеи.
Чуть ли не раньше всех приходит на
работу, под девятью пол 9-го, а то и в
8 утра он уже в институте, уже ему
что-то читают, он диктует, общается
по телефону.

Иногда я
говорю своим ученикам: химия — это
наука аналогий и прецедентов. Чтобы
открыть что-то новое, мало одного
усердия. Именно колоссальная
эрудиция, феноменальная память
помогают Воронкову постигать новые
законы развития химической
материи.

И еще. О
степени активности и
работоспособности ученого говорит
и его научная школа. Среди учеников
Михаила Григорьевича 30 докторов
наук и более 100 кандидатов, и в
каждого из своих подопечных он
вложил часть самого себя, своей
удивительно яркой, содержательной
жизни.

У Василия
Розанова в "Уединенном" мое
внимание привлекла одна мысль. И —
какое совпадение — наш русский
мыслитель записал ее у входа в
собственный дом: "Живи каждый
день так, как бы ты жил всю жизнь
именно для этого дня". Так и слышу
голос Воронкова, и мне уже кажется,
что это он говорит…