издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Сам себе кормилец

Заключенные в рыночных отношениях Уголовно-исполнительная система страны отметила недавно своеобразный юбилей: исполнилось 100 лет промышленности в зоне. В 1902 году, основываясь на положении, что общественно-полезный труд является одним из основных средств исправления осужденных, распоряжением министра юстиции России в составе тюремного управления было образовано делопроизводство по организации арестантских работ. Это ведомство, созданное для организации труда ссыльных каторжан и заключенных, существует и доныне -- теперь оно называется производственно-техническим управлением ГУИН и возглавляет его полковник внутренней службы Борис ДОЛГОПЯТЕНКО, заместитель начальника Главного управления исполнения наказаний по Иркутской области.

!I1!

В интервью, которое он дал нашему корреспонденту
Валерию БАРАНОВУ, разговор шел в первую очередь о
проблемах сегодняшнего дня. Может, потому, что
в последнее десятилетие производство в зоне
пережило второе рождение. И причина
была та же, что и сто лет назад.

— Борис Федорович, была ли цель «исправления
осужденных» главной при организации
производства за колючей проволокой?

— Нисколько не умаляя значение труда как средства
перевоспитания, следует все-таки сказать, что
нововведение преследовало вещь более конкретную и
насущную: заключенных надо было кормить. Для
прокормления колодников из государственной казны
средств не выделялось. Обязанность содержать их
государство возложило «на людей, приведших их, и на их
хозяев», что делалось из рук вон плохо.
Правительство вынуждено было даже «дозволять
арестантам снискивать себе пропитание милостынею».

Иркутск «славился» тогда одной из крупнейших в
стране тюрем, и вопрос, как прокормить ссыльных,
стоял особенно остро. В 1793 году городской голова
Михаил Сибиряков обратился в Думу: «Умножившиеся в
городе ссыльные требуют пропитания… От них,
кроме опасности жителям в виде побегов и воровства,
нет никакой пользы». И через шесть лет в Иркутске
был открыт рабочий дом для арестантов, знавших какие-либо ремесла.
Ну а в масштабах государства российского распоряжение, которым
организация производственной деятельности заключенных вменялась в
обязанность тюремщиков, вышло лишь через сотню лет
после этого.

— Сегодня ни для кого не секрет: большое
количество колоний и внушительное число осужденных,
отбывающих в них срок, говорят не о том, что суровый
климат нашего края наиболее благоприятен для
исправления преступников, а скорее свидетельствуют о
стремительно развивавшейся промышленности области.
Правда ли, что, прежде чем начинать строительство
крупного объекта, создавалась зона?

— В советское время — и в годы первых пятилеток,
и в послевоенную разруху, и в период «развитого
социализма» — труд осужденных использовался не только
и не столько как средство к их существованию или как
мера наказания и исправления, но прежде всего в
целях государственного хозяйственного строительства.
Действительно, зоны появлялись там, где нужна была
рабочая сила. Например, для строительства
Ново-Марковской ТЭЦ была создана 19-я колония.
Ею построено чуть ли не пол-Иркутска: областная
больница в микрорайоне Юбилейном, пожарное училище,
жилые микрорайоны — около 30 пятиэтажек в предместье
Рабочем, дома в районе улиц 5-й Советской и К.
Либкнехта и т.д. Или 32-я колония, которая появилась
в свое время для возведения Зиминского химкомбината
и города Саянска. Половина мощностей в Зиминском
районе — ее объекты.

— Строительство заканчивалось. Колония — организм
сложный, ее за ненадобностью не закроешь и в другое
место не перенесешь. Чем занимали осужденных?

— С этим проблем не было. С начала 70-х годов
наши учреждения работали, например, в кооперации с заводом
тяжелого машиностроения, «Сибтепломашем», «Братскгэсстроем»,
иркутским «Радиоприемником», объединением «Радиан», Ангарским
управлением строительства N 16. На заказах по
кооперации и договорных работах было занято восемь тысяч
осужденных.

Вообще в то время производственный потенциал
исправительно-трудовой системы был таков, что она
занимала пятое место в Советском Союзе по объемам
товарной продукции, уступая лишь оборонным отраслям.
Причем развивать собственное производство в зоне
большой нужды тогда не было: до двух третей объемов
приходилось на заказы по кооперации с промышленными
предприятиями на воле. Все это, разумеется, сказалось, когда
в начале 90-х годов в стране разразился
экономический кризис.

— Промышленность рухнула, кооперация распалась,
бюджетное финансирование скудное и несвоевременное.
И система столкнулась с проблемой, известной еще в
царской России: как прокормить осужденных?

— До милостыни, конечно, дело не дошло. Но
обеспечение жизнедеятельности исправительных колоний
в основном легло на плечи производственного сектора зоны.
Как ни тяжело тогда было, нам удалось сохранить
собственную базу и даже создать новые цеха — на площадях и
с оборудованием, которые прежде использовались для работ
по кооперации. Но в условиях хронического
недофинансирования мы производство «съедали». Понятно,
что в любых условиях начальник колонии в первую
очередь подумает, чем накормить осужденных.
Поэтому производственные ресурсы вынужденно
использовались не на пополнение оборотных
средств, а на закупку продовольствия, что позволяло
поддерживать хотя бы минимальный уровень питания спецконтингента.

В 2000 году межбалансовая задолженность (бюджет должен
был производству) достигла 75 миллионов рублей. В
последние два года государство по долгам стало
рассчитываться, и на сегодняшний день эти деньги
нам возвращены. И вообще, финансирование сейчас
более достойно. Соответственно улучшилось и питание
осужденных. Проблема «прокорма» перед нами больше не стоит.

— Вам удалось занять нишу на рынке? Продукция лагерей
конкурентоспособна и пользуется спросом?

— Да, можно сказать, что в рыночные отношения мы
вписались и понемногу закрепляемся. Сегодня в зоне
работают три швейные фабрики: в женской
колонии Базоя, в 4-й в Плишкино и в 32-й в Зиме. Последняя
появилась недавно. Когда-то ее население доходило
до двух с половиной тысяч человек,
занятых на строительстве. В настоящее время число
отбывающих наказание в ИК-32 сократилось до полутора тысяч.
Освободившиеся жилые помещения переоборудованы
под цеха. Удалось приобрести оборудование и обучить
людей швейному делу. И сегодня колония
обрела второе дыхание. Много заказов: в основном
спецодежда, воинское обмундирование —
для своих нужд и для Министерства обороны. Ну а поскольку
одежда эта унифицирована, с небольшими изменениями
идет и в розничную торговлю. Раньше загрузка швейных
мощностей у нас достигала лишь 12%, сегодня мы ее
подняли до 40. Резерв еще есть, думаем над
расширением ассортимента, маркетинговая служба
занята поисками новых заказов.

Освоили и новое для зоны направление. На базе оборудования бывшей
фабрики «Ангара» начали производство
обуви. В 14-й и 3-й колониях созданы потоки по
изготовлению рабочей обуви. Обеспечиваем
наш главк, есть заказ Министерства обороны. Всего
же выпускаем около 70 различных видов: от
тапочек, пинеток до модельных ботинок,
полуботинок, специальной обуви для химкомбинатов и
других производств. Сегодня запущен уже третий поток —
в 19-й колонии. Там осваиваем сложные модели,
современные фасоны, вплоть до модных женских сапог.

!I2!

— Традиционно в колониях занимались
лесозаготовками. Здесь вам удалось сохранить
позиции?

— Кризис, естественно, не обошел нас стороной.
Распад Союза сказался и на рынке сбыта
лесопродукции. Если раньше осужденные
заготавливали около 500 тысяч
кубометров, то к 93-му году скатились до 100
тысяч. Раньше у нас был план поставки тары во
многие союзные республики, и он контролировался
обкомом партии. Не успевали ее выпускать, в день готовили
по 50 кубов. Теперь такая примитивная продукция
никому не нужна. Из связей по
кооперации у нас остался только Шелеховский
кабельный завод. Изготавливаем для него кабельные
барабаны.

Другой причиной спада производства в этой
отрасли стал непропорциональный рост стоимости
лесозаготовительной техники, горюче-смазочных
материалов при очень низких темпах повышения цен на
лесопродукцию. Кубометр лесопродукции стоит сегодня
тысячу рублей, а лесовоз с роспуском или
трактор-трелевочник — один миллион.
Подниматься с колен мы начали после августа 1998 года.
Продукция подорожала, появилась возможность
конкурировать на внутреннем рынке пиломатериалов,
гибко регулируя цены.

В 2001 году Усть-Кутская исправительная колония N5,
наше главное лесозаготовительное предприятие, и
«Московский торговый дом ГУИН» создали совместное
предприятие. Разработана и
утверждена программа технического оснащения
лесозаготовки, вывозки и глубокой переработки
древесины с общим объемом капитальных вложений
порядка 50 миллионов рублей, что позволит довести
производство в этой отрасли к 2004 году до 550 тысяч кубометров.
К тому же пока мы продаем сырой пиломатериал, а
он идет по заниженным ценам.
Как только будем иметь технологии, позволяющие
распилить, высушить и упаковать продукцию, появится
возможность выхода и на зарубежный рынок.

Что касается конкурентоспособности нашей продукции,
то на склад осужденные не работают и товаров залежалых и
невостребованных не производят. Продукция зоны
пользуется спросом. Если говорить о таком
показателе, как объем выпущенных товаров в
сопоставимых ценах, то в прошлом году мы
имели рост на 25 процентов по
сравнению с 2001 годом. На 240 миллионов рублей
продукции произведено и продано, опять же в
сопоставимых ценах, в абсолютных цифра,
естественно, больше.

!I3!

— Все отбывающие наказание в местах лишения свободы
заняты работой?

— Численность работающих мы потихонечку поднимаем.
На собственном производстве трудится около 7 тысяч
человек и немного на контрагентских условиях. Но
полторы тысячи осужденных, которые могут, хотят и
должны работать, пока не заняты. Поэтому одна из
главных задач, которую решают сегодня и управление, и
непосредственно начальники колоний, — это расширение
фронта работ.

— А сами осужденные заинтересованы, чтобы для них
нашлась работа в лагере?

— Человек реализуется в труде — это если говорить
о моральной заинтересованности. Но есть и материальная.
Сегодня 100 процентов заработка зачисляется на
лицевой счет работающего. Раньше был порядок,
по которому половина заработка осужденного шла в
доход государства, но вот уже 12 лет осужденный
получает все, что заработал. Он рассчитывается из
этих денег за питание, одежду и по судебным
искам. Ну, а после освобождения получает все, что остается на его
лицевом счету. Какие-то
деньги, пусть и небольшие, не утраченные трудовые
навыки, а часто и приобретенная специальность в
колонии — все это, думаю, многим помогает
устроиться в обычной жизни.

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры