издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Автограф на рейхстаге

К 60-летию Победы Село Большое Голоустное прижимается к самому Байкалу. Село старинное, ему уже 332 года. Живут здесь буряты, русские, украинцы, татары, литовцы. Ловят рыбу, разводят скот, привечают туристов, которые летом едут сюда отовсюду. Мало кто из них, проходя, проезжая, обратит внимание на скромно сидящего на скамеечке у дома седого старика.

И только когда приходит 9 Мая, этот великий для россиян
день, Иван Андрианович Карнаков преображается. Молодеет.
Надевает единственный выходной костюм с орденами Славы
III степени, Отечественной войны II степени, медалями
и активно «выходит в люди». Участвует во всех деревенских
мероприятиях, посвященных Победе. Выступает перед школьниками
и сельчанами. А потом, сняв награды, живет опять тихой,
размеренной жизнью.

Война давно отгремела. Но простреленная грудь и израненная
душа болят. Саднят по сей день. «Не дай бог пережить
кому-то снова то, что пережил в 1941—1945 гг. наш народ»,
— вздыхает он. Часто рассматривает с женой или соседями
длинными зимними вечерами стопки фотографий, сохранившихся
с той поры. На них он молодой, бравый, здоровый. Даже
не верится, что это он: так далеко ушло то грозное
и… счастливое время.

«Почему счастливое, Иван Андрианович?» — «Так — молодость!..
Она — лучшее и самое прекрасное, что есть в жизни любого
человека».

Первый бой — он трудный самый

Отрочество Ивана прошло на Ольхоне, куда родители переехали
из Бурятии. Семья была многодетная. Чтобы прокормиться,
заработать хоть немного денег, работали все. Отец и
старший брат бригадирствовали. Их рыболовецкие коллективы,
состоящие из 20-25 человек и нескольких баркасов, уходили
в открытое море на всю ночь. Ставили сети и неводы.
Возвращались с богатым уловом, который весь сдавали
на рыбзавод. И омуля, и сигов. Шестилетнего Ивана в
лодки не брали. Но он не сидел без дела, тоже работал
— чинил порванные сети.

Когда в 1937 г. неожиданно умер отец, 14-летний Иван
уже вовсю рыбачил на его лодке. Воевать с фашистами
сначала отправились старшие братья, а потом и он. Правда,
полгода послужил в Монголии, в артиллерийском соединении
близ станции Улан-Цирик. Квантунская армия представляла реальную
угрозу, поэтому порох на восточных рубежах держали сухим.
Однако когда немцев разбили под Москвой, а затем и под
Сталинградом, стало совершенно ясно, что Япония на нас
не нападет. Побоится. Об этом сообщал в Кремль и легендарный
советский разведчик Рихард Зорге.

Тогда-то и было решено перебросить значительную часть
воинов-сибиряков на запад. В том числе и расчет Ивана
Карнакова — вместе с противотанковой 45-миллиметровой
пушкой, «сорокапяткой». Сибиряки уже
снискали себе славу под Москвой, Сталинградом
своим беспримерным мужеством и храбростью. Весной и
летом 1943-го их бросали на самые опасные и ответственные
участки. Обстановка к тому времени на всех фронтах от
Белого моря до Черного хотя и изменилась в пользу Красной
Армии, но до окончательного разгрома ненавистного врага
было еще очень и очень далеко. Немцы постоянно контратаковали
наши наступающие войска, делали отчаянные попытки прорвать
оборону то на одном, то на другом направлении.

Подходящие с востока страны части вступали иной раз
в бой с немцами, не успев даже толком занять позиции
и окопаться. Вот и стрелковый полк, в составе которого
прибыл на фронт Иван Карнаков, ночью разгрузился из
эшелона, а рано утром уже поступил приказ выдвинуться
на ближайшие высотки и остановить там опасный прорыв
врага. Приказ был короткий: «Стоять насмерть!»

И они стояли — 15 молодых, необстрелянных артиллеристов.
20-летний заряжающий ефрейтор Карнаков знал, конечно,
что «сорокапятка» была по тем временам грозным орудием.
Ее снаряды без труда пробивали танковую броню. Но когда
из-за густых кустов выползли три огромных «тигра» и,
стреляя на ходу, стремительно рванули вперед, его сердце
замерло и едва не остановилось. Была лишь одна мысль:
подпустить ближе и расстрелять бронебойными в упор.
Ведь у них было всего две пушки и не так уж много снарядов.

Фашистские танки уже не шли, как в первые дни войны,
нагло, открыто, напролом. Они искусно маневрировали,
укрывались за пригорками. Попасть в них было непросто.
Иван заряжал пушку, дергал за шнур, и та с грохотом
кидала смертоносный снаряд по «тиграм». Сквозь чудовищный
гул, дым, огонь, ответные удары вражеских танков не
было ничего слышно. Но команду
«заряжай!» он слышал четко. Бросался с тяжелым снарядом
к пушке, и едва успевал отскочить, как следовал очередной
выстрел. За соседним леском громыхали тоже «сорокапятки».
Там тоже шел жаркий бой.

Когда загорелся первый танк, Иван неистово закричал:

— Гады!.. Получите!

Потом их два боевых расчета сумели подбить второго «тигра».
Третий повернул обратно вместе с немецкими автоматчиками.

После сражения под Курском наши солдаты окончательно
уверовали в победу, гнали захватчиков через всю Украину
и Белоруссию, освобождая один город за другим.

Я спросил у Ивана Андриановича, были ли потери в их
боевом расчете «сорокапятки».

— Были. Большие, — вздохнул он. — И пушки теряли,
и людей. Однажды, случилось это под небольшим районным
городком Ковель (Волынская область Украины), вражеский
снаряд вдребезги разбил наше орудие прямым попаданием.
Меня бог миловал, а у наводчика Гриши Дьяченко из Днепропетровска
оторвало ногу. Мише Спиригину из Новосибирска, он подавал
снаряды, осколком пробило живот… Ну, прибежали девчонки-санитарки,
погрузили раненых на конную повозку и увезли в медсанбат.
Мы остались впятером. Прикатили резервную пушку и вели
бой до темноты. Потом этим боям я и счет потерял.

— Столько лет прошло, вам уже 82-й
пошел, а ребят, с которыми воевали, помните по именам-фамилиям.
Даже кто и откуда прибыл на фронт.

— Память, конечно, дырявая стала… Но разве забудешь,
с кем воевал рука об руку, мерз в окопах?! Смерти глядели
в лицо каждый день и каждую минуту. Такое не забывается
никогда.

— Наверное, это очень страшно, когда вражеский танк
идет прямо на тебя и бьет по тебе огненным смерчем?
— наивно спрашиваю я.

Он долго молчит. Виновато разводит руками:

— Не помню, был страх или нет. Была ненависть к фашистам.
Она все подавляла — и страх, и голод, и холод. Вы бы
видели, что творили немцы на оккупированных территориях.
Все уничтожали. Убивали детей, женщин, стариков. Целые
населенные пункты были ими сожжены дотла… Нелюди!!!

«Даешь Берлин!»

Ольхонский рыбак
освобождал Польшу, ее столицу Варшаву. Реку
Вислу форсировали с ходу, ночью — на резиновых лодках.
Это была обычная тактика наших войск, вспоминает Иван
Андрианович. Подойдя к той или иной реке, зачастую
сразу же устремлялись вперед. Не дожидались подхода
понтонных и тяжелых средств, наведения мостов. Пересекали
водные преграды на чем угодно. На бревенчатых плотах,
самодельных паромах, в дощатых и резиновых
лодках.

Все, что попадалось под руку, шло в дело. Это давало
нашим войскам большие преимущества — за счет внезапности,
неожиданности. Однако было сопряжено и с большими людскими
потерями. Но кто считал тогда потери? Задача ставилась
иначе: разбить врага любой ценой. Быстрее дойти до
его логова и там уничтожить окончательно. На машинах
и пушках появились надписи «Даешь Берлин!» Сделал такую
надпись на своем орудии и Иван Карнаков.

Под Варшавой его ранило. Но, провалявшись в
госпитале месяц, он опять шел с Красной Армией на запад.

Освобожденная столица Польши ужаснула. Фашисты почти
полностью уничтожили ее. С ожесточением изощренных садистов
они, отступая, разрушали квартал за кварталом. Промышленные
предприятия были стерты ими с лица земли. Жилые дома
взорваны или сожжены. Десятки тысяч жителей немцы уничтожили,
остальных изгнали.

— Город был истерзан и в первые дни после прихода
нашей армии почти мертв, — вспоминает мой собеседник.

После Вислы Иван Карнаков форсировал Одер. Участвовал
в операции по взятию Берлина, которой командовал легендарный
маршал Георгий Константинович Жуков. Дошел с боями до
рейхстага и расписался на его стене.

Бережно хранит пожелтевшие от времени благодарности
командования за освобождение польских и немецких городов
Галлнов, Штетенитц, Штаргард, Моссов, Альтдамм, Наугард,
Польции, Дойч-Кроне и другие. (Названия населенных пунктов
привожу так, как они обозначены в текстах).

Долго и подробно герой этого очерка рассказывал о взятии
Берлина. Сражение за столицу Германии планировалось
Гитлером как решающая битва на восточном фронте. Пытаясь
воодушевить свои войска, он писал в воззвании от 14 апреля
1945 г.: «Мы предвидели этот удар и противопоставили ему
сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила
артиллерии… Берлин останется немецким».

— Но Берлин мы взяли, — резюмировал Иван Андрианович.
— Взяли, несмотря на фантастическое и отчаянное, порой
близкое к безумию, сопротивление фашистов.

Я сидел, слушал его рассказ.
Главную тяжесть боев в центральной части
города, как я понял, приняли на себя штурмовые отряды
и группы, составленные из всех родов войск.
Иван Карнаков был в одной из них. 30 апреля 1945 г.
навсегда осталось в его памяти.

— В этот день после беспрерывных суточных боев мы
заняли основную часть здания рейхстага, — говорит он.

— Рейхстаг был сильно укреплен?

— Очень!

Подступы к нему прикрывали старинные крепкие здания с
толстыми стенами, которые все без исключения входили
в систему одного из центральных гитлеровских секторов
обороны города. Район рейхстага обороняли тысячи
эсэсовцев. У них были на вооружении танки, штурмовые
орудия, много артиллерии. Немцы стреляли отовсюду. С
каждого дома, из-за каждого угла, из каждого окна и
чердака. Иван Карнаков и все в их штурмовой группе
продвигались сквозь сплошной огонь. Брали буквально метр за
метром, дом за домом.

К концу дня 1 мая рейхстаг был полностью очищен от
противника.

— Радости нашей не было предела, — вспоминает Иван
Андрианович. — Все ликовали. Расписывались на
колоннах при входе и стенах. Я тоже начертал графитом
свое имя и фамилию. Солдаты обнимались. Некоторые
плакали от счастья, от пережитого. И все дружно
палили из автоматов в воздух. Салютовали нашей Победе.

— Это правда, что Жуков отдал войскам приказ:
фашистов не жалеть, уничтожать, но местное население
не трогать и даже оберегать?

— Да. В подвалах от выстрелов спасались старики,
женщины, дети. Многие были очень истощены, и наши
солдаты, делая там так называемые прочески, нередко
отдавали им свои продуктовые пайки. Я тоже отдал. Уж
и не помню кому… Помню только худые трясущиеся
руки, что тянулись навстречу нам. Я и отдал свой хлеб
в эти руки.

— Говорят, вы лично встречались в Берлине с Жуковым?

— Ну, не я один встречался с Георгием
Константиновичем. Нас, сибиряков, была большая
группа, которую он принял. Спрашивали маршала, когда
демобилизуемся. Он ответил, что сибирякам работы в
Берлине еще надолго хватит. Надо помочь организовать
нормальные жизненные условия для населения.

Перво-наперво нашим солдатам пришлось тушить пожары,
вести уборку и захоронение трупов, спасать горожан от
голодной смерти, бороться с саботажем
затаившихся эсэсовцев, с их оставшейся агентурой. В
общем, работы хватало.

Вернулся он домой только весной 1947 года.

Пришла любовь

На Ольхоне, в Харанцах, вчерашний солдат занялся
привычным делом — рыбалкой. Потом его пригласили в
материковый поселок Еланцы работать в
милиции.

В том же Ольхонском районе в деревне Куреть
преподавала в местной школе немецкий язык его будущая
жена Евгения Ниловна. Тогда просто Женя. Она и еще
две молодые «училки» жили в обычной крестьянской избе.
Три кровати, три тумбочки да стол,
один на всех, — вот и все их тогдашнее богатство.

Как-то Иван приехал в гости к Жениной подруге,
которую немного знал. А влюбился в Женю. Полгода
ездил к ней на свидания за 20 км из Еланцов на лошади. Подруга
на «немку» страшно обиделась. Не разговаривала даже.

— Давай поженимся, — просто и буднично
предложил он ей однажды. Подумал и скупо добавил: —
Ты мне нравишься.

Год она раздумывала. Потом согласилась. Живут вместе
вот уже 55 лет. Вырастили сына, который работал в
Усолье электросварщиком, а сейчас тоже на пенсии.

— У нас двое внуков и трое правнуков, — гордо
сообщил Иван Андрианович. — Так что воевал я и
прожил такую длинную жизнь не зря.

— А как оказались в Большом Голоустном?

— Из Еланцов мы переехали сначала в поселок
Булунчук, это в 15 километрах от села Малое
Голоустное. Прослышали, что заработки в местном
леспромхозе получше. Я плотничал. Потом уж
перебрались сюда, на Байкал.

Дом у четы Карнаковых небольшой, но уютный, чистый,
ухоженный. И двор такой же. И огород. В 2001 г. их
усадьба была признана самой красивой и багоустроенной
в Большом Голоустном.

— Жаль, что вы не видели их усадьбу летом, —
сокрушалась председатель совета ветеранов войны и труда,
Вооруженных Сил и правоохранительных органов
Иркутского района Капитолина Григорьевна Мелехина. —
Летом у них все цветет, благоухает. Двор превращается
в настоящую картинку. Цветочные клумбы аккуратно
высажены в старые покрашенные автомобильные покрышки.
По забору стелется вьюнок. Много декоративной фасоли.
Она очень красивая, когда зеленая. На земле — ни
соринки. Около баньки, стайки, хозпостроек ничего,
как у других, не валяется. А сами постройки как
сделаны? Обратили внимание? С умом. Удобны и
рациональны в эксплуатации.

— Да, я обратил внимание: высокая культура в этой
семье чувствуется во всем. Хотя Иван Андрианович и
закончил всего-то 7 классов.

— Не все измеряется одним образованием, —
заметила Капитолина Григорьевна, в
прошлом педагог с многолетним стажем. — У человека
должна быть еще и внутренняя культура, которую
одни лишь школа или институт не дадут. Все зависит от
самой жизни человека, от воспитания в семье.

Я приехал к Карнаковым в лютые январские
морозы, но в избе было тепло, натоплено. Евгения
Ниловна все подбрасывает и подбрасывает в печь
дровишек. Супруг норовит помочь. Называет ее ласково:
то «милая женушка», то «моя добрая фея». На окнах —
веселые шторки в горошек. Мы сидим за столом и беседуем
«за жизнь». Какая она у бывшего фронтовика? Помогает
ли местная власть?

— Помогает, грех жаловаться, — отвечает Иван Андрианович.
— Спасибо главе администрации Голоустненского сельского
округа Василию Матвеевичу Мишукову. Он всегда заботится
о стариках.

Иван Андрианович с душевной теплотой рассказывает,
как сельский голова помогает ему то с дровами, то с
ремонтом крыши дома, то с обеспечением лекарствами.
Недавно вот помог решить вопрос по удалению
катаракты в Иркутском филиале МНТК микрохирургии
глаза.

— Вижу снова хорошо, — радуется фронтовик. — Могу
свободно читать.

Никого не забудут

На обратном пути я заехал к Мишукову в село Малое Голоустное.
Поинтересовался, как идет подготовка к празднованию
60-летия Победы.

— Отметим этот день торжественно, — сказал Василий
Матвеевич. — С концертами. С подарками. Чтобы людям
он запомнился надолго. Не только тем, кто воевал и трудился
в тылу, но и сегодняшней молодежи, всем селянам. Хотим
в честь погибших на войне (в Большом Голоустном таких
54 человека, а в Малом Голоустном — 22) заложить весной
две аллеи. Места уже подобрали. Готовим также
и свою «Книгу памяти». Собираем документы, фотографии,
личную переписку. Подключили к этому школьников. Работаем
вместе с сельским советом ветеранов. Его возглавляет
у нас Николай Иванович Тарбеев, человек небезразличный
к истории, инициативный.

Поговорил я и с сельчанами. Все с нетерпением ждут юбилея
Великой Победы. Наверное, это единственный праздник
в нашей стране, который людей так сильно
объединяет. Его отмечают буквально все — и глубокие
старики, и дети. Отмечают, как заметил горестно Иван
Андрианович словами популярной песни, со слезами на
глазах. Слишком уж страшными были наши потери в той
далекой войне.

НА СНИМКЕ: Иван Андрианович Карнаков.

Большое Голоустное — Малое Голоустное — Иркутск

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Мнение
Проекты и партнеры